Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

Русь увидеть, дом родной, даже сестрицу Дуньку расцеловала бы.

Соскучилась.

И вроде бы все хорошо, и сын замечательный, и муж ее любит, на руках носить готов, а нет — нет да накатит тоска. И взвоешь волчьим голосом…

Скрипнула дверь.

— Государыня царевна, отдала я письмецо ваше.

Марфа улыбнулась. Для этих девочек, приехавших с ней, она не совсем царица. Нет — нет, да оговорятся, назовут, как на Руси привыкли. Не со зла, не от неуважения — привыкли просто. Но поскольку это наедине, да и на русском — не столь страшно.

— Вот и ладно. Самой бы на Русь съездить, да кто ж отпустит?…

Девушка по имени Глафира улыбнулась.

— Ваше величество, так время дайте! Десять лет назад никто бы с поляками родниться и не подумал. Год назад вы сюда приехали — так на нас шляхта волками глядела. А сейчас?

— Они и сейчас что твои волки, просто клыки попрятали, — буркнула Марфа, качая колыбель. Сына она никому не доверяла. Сама кормила — и муж не протестовал, радовался, что жена ребенка любит и сын здоровым вырастет, ставила колыбель в соседней спальне, чтобы услышать ночью, ежели малыш заплачет, лишний раз придворных не подпускала — смотри с расстояния в два метра, а руками и вовсе не тронь…

За ребенка Марфа кому угодно бы глаза выцарапала.

— Да ведь не только в шляхте дело. Простые люди куда как лучше к нам относиться стали, это важно! Вот увидите — и десяти лет не пройдет, как будем друг к другу в гости ездить!

— Твои слова да Богу в уши.

— Верьте, государыня. Да и сестра ваша так говорит!

— Да, Сонюшка…

Ей‑то Марфа письмо и отправляла. Ей не нужна была Марыся Собесская. Сейчас она ее отравить попробовала, а что далее? Детей изведет? Или — того хуже, мужа?

Нет уж.

Здесь Марфа с этой гадиной ничего сделать не могла. Но на Софью надеялась крепко.

— Садись, сынок.

Алексей Михайлович с явным удовольствием глядел на здорового улыбающегося мальчишку.

А ведь отличный парень вырос! Всем бы таких! Умный, ловкий, серьезный, самостоятельный, не трусливый — что тоже для государя важно…

— Как здоровье, батюшка? Как дела?

— Неплохо. Не могу пожаловаться. Разве что тебя редко вижу…

— Так я постоянно то в Дьяково, то еще где. Зато младшие пока при тебе. Как Володька?

— Растет, улыбается…

— А хороший у меня братик получился?

— Очень. И Любава второго ждет.

— Батюшка, да ты что!? Радость‑то какая!

Алексей обрадовался так искренне, что царь даже вздохнул. Вот ведь… злые языки, наветники, все бы им яд сцеживать. Нашептывают, наушничают… а мальчишка просто рад…

— Чем более Романовых, тем власть наша крепче, — словно прочитал мысли отца Алексей. — Опять же, мало ли что с кем случится…

— И думать о таком не смей!

Алексей Михайлович перекрестился. Сын пожал плечами.

— Тятенька, так ведь на войну идем, не на прогулку…

— Знаю, сынок. Эх, и оглянуться не успеваешь, а вы уже взрослые…

— Да вот… Батюшка, а что, ежели нам еще кого из сестренок замуж выдать?

— Уж не Сонюшку ли?

В ответ на отцовскую улыбку Алексей замотал головой не хуже норовистой лошади.

— Вот уж нет! В Швеции у нас сейчас Карл, в Курляндии — Фридрих и оба холосты.

— Не согласятся шведы, враги мы с ними.

— А датчане? Там сейчас Христиан, у него только — только сын родился. Коли Любаша дочку нам подарит, так лучшего бы и пожелать нельзя?

Хм — м…

Алексей Михайлович серьезно задумался над этим вопросом. А почему бы нет?

Чай, король, не герцог, что и было высказано. Алексей только плечами пожал.

— Батюшка, король ли, герцог ли… был бы человек умный да надежный. А как его должность называется — то шелуха от семечек.

— Да и кого мы за Фридриха выдать можем? Ежели Софью ты не отдашь?

— Так Катюшку! Он ее на восемь лет старше, самое оно!

— А не Дуняшу?

— Тятенька, ты Дуняшу сам видел. Ее еще воспитывать и воспитывать, чтобы не позорила страну, да нужное нам проводила…

— Ишь ты, как размышляешь…

— Так что делать, тятенька? Глупый друг опаснее умного врага.

— Ладно. Скажи Афанасию, пусть письма пишет…

Алексей кивнул. Кому и поручить, как не Ордину — Нащокину. Умен, предан, обхождение знает — чего еще надобно?

— Сделаю, батюшка.

Алексей был доволен. Да, дома дочек замуж выдать не за кого. А вот за границу…

Ну и что, что иноверцы?

Муж да спасется женою своей — это раз.

В своем бардаке разгребитесь, прежде чем других учить — это два.

И вообще, одну уже выдали, остальных легче будет. Это — три.

— Пан Лянцкоронский! Проше пана…

— Ежи!!!

Возмущенный возглас Иеронима дал понять пану Володыевскому, что церемонии можно не разводить и Ежи радушно улыбнулся.

— Как я рад тебя видеть!

— И я тебя, дружище!

Мужчины скрепили радость встречи крепким рукопожатием.

— Царевич вас позднее ждал…

— Но тебя ж выслал навстречу?

— Ну, так то ж святое. Вы по чужой земле идете, мало ли какие здесь люди… вот, чтобы вас ненароком не обидели…

Подтекст был ясен обоим мужчинам. Обидишь две сотни поляков, как же! А вот чтобы они какой дури не учинили и не началась опять распря и был послан пан Володыевский с небольшим — тоже сотни две отрядом. Встретить, сопроводить со всем почетом… а кому еще можно такое доверить?

Так что вскоре оба пана ехали рядом во главе войска, а Ежи рассказывал о своем житье — бытье.

— … приняли как родного. Поселили нас с Басей пока в Дьяково, покои отвели в тереме, но рядом нам свой дом строится. Да и на Москве так же.

— Ты так и возвращаться не захочешь…

Ежи пожал плечами.

— Бушуют Езерковские?

— Не то слово!

Узнав о заточении дочери в монастырь, пан Езерковский кинулся в Краков и упал королю в ноги. Умолять.

Еще бы, куда это годится?! Дочку, красавицу, умницу, практически 'черную вдову' вдруг от родного мужа отрывают. Да еще так цинично, чуть ли не по обвинению в государственной измене. А к тому ж…

Теряется все ее состояние. Раньше‑то Кристина все тащила в семью, все для Езерковских, а сейчас она в монастыре, деньги и земли у ее мужа, а тот уж и вовсе на другой женился! Да на ком!

Пригрели змею на груди!!!

Конечно, паны взбесились. И сам Кшиштоф* — отец Кристины, и его многочисленная родня — племянники и племянницы.

* Не знаю, как звали ее отца, не смогла найти. Так что если кто‑то поправит — буду весьма признательна. Прим. авт.

И будь Ежи в Кракове — не вылезать бы ему из дуэлей. Да и шляхта заволновалась. Ей — ей, останься они в Польше — затравили б и его, и Басеньку. Но это ж в Польше!