Трое в джунглях, не считая блондинки (СИ) - Нарватова Светлана "Упсссс"

Но дверь распахнулась передо мной раньше, чем я успела ее коснуться. Брайан, решительный, с закушенной губой, чуть не сбил меня с ног. Но поймал и прижал к себе. Судя по анатомическим признакам, направлялся он ко мне. Не дав мне опомниться, он закопался пальцами в мои волосы и обрушил на меня шквал поцелуев. Как мы оказались в его номере, я не помню. Но, думаю, это неважно.

Да и не думаю я уже.

[1] Британский актер Дональд Синден, известный по своим ролям в детективных фильмах и сериалах, завещал похоронить себя в лососево-огурцовом галстуке члена Гаррик-клуба, одного из самых престижных британских закрытых клубов, который объединяет людей, чья деятельность связана с искусством.

[2] А вот британского аналога сказки "Сестрица Аленушка и братец Иванушка" нет. Вообще, сказок о том, как человек превращается в животное, исторически не слишком много. Видимо, про правду сказки сочинять не так интересно.))

Седьмой сон Келли

Слуги-демоны опустили сияющего Суа далеко за горами, чтобы он мог омыть свое тело в бескрайних водах, прежде чем соединиться со своей переменчивой женой Чиа. Так пел гость из далекого селения. Такого далекого, что Апони никогда раньше не слышала его названия. И даже не знала, что оно означает. Ритмичный перестук маракасов сливался с топотом ног. Взявшись за руки, мужчины и женщины вприпрыжку танцевали вокруг костра. Круг все разгонялся, дыхание ускорялось, кружилась голова, готовая вспорхнуть с плеч легкой колибри, и Апони уже с трудом соображала, где она. В песне, что становилась всё быстрее, Бог Солнца наконец проучил свою непослушную красавицу-жену и наконец слился с нею, чтобы напитать изнутри своим светом. Сумасшедшая пляска вокруг костра завершилась, и танцоры разорвали круг, разбредаясь, кто куда. Кто-то спешил к чаше чичи. Кто-то торопился отдать первое за долгую праздничную ночь подношение земле в дар за грядущее плодородие. Куда-то пропал Шиай, увлеченный богато наряженной женщиной, наверное, чьей-то женой или вдовой. В праздник было неважно, кто и с кем. Сойтись можно было даже с женами касиков, на которых в другой день даже смотреть чужим мужчинам не дозволялось. Чем обильнее будет жертва, тем богаче урожай. Тем больше здоровых детей родится. Шиай молод и силен, за это ночь он сможет многократно окропить землю своим семенем.

Апони нетвердо стояла на ногах. Звезды, казалось, сияли втрое ярче обычного. Мир казался огромным и звонким, и она будто была внутри и немного — снаружи. И будто она уже когда-то видела именно этот костер, и он тоже был справа. Эту пробежавшую мимо пару. И слышала визг, сменившийся смехом. Изнутри ее наполняла непонятная нега, которая стекаясь в теплые озерца в сосках и ниже пупка. Апони огляделась, куда бы присесть отдышаться. И наткнулась взглядом на голубоглазого демона, который неотрывно смотрел на ее грудь. Верхнее покрывало слетело с плеч, открывая полушария со вздернутыми бугорками. Повинуясь зову взгляда, Апони направилась к Суачиасу. Его спутники уже разбрелись в темноту, платить дань земле. Наверное, урожай в этом году будет особенно щедрым.

Апони опустилась перед Суачиасом на колени и склонила голову. Демон потянул Апони за подбородок, заставляя поднять взгляд. Его тела почти не было видно, оно пряталось под покрывалом, волшебным образом облегавшим грудь и руки. Лишь возле шеи оно распахивалось, отрывая светлую кожу и поблескивающую в свете костра тунху с острыми шипами. Ноги его тоже обтягивала мягкая ткань. Вокруг бедер полотно топорщилась складками. Апони слышала, как ее мамы обсуждали то, что демоны там прячут. Мама Мичик говорила, что мужское копье у Суачиасов такое длинное, что они оборачивают его вокруг бедер [1]. Но он всё равно торчит и указывает демону, кто станет его жертвой. А потом мамы шушукались, и почему-то хихикали, когда обсуждали те «страдания», которым эта жертва подвергнется. Такое торчащее копье Апони разглядела у главного Суачиаса [2], когда он спустился со своего четвероногого демона [3]. Неумение владеть своим копьем, как любым другим своим оружием, считалось постыдным. Но Суачиас, казалось, совсем не стеснялся того, что его мужское копье жило своей жизнью. Не стеснялся он и жрецов, которые всю жизнь усмиряли свою плоть. Никакого уважения. С другой стороны, они же демоны… Бесстыжие демоны. У них даже волосы короткие, как у рабов [4].

У голубоглазого между ног ничего видно не было, всё скрывалось складками ткани.

— Ты очень красивый… — сказал голубоглазый. Правда, теперь его глаза были почти черными, и лишь яркая полоса вокруг черного зрачка выдавала его нездешность.

Суачиас всё так же удерживал пальцами ее подбородок, заставляя глядеть в глаза.

— Красивая, — тихо поправила Апони.

Вдруг у демонов нет женщин? Никто никогда не видел женщин-демонов.

— Красивая, — кивнул демон и зачем-то облизал губы, будто только что съел спелый плод.

Демон оторвал руку от ее лица и заправил выбившуюся в пляске прядь ей за ухо.

От этого движения грудь, казалось, стала еще плотнее, а сосок поднялся следом за взглядом, будто наблюдая за демоном.

— Потрясающие цветы, — выдохнул тот. Он проводил пальцем под венком, но сам неотрывно глядел на встопорщившуюся грудь Апони, и его дыхание стало прерывистым. — Их листочки как шипы из колючего венка Бога. Бога, отдавшего жизнь за нас, — говорил он хрипло, и казалось, голова у него налилась металлом, и не было никаких сил поднять голову к ее глазам. — И три пестика — как гвозди, пронзившие Господина нашего на кресте. И пять тычинок — как пять его ран.

Апони смотрела на демона потрясенно, возвращаясь к услышанному. Суа мертв? На его теле раны? Он отдал свою жизнь за Суачиасов? Они его убили? Или принесли в жертву?

Но демон ничего не замечал. Его пальцы проскользили по шее Апони вдоль плеча, а потом невесомо коснулись снизу полушария груди, будто взвешивая, и большой палец огладил сосок. Казалось, в коричневатом кончике груди для Апони сосредоточился весь мир. Суачиас протяжно простонал, будто это прикосновение отдавалось в нем болью. Страхи за Суа отошли куда-то далеко, а между ног стало тягуче и влажно.

— Разве слугам Мертвого Бога разрешается брать женщин? — раздался за спиной голос Матхотопа, и Апони словно окунули с головой в холод горного озера.

Синеглазый тоже, казалось, словно очнулся. Он поднял взгляд с девичьей груди на своего собеседника, за спину Апони.

— Наш Бог жив, — возразил демон.

— Но его же убили плохие люди? — насмешливо уточнил жрец.

— Бог жив, — упрямо настаивал голубоглазый, как мальчишка после чашки чичи. — Его плохо от плохой поступок и плохой человек, — продолжал Суачиас. — Плохие человеки убить его, но он плоть от плоти Бога Отца, и Святой Дух коснулся его, и он ожил.

— Слабый у вас бог, если его могут убить плохие люди.

Апони обернулась.

Матхотоп стоял, сложив руки на груди и свободно расставив ноги. Он возвышался над сидящим на подставке Суачиасом, как касик над народом, и его глаза грозно сверкали.

Апони ничего не поняла из слов Матхотопа. Главное — он понимает, что говорит демон. И его это не пугает.

Девушка заметила впереди Шиайа, который выглядывал кого-то по сторонам. Наверняка ищет ее. Апони отползла на четвереньках за спину жреца, а потом поднялась и побежала.

Молодой ювелир уставился на всё еще открытую грудь девушки и взялся за нее куда более уверенно, чем недавно Суачиас. А потом потянул Апони за собой, в темноту поля, откуда слышались стоны и шлепки. Он завел ее подальше, где уже никого не было видно, и снял покрывало с ее бедер. Прохладный ветер поднял крохотные волоски на коже, заставляя ее покрыться крохотными бугорками. Теперь Шиай смело и жадно гладил девушку, сминая ее груди и попу, а потом опустил на колени, спиной к себе, и со стоном втиснул копье между ее ног. Качая ее бедра, Шиай толкался все глубже и глубже, и Апони встречала его, понимая, почему ее мамы так стремились быть насаженными на копье отца. [5] Жаркий комок собирался внизу живота, сжимаясь всё туже и туже. Шиай застонал сзади, выплескивая жертву на спину Апони, и навалился сверху. Он тяжело дышал возле шеи, от чего было немного щекотно. Горячий комок между ног ныл. Наверное, поэтому Хучуй плакала, когда отец уходил от нее.