Полихромный ноктюрн - Ислав Доре

— Если будете свободны, не могли бы потом зайти ко мне. Хочу попробовать ещё раз одолеть вас, — она сказала это так, словно перебарывала некоторое волнение.

— Разумеется. Кем бы я был, если бы помешал такому яркому стремлению к победе? Я не дам ему погаснуть. Но позже, не сейчас. Когда будет время, найду тебя.

— Хорошо, буду ждать этого с нетерпением. Как раз успею испечь пирог, а то вы совсем худенький. Может ещё чего приготовим…

— С вишней, обязательно без косточек, — добавил он, плавно закрывая дверь.

— А я погляжу, вы тут в почёте. Прям нарасхват, — холодно сказал Бенард. — Смотрите не подцепите чего, когда она будет вас одолевать.

— Мы боролись с ней на руках. Проиграла. Теперь хочет ещё раз попробовать победить. Поражающая целеустремлённость.

— С учетом того, что мы под борделем… это несколько неожиданно. Но допустим.

Грегор налил вино в стакан, осушил его. Налил ещё и уже не торопился утолить жажду.

— Я могу верить в суеверную болтовню или же нет. От моего выбора она не перестанет звучать. Мы будем её слышать, пока дышит жизнь, — произнёс он, вернувшись к разговору. — Но откуда она берется, откуда растут её корни? Из попыток объяснить происходящее доступным способом? Вероятно. Или же за ними стоит попытка заполнить пустоту? Тоже возможно. Однако, как бы оно ни было, и из суеверной болтовни можно извлечь пользу. Не редки случаи, когда под шелухой искажений прячется ядро правды. Нет, не истины, а именно — правды. Приняв это к сведению, нужно ждать. Нужно оказаться в нужном месте в нужное время. Тогда шелуха спадёт и откроет себя, а ядро станет фрагментом. Знаешь, как хлебные крошки.

— Крошки правды приведут к истине? — задумчиво полюбопытствовал Бенард.

— Нет, они приведут к другой правде. Истина прячется от нас. И правильно делает. Наш разум не выдержит её уродства.

— Интересная мысль. Начинает казаться, вы намерено избегаете такого тяжёлого слова как истина. Могу себе позволить предположить почему…

Грегор подошёл ближе к столу. Вино, вроде бы, совсем не мешало его шагам.

— Занятные побрякушки, — сказал он, рассматривая что-то похожее на трофеи. — Вот это — ложный язык рыбоголового великана. Только высохший.

Белпер поднёс подсвечник к скукоженному существу со множеством лапок, массивной челюстью и парой обгрызенных плавников. От её вида появлялось желание никогда не заходить в воду, вдруг чего случится и такое неожиданно нападёт, намертво вцепится в ногу.

— Я видел одного из Янармагул. Торговцы привозили, пытались продать потроха для приготовления настоек. Безобразные создания с большими подбородками и лбами. У того не было такого языка. Да и до великана тот не дотягивал. Мелковат.

— Да, торговцы — безобразные создания.

— Шутить изволите?

— Мелковат? Что-то мне подсказывает, ты видел невзрослую особь. Ложный язык живёт меж щёк исключительно у зрелых. У некоторых зрелых. Этого паразита привлекает слюна. Вот и заползают в пасть, жрут настоящий язык, закрепляются на его месте, избавляясь от нужды в охоте. Великан ест и оно ест.

Белая перчатка старался удержать своё хладнокровие: ему с трудом верилось в услышанное. Не понимал, шутит ли его собеседник, оказавшийся под влиянием пряного напитка, или же знает наверняка.

— А как оно попадает им в рот? И разве это не больно, когда такая тварь жрёт язык? — задал он пару вопросов.

— Может, в момент питья воды не из тех мест. Или же во время сна. А боль не чувствуют, вероятно, из-за того, что в момент укуса они гадят обезболивающим. Кто знает.

— Если это так, то их способ выживания поразителен.

Грегор осушил очередной бокал. У него ни в одном глазу. Как если бы испил из горного источника.

— Почаще выбирайся из родных земель, — говорит он. — Тогда и не такое увидишь. Устанешь поражаться и узнаешь цену знаний. А пока вот тебе ещё пища для размышлений. Если великаны уродливы из-за длительного кровосмешения, то зачем они, нападая на обозы и деревушки, утаскивают с собой женщин? Вот и думай, но переусердствуй.

Белпер покривился. Должно быть, представил один из вариантов.

— Цена знаний значит. А какую заплатили вы? Неужели следили за рыбомордыми, чтобы разузнать о них побольше? Хотя, вероятнее всего, заплатили исследователям…

— Всё куда проще. Я победил такого в бою. Как сейчас помню, нелегко было уклоняться от ударов якорем. Ещё размахивал им так быстро и яростно. Никому не посоветую повторять подобное, — тут ноги говорящего немного подкосились, его повело в сторону, но в одно мгновение вернул равновесие.

— Откуда взялся якорь? Здоровяки живут вдали от моря.

— Да, живут. Но, так или иначе, якорь был. Потому дальше думай сам.

— Теперь я понимаю, почему вас называют охотником на чудовищ. Если так налегать на вино, можно и ловцом драконов стать.

— Береги свой рассудок, иначе приду и за тобой, — тихо монотонно проговаривал Грегор. — Правдоподобно прозвучало, правда? — тут смех промчался над пламенем. — А ты поверил…

Почувствовав чьё-то зловещее присутствие так близко, Бенард поверил не то слово. Оказался на грани, где появляется выбор не бить или бежать, а бежать или бежать. Но всё это оказалось шуткой, верно?

— Так убедительно прозвучало, — ответил лекарь, не смотря на рядом стоящего, и указал мизинцем на маленькую тканевую куклу возле ложного языка. — Я уже виделтакие. Их делают в Хладграде. В ней нет ничего особенного. Обычная детская игрушка. Но что она делает у рыцаря Капиляры?

— Теперь-то кукла точно стала необычной. Дыхание сводит от того, как она закреплена. Петля сдавливает тряпичную шею. Глаза-пуговицы крупнее обычного, словно выдавливаются из бесчерепного мешочка. Таким образом рыцарь выдаёт свою жестокость, или же просто посчитала этот способ привязки самым удобным? Впрочем, неважно. Ведь мы не голуби, чтобы клевать хлебные крошки.

— Под куклой есть ещё что-то, — заметил Бенард и произнёс: — Перо ворона. Когда был совсем малым и ходил пешком под стол, нас пугали чёрными птицами. Якобы они несут беду. А мысли про Хора и обратную башню Сиринкс гнали всех домой до заката. Ведь проклятый зверь, один из заклятых врагов Приомнисов, мог в любой момент вынырнуть из тьмы, расставить крылья, сотканные из тел своих жертв, и утащить с собой. Что считалось хуже четвертования и колесования. Но я вырос — теперь понимаю, что какая-нибудь гангрена куда опаснее страшных рассказов о «перьях Хора».

Грегор слушал и смотрел почти мёртвым взглядом в никуда.

— А как же Вороны, которых казнили при брате вашего Бургомистра? Я слышал, они были вполне осязаемы.

— Если они Чёрные перья, то я — знаток столичной крепости,