Легион обреченных - Рахим Эсенов

А поезд, громыхая на стыках, несся по необозримым волнистым равнинам, среди лесов, тронутых багрянцем осени. Пролетали мимо сожженные полустанки, разоренные деревни, порушенные мосты, обугленные коробки зданий, черные печные трубы на месте изб. Вокруг лежала истерзанная, но не покоренная земля.

...Поздней ночью эшелон выгрузился в районе Винницы, вблизи блестевшей рядом реки. Где-то вдали бухала артиллерия, тявкали тяжелые минометы.

Так Таганов оказался на оккупированной фашистами советской земле. Подставил разгоряченное от беспокойных мыслей лицо навстречу свежему осеннему ветру, подувшему с Южного Буга.

И он заметил, что люди как-то оживились. Забыв на короткое время, что идет война, что не воинами-освободителями, а шпионами и диверсантами возвращались на родную сторону, норовили толкнуть друг друга, поваляться на пожелтевшей траве, припорошенной опавшими листьями. А может, это от того, что коснулись ногами родной земли, вдыхали ее запахи?

Яковлев и сопровождавший группу немец-инструктор Геллер покуривали в сторонке, о чем-то переговариваясь. Вскоре подъехала машина, группа погрузилась и добралась до деревни, примыкавшей к «ничейной земле». В классах полусгоревшей школы, где они разместились, их вооружили советским оружием, выдали шпионское снаряжение, вырядили в форму офицеров и сержантов Красной Армии.

Была уже глубокая ночь. Не спали все трое из группы, что находились с Аширом в одной комнате, не шел сон и к нему. Он все думал и сожалел, что, увлеченный мыслью внедриться в комитет, не очень-то приглядывался к людям, жившим с ним бок о бок. Кто они? Можно ли на них надеяться? Знал только, что почти вся группа чуралась его. Даже Бегматов как-то охладел в последнее время. Яковлев же приглядывался к нему и, казалось, не был с ним так строг, как с другими.

Ашир словно слышал голос Ивана Касьянова: «Ты, Ашир, — советский разведчик, который должен уметь безошибочно определять людей. Помни, дружище, что хороших людей на земле больше, чем плохих, значит, и друзей у нас должно быть больше. Работа разведчика — труд нелегкий. Она требует не минутного порыва, а длительного напряжения мысли, нервов. Побольше ума, рассудка и поменьше эмоций. Чтобы победить, разведчик обязан превосходить врага в тактике, хитрости, наконец, в выдержке. Выдержка — основа успеха...»

Неожиданно в комнату с пистолетами и автоматами наготове вошли Яковлев, Бегматов и остальные участники группы, кроме немца Геллера.

— Ложись! — резко скомандовал Яковлев. И когда Таганов и его соседи по комнате выполнили приказание, продолжил: — Я командир, майор Красной Армии. Мы все решили перейти на сторону своих. Ваша жизнь вне опасности, если пойдете с нами. Даю на размышление пять минут. Решайте!

Те трое согласились почти сразу. Яковлев приказал им встать. Только один Таганов остался лежать на полу лицом вниз. Надо было быстро и безошибочно оценить ситуацию, принять решение и действовать по обстановке... Законы войны и особенно разведки безжалостны. Это могло быть обычной провокацией — излюбленным приемом абвера для проверки благонадежности своих агентов. А если не провокация? Отказ последовать за товарищами грозил ему смертью. Такой нелепой, обидной смертью, смертью предателя. Но этот же отказ был сейчас единственной возможностью остаться в немецком тылу для выполнения задания... Надо решать скорее, ибо группа, уже решившая перейти на сторону наших, торопится, и разбираться с Тагановым будет некогда.

Ашир слышал частые удары собственного сердца.

— Разрешите и мне подняться, — сказал он. — Чего вам меня бояться? Вас много — я один...

Ему позволили встать. Умные, глубоко запавшие глаза Яковлева смотрели испытующе.

— Вы — военнопленные, придете с повинной, и вас простят. А я — перебежчик, — сказал Ашир твердо, тоже не сводя глаз с Яковлева. — Я ушел по политическим мотивам. На той стороне меня расстреляют. Вы это прекрасно знаете. Прошу оставить меня здесь.

Больше ему нечего было сказать. Люди ждали, что ответит Яковлев. Пауза длилась мучительно долго.

— Ашир, решай, — неуверенно заговорил Бегматов, — другой такой возможности вернуться на Родину не будет. Пропадешь ты здесь.

Таганов резко мотнул головой.

— Да его, гада ползучего, придушить надо, товарищ командир! — Захарченко с кулаками кинулся на Таганова.

Ашир ловко вывернулся, удар возмущенного Захарченко пришелся по серой классной доске, к тому же он, не удержавшись, больно ушибся ногой о койку.

— Отставить! — приказал Яковлев, видя, что и другие намереваются броситься на Ашира.

Захарченко, чертыхаясь, потирал ушибленное колено, кое-кто из группы улыбался. Раньше Ашир никогда не видел на их лицах таких открытых улыбок. Яковлев решал что-то про себя в эти минуты.

— Повернитесь лицом к стене, — приказал он.

Когда Таганов повернулся, Захарченко выкрикнул:

— Разрешите, товарищ командир, я его шпокну!..

— Отставить! Я тебе шпокну, анархист эдакий... — Ровный голос Яковлева, не такой нарочито крикливый, как в зондерлагере, почему-то вселил в Ашира спокойствие.

Таганову крепко связали шнуром руки и положили на койку, ноги привязали ремнем к спинке и хотели было затянуть рот полотенцем, но Ашир воспротивился.

— Подождите, — кивнул он на Бегматова, — пусть это сделает он. Но сначала оставьте нас вдвоем. Поговорить надо.

Яковлев согласился, и все вышли, оставив их наедине.

— Возьми в моем левом внутреннем кармане маленькую бумажку, — сказал Таганов. — Командиру любой советской войсковой части скажешь, чтобы тебя срочно связали с Касьяновым. Надеюсь, Игам, ты помнишь его? Он работает на прежнем месте. Скажешь, что ты от Стрелы, которая еще не попала в цель. Записку передай без промедления. В случае опасности уничтожь. И еще обязательно скажи, что мохнатый паук может приползти раньше времени.

— Я догадывался, что ты неспроста стал перебежчиком! — Бегматов, радостный, бросился развязывать Ашира. — Тебя же чуть не убили!..

Таганов попросил не трогать его, наоборот, слабо затянуть рот полотенцем и быстрее уходить.

Ашир долго лежал неподвижно, думал, пусть группа уйдет подальше. Затекли ноги и руки. Потом, прикинув, что группу теперь не догонят, стал неторопливо пытаться выбраться из пут. Сначала удалось скинуть полотенце — легче стало дышать. Тяжестью тела раскачал койку, высвободил сначала одну ногу, затем — другую.

На шум в комнату пришел Геллер, потиравший онемевшие от веревки запястья. Ему удалось освободиться раньше. Ворча, словно выговаривая нашкодившему школяру, он помог Таганову.

— Даже завязать как следует не смогли. — Геллер слегка массировал руки Ашира. — А еще шпионы! Хорошо хоть теперь этих недотеп у абвера не будет.

До рассвета Таганов и Геллер молча просидели в пустой комнате. Инструктор не бросился разыскивать ближайшую часть, чтобы сообщить о случившемся, организовать погоню. Он вел себя так, словно ничего особенного не произошло.

Позавтракав консервами, они выехали кружным путем в Винницу, где размещался штаб мотомеханизированной части, к которой была прикомандирована группа «Джесмин». Казалось, Геллер нарочно не спешил известить начальство — оставил Таганова в пивном баре для немецких солдат и куда-то исчез. Вернулся он не скоро. Устало буркнул что-то об умопомрачительном немецком педантизме и казенщине, помолчав и будто вспомнив, добавил, что еле-еле разыскал штаб, но там не захотели разбираться, сказали, что у них и без дурацкого «Джесмина» своей неразберихи хватает — русские жмут, в клещи захватывают.

— Где жмут? — с недоумением спросил Таганов. — Как это?..

— На фронте, — неопределенно ответил Геллер. — А дьявол их разберет! Знаю лишь, что творится неладное. Гонят наших отовсюду. Вот и переполох в штабе. Все злые как собаки цепные, не подступишься ни к кому. А в чем мы виноваты?..

Кто же он, этот инструктор Геллер? Враг или друг? А вдруг антифашист, подпольщик?.. Или соратник по бесшумному фронту? Может, он-то и сагитировал группу Яковлева бежать? Ашир терялся в мучительных догадках.

Единственное, что удалось сделать Геллеру в штабе — выписать обоим проездные документы до Берлина.

В тот же день к вечеру они выехали обратно. Поезд медленно тащился по уже заснеженным полям, подолгу стоял на станциях и полустанках. Тихо шел на перегонах с только что отремонтированной колеей, мимо не успевших еще догореть вагонов. Видно, партизаны не давали ни минуты покоя оккупантам.

Лежа на верхней полке, Таганов разглядывал немцев, ехавших на побывку или вовсе освобожденных от воинской службы. Среди них было много раненых и искалеченных. Уже не вояки и не работники. И поделом. Кто их звал сюда? Сами сунулись, позарившись на щедрые хлеба России, украинское сало, приволье донских степей, а теперь дай бог унести ноги... И не такие уже спесивые, как раньше, — молчат, не разговаривают.