Легион обреченных - Рахим Эсенов

За Грязновым шел коренастый Шкурко, сын кулака со Львовщины, по кличке Курок. Как и Черный ангел, недоверчиво вглядывался в лица своих товарищей. Обоих словно подменили — воспряли духом, повеселели. Чуть приотстав, стали о чем-то шушукаться.

Солнце застыло в зените. День выдался по-летнему жарким, с востока пыльной поземкой подул «афганец» — предвестник суровой зимы. Отряд медленно двигался по местности, всхолмленной песчаными перекатами и выветрившимися от нещадного солнца каменистыми глыбами.

Каракурт налегке вышагивал впереди, за ним едва поспевал Грязнов, а Курок, подгоняя отстающих, теперь замыкал шествие. Все устали. Нагруженные рюкзаками и ящиками, измученные жарой, они брели, выбиваясь из последних сил.

Каракурт разрешил сделать привал, а сам двинулся дальше, чтобы разведать окрестности. Грязнов не усидел и, бормоча себе под нос, пошел следом. Они повернули назад минут через сорок, отыскав поблизости укромное местечко, где можно переночевать, соорудить надежную базу, спрятать рацию, взрывчатку, чистые бланки фальшивых документов.

Еще издали Каракурт и его помощник насторожились. Видно, в их отсутствие произошло что-то такое, что не предвещало ничего доброго. Грязнов остановился поодаль, заложив руки за спину; за ним, не вынимая рук из карманов легкой куртки, ощущая приятный холодок парабеллумов, застыл Каракурт. Косясь по сторонам, Курок бочком приблизился к старшему группы, успел шепнуть лишь одно слово: «Измена!..»

Раздался выстрел, второй — стрелял долговязый второй радист по кличке Джейхун, ташаузский туркмен, в прошлом учитель. Грязнов, как-то удивленно взглянув на стрелявшего, молча упал навзничь, а Курок схватился за бедро, поднес руку к глазам — кровь и плаксиво посмотрел на Каракурта, словно ища его защиты. Остальные, выхватив пистолеты, ждали, но открыть огонь не решались.

Каракурт выстрелил, не вынимая рук из карманов. Радист, вскрикнув, схватился за грудь и повалился лицом вниз. Кто-то бросился к нему, другие открыли пальбу по Каракурту и Курку. Отстреливаясь, те бросились к синеющим вдали грядам Больших Балхан...

Курок, тяжело прихрамывая, еле успевал за жилистым Каракуртом, передвигавшимся легко и пружинисто.

— Они, гады, собирались нас связать, — говорил он на ходу. — Тебя и меня... — О Грязнове, повалившемся замертво, оба даже не вспомнили. — Решили явиться к чекистам с повинной. А нас, как заложников, понял?

Через несколько километров Курок заохал, застонал и повалился на землю.

— Вставай, чего раскис как баба! — Каракурт затравленно озирался по сторонам. Погони вроде не было. Хотелось пить и есть. У Курка на поясе единственная фляга. Надолго ли ее хватит? Да и какой теперь прок от него? Только по рукам и ногам свяжет... Вода! Здесь — Каракумы, а не Германия, где на каждом шагу пруд, озеро... Только бы добраться до ближайшего колодца Акгуйы.

Каракурт рывком вытащил из ножен кинжал и кошачьей походкой приблизился к Курку, лежавшему вниз лицом...

К вечеру оперативная группа чекистов нашла в пустыне убитых Грязнова и Джейхуна, а также труп коренастого на вид человека в одежде геолога, рядом с которым валялся широкий солдатский пояс без фляги. Следы Каракурта давно заметал ветер. Поисковым отрядам было приказано возвращаться.

Горы, будто колеблющиеся в голубом мареве, не приближались, а отодвигались вдаль. Там, у каменных громад, спасительная прохлада, хрустальные родники, там жизнь... Акгуйы находился уже где-то в стороне. От далекого колодца ветер донес остервенелый лай туркменских волкодавов.

Каракурт замедлил шаги, повел, как гончая, горбатым носом, решая, идти ли к Акгуйы. Там наверняка люди, которых он больше всего опасался, Но жажда, почти лишившая его рассудка, гнала к человеческому жилью, к воде. «Куда подались мои мерзавцы? — мелькало в помутневшей голове. — Наверное, уже добрались до Джебела или Казанджика и наперебой продают друг друга чекистам. Меня в первую очередь... А что, если самолет засекли еще над границей?»

Каракурт поднес руку ко рту — потрескавшиеся губы опухли и кровоточили, язык еле ворочался свинцовой болванкой, вызывая нестерпимую боль. Отчаявшись, он все же поплелся к колодцу и увидел издали отару, трех чабанов, вооруженных охотничьими ружьями. Вокруг них, заливаясь хриплым лаем, носились волкодавы. За отарой, пасущейся в ложбине, — четыре юрты, возле которых играли ребятишки, возились у очагов женщины. Рядом стояли стреноженные верблюды.

Каракурт тут же залег за бархан и стал медленно, низинами отползать назад. Ему казалось, что собаки вот-вот нагонят его и растерзают. Долго проживший в Германии, привыкший к злым немецким овчаркам, выдрессированным специально для охоты на людей, он забыл, что туркменские псы стерегут лишь отару и не станут преследовать человека, если он не покушается на овец. Но страх заполонил душу Каракурта, помутил его разум.

Он не удержался на ногах, упал, полежал, пришел в себя и снова пополз. Медленно, то и дело тыкаясь носом в горячий песок — не хватало сил даже держать голову.

И вдруг, как чудо из сказки, над ним возник старик, державший на поводу двух верблюдов, к высоким седлам которых были приторочены бочонки с водой. Вода! Жизнь!.. Может, померещилось?! Нет! Старик привязал повод к ершистому кандыму и склонился над беспомощным человеком.

Каракурт хотел было подняться, броситься к бочонкам, но, едва встав на колени, обессиленно упал, на губах его выступила мутная пена. Не было даже сил, чтобы убить старика, завладеть его водой и спокойно добраться до Красноводска, отыскать там нужного человека.

Старик, оказавшийся на редкость жалостливым, не оставил человека в беде, напоил его водой, позволив сделать лишь несколько глотков — больше пока нельзя; обопьешься, и поминай как звали. Устроил из саксаула шалаш, покрыл его куском брезента и уложил путника в тени. Не сводя глаз с Каракурта, развел костер, вскипятил чаю, напоил незадачливого «геолога», накормил чуреком и каурмой.

Наконец Каракурт пришел в себя. Он настороженно разглядывал суетившегося старика и мучительно раздумывал, что делать со своим спасителем. Подозрений тот у шпиона не вызывал: старый чабан добирался в аул, что под Красноводском, за мукой, чаем и одеждой, случайно наткнулся на умирающего человека.

Помочь человеку в пустыне считается святой заповедью у кумли — людей песков. Старик, всю жизнь проживший здесь с отарами да чабанскими псами, доверчив и легковерен как дитя. И улыбка у него ребячья, если бы не густая сетка морщин у глаз. Он поверил Каракурту, что тот заблудился. С кем не бывает? А с Каракумами шутки плохи — даже ученых геологов с толку сбивают. Да не беда, успокаивал чабан, воды у него впрок, хватит и еды, а до Красноводска трое, от силы четверо суток пути. Пусть геолог не беспокоится, старый чабан доведет его ближайшей дорогой и никакой мзды, кроме благодарности, ему не надо. Намекнул, что сам в молодости был лихим джигитом...

Ночь. За большим столом при свете настольной лампы Касьянов и Назаров набрасывали на бумаге колонки цифр, подходили к карте, висевшей на степе, и флажками отмечали возможные пути продвижения «геологов» по пустыне.

В дверь раздался резкий стук. На пороге появился лейтенант Берды Багиев, принес очередную радиограмму.

— Метеостанция на Ясхане передала, — доложил он.

— Очень хорошо! — Касьянов пробежал глазами депешу. — Это один из наших «геологов», гостюшка наш драгоценный, с ним старик. Все правильно. Радируйте на метеостанцию: пусть дают им ночлег. И свяжитесь с Небит-Дагом, чтобы выслали навстречу машину, никак издалека идут, умаялись... А что колодец Балгуйы молчит?

— Молчит, товарищ подполковник, — развел руками лейтенант. — Да вроде бы пора. И руководитель группы там наш чекист, в прошлом следопыт, знает пустыню как дом родной.

Назаров снова подошел к карте, передвинул флажок. И тут прозвенел звонок, показавшийся в ночной тишине особенно пронзительным. Назаров торопливо схватил трубку, поданную Багиевым.

— Откуда? Джебел? — Прикрыл трубку рукой, бросил лейтенанту: — Это начальник станции Джебел... Назаров слушает! Что, что? Сколько, вы говорите? Четыре геолога? Вот спасибо! Выезжаем немедленно. И все же сообщите вашему оперуполномоченному НКГБ. — Назаров положил трубку и возбужденно сказал: — Еще три «геолога» объявились. А четвертого на аркане притащили, раздумал сдаваться. Только вот ума не приложу, как они колодец Балгуйы миновали...

Через четверо суток в Красноводске в кабинет начальника местного управления госбезопасности вошел старик, с которым Каракурт добирался до города. Снял мохнатый тельпек, положил на пол и, оставшись в расшитой тюбетейке, запотевшей по краям, медленно опустился на стул.

Назаров улыбнулся старому другу. Шаммы-ага еще в тридцать девятом году в охотничьей мазанке, что на самой границе в долине Сумбара, встречал и провожал агентов германской разведки, участвуя в игре чекистов, навязанной врагу.