Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На последней фразе гость сделал особенное ударение и посмотрел своими красивыми глазами на Варвару Ивановну, у которой на лице выступили красные пятна. О, она отлично понимала, о каком негодяе шла речь, и инстинктивно схватилась за своего старшего мальчика.
– Что же он, муж? – спрашивал Павел Васильич.
– Он? Представьте себе, он безумно ее любил и поэтому… Одним словом, между ними разыгралась довольно бурная сцена, и он все-таки нашел в себе силы простить ее, но она не нашла в себе силы принять этого прощения. Она отравилась.
– Вот вам и идеальная женщина! – удивился Павел Васильич.
Увлекшись рассказом, гость хотел показать даже комнату, где разыгрался финал драмы, но Варвара Ивановна протестовала.
– Ради Бога, не нужно… Тень этой отравившейся несчастной женщины будет преследовать меня, и я не войду в эту комнату, где…
– Виноват, это было даже не в комнате, а на террасе, на которой мы сейчас сидим. Да, да…
Варвара Ивановна быстро поднялась и еще быстрее ушла.
– Да, действительно… – точно жевал слова Павел Васильич и в оправдание жены прибавил: – Она у меня, знаете, нервная… Да и детям это не следует знать.
– Простите, просто сорвалось с языка. Я человек без предубеждений и, как видите, даже хотел купить эту отравленную воспоминаниями дачу.
Варвара Ивановна, несколько успокоившись, вернулась и проговорила, обращаясь к мужу:
– Я тебе говорила, что здесь что-нибудь было… Вот тебе и совершенно случайно.
– Да, да, – виновато бормотал Павел Васильевич. – Но кто бы мог это предвидеть? Случайность, душа моя…
Почему-то Варваре Ивановне муж показался сейчас тем, что называют колпаком, точно он сделался ниже ростом и как-то весь распустился. Она готова была почти возненавидеть его. А гость казался рядом с ним таким молодцом, хотя уже был в годах.
– Если бы вы позволили мне взглянуть на ваш сад… – просил Мухин, когда кончился завтрак.
Это было уже возмутительно, тем более, что по деревенскому этикету пришлось идти с ним хозяйке.
– Вы не можете представить себе, Варвара Ивановна, как я рад, что встретил вас, – говорил он, когда они вдвоем шли по аллее.
– А вы не можете представить, как я удивляюсь вашему… вашему…
– Нахальству? – поправил Мухин с улыбкой.
В тоне его голоса послышались уже фамильярные ноты, которые заставили Варвару Ивановну вздрогнуть. Она даже оглянулась на террасу, где оставался муж. Это инстинктивное движение заставило гостя улыбнуться.
– Несчастный, это вы про себя изволили рассказывать? – уже вполголоса спросила она. – Как я вас знаю… Вы мне во второй раз отравляете жизнь…
– Поверьте, что против всякого желания…
– Вы ее любили? – спросила Варвара Ивановна после паузы.
Теперь он вздрогнул и посмотрел на нее как-то испуганно, точно она подслушала его тайные мысли.
– Не знаю… Мне начинало казаться, что любил, то есть уже после ее смерти.
– Знаете, что я вам скажу: вы гадкий… нахальный… В довершение всего вы настолько утратили всякое нравственное чувство, что способны ломаться там, где эта несчастная жертва вашего эгоизма покончила самоубийством. Вообще я вас ненавижу и презираю, как гадину… Вы даже не стоите того, чтобы вас убить.
Он слушал молча, опустив голову, и это еще больше возмущало ее.
– Вы сегодня совершили двойное преступление, гадкий человек… Это место только не кричит против вас. Здесь страдала и мучилась ваша жертва, здесь наконец живу я… Как вам не стыдно было перешагивать порог нашего дома и вторгаться в семью? Боже мой, сколько слез, сколько горя, мук и раскаяния принесли вы мне…
Она в отчаянии ломала руки.
– Сядемте… – предложил он каким-то упавшим голосом.
Ей показалось, что он пошатнулся, как пьяный. Опустившись на скамью, он закрыл лицо руками и зарыдал. Плачущий мужчина вообще не возбуждает сожаления, и Варваре Ивановне хотелось просто ногой оттолкнуть эту гадину.
– Вера… Верочка… – шептал он сквозь слезы. – Я знаю, что она простила меня… у меня есть даже письмо…
– Значит, все в исправности, до оправдательного документа включительно?
– А если я ее любил?! – как-то застонал он.
– Вы? Любили?..
– Да, я… Любил и сознавал, что недостоин ее взгляда, одного ее слова… Вы совершенно правы, считая меня гадиной. Но я не хотел губить ее душу… не хотел, чтобы она презирала самое себя.
IV
Это была самая жалкая сцена, какую только приходилось когда-нибудь испытать Варваре Ивановне. Ей пришлось чуть не утешать этого отвратительного человека…
– Ради Бога, только выслушайте меня! – молил он, хватая ее за руку. – Меня замучила совесть… я плохо кончу… я ненавижу самого себя в тысячу раз больше, чем ненавидите сейчас меня вы. Ведь вы так мало меня знаете, а я… Боже мой! Мне кажется, что я заражаю самый воздух, которым дышу… Но ведь и я человек, и меня что-то создало именно таким, каким я есть. В жизни есть обстоятельства, которые сильнее нас… Я не верю ни в добродетель ни в порок – все это исключительно дело одного темперамента, за который обвинять человека нельзя. Знаете, с какими мыслями я ехал сюда?
Он с улыбкой достал из кармана маленький револьвер.
– Перестаньте, такие люди не стреляются, – спокойно заметила она и даже засмеялась. – Все это слова, слова и слова…
– Вы ошибаетесь, Варвара Ивановна, – ответил он, не обижаясь. – Именно такие люди и стреляются… Я даже выбрал место… вашу беседку… Подъезжаю – и вдруг кого же встречаю!..
– Совсем трогательная картина…
– Нет, серьезно… Нужно же было так случиться, и это могло случиться только со мной… Мне даже умереть по-человечески не удается.
– Вот что, Аркадий Степанович… Вам пора ехать.
– Вы меня гоните?
– Да…
Он покорно поднялся и пошел за ней, как провинившийся ребенок. У клумбы с цветами он остановился и сорвал на память белую маргаритку. Этот человек не мог ничего делать без театрального эффекта. О, как Варвара Ивановна презирала его сейчас!
Когда нежданный гость уехал, Павел Васильич заметил:
– А этот гость того… гм…
– Именно?
– Зачем он приезжал сюда?.. Как мне кажется, он, то есть у него
