Горящий рукав - Валерий Попов

И на пике очередных надежд, совпавших с правлением Чулаки, у него было на кого опереться: тогда критики губернатора были в силе и в цене. Разные могущественные структуры и партии поддерживали Чулаки и руководимый им Союз писателей – именно такой, независимый, оппозиционный, он и ценился тогда (я имею в виду и руководителя, и сам Союз).

И вот – очередная революция победила. Постылый губернатор Яковлев ушел. Но бывшая оппозиция, победив, мало что изменила в свергнутой идеологии, разве что еще больше усовершенствовала ее и вовсе не вернула руль демократам, она их использовала лишь временно, для борьбы, а потом снова отправила "в долгий ящик": никого из защитников Белого дома и Мариинского дворца по телевизору не видать.

Но момент предвкушения победы над очередным "супостатом" был упоителен – и Чулаки вместе со многими успел вдохнуть это полной грудью. И успел также почувствовать, как кислород этот превращается в углекислый газ. Не это ли предрешило его гибель? Но ему было что вдыхать.

Теперешняя власть никому не мешает. Она вежлива и аккуратна. И, наверное, она похожа на власть во всех цивилизованных городах мира:

"Пожалуйста – делайте что хотите! Ах, не можете? К помощи привыкли?

Так, может, вам еще и секретаря по идеологии прислать? Шутка. Хотели свободы и независимости – вот и наслаждайтесь!"

Но душа-то наша горит, как прежде! Ведь не за город казино и фаст-фудов мы боролись! Выслушайте нас! Но у власти есть свои

"критики", выжившие и вышколенные при всех режимах, – их "критику" власть только и слушает и вовсе не считает себя оторванной от жизни.

А надобность в наших бойцовских качествах отпала – может, до поры, а может, навеки. Вообще – отпала надобность в нас. Так, еще книжку чью-нибудь они, может, и прочтут, если в отпуск случится плохая погода, но Союз писателей как явление, как политическая сила – избави бог, хватит уже этих волнений!

ФОНЯКОВ

После смерти Чулаки правил его заместитель Илья Фоняков: мощный, громогласный и, что немаловажно, известный, оригинальный поэт, до этого уверенно правивший поэтической секцией, человек общественный, популярный, умеющий говорить, убедить, победить и, что немаловажно, очаровать! Он не входит, а как бы вваливается, вламывается в помещение, которое сразу становится тесным, заполняется его огромным туловищем, зычным голосом, обаятельной улыбкой из-под седых усов и бороды. Речь его великолепна, всем приятны его шутки, байки, палиндромы-перевертыши, а главное – добрая энергия, которой от него так и пышет. Он побеждает, подчиняет, заставляет всех слушать и слушаться именно себя. Энергия в мощном его теле неисчерпаема.

Казалось, о лучшем председателе Союза писателей нельзя и мечтать. И я, например, был в те времена абсолютно уверен в благополучии Союза, все мы чувствовали себя тепло и спокойно, как на русской печи.

Помню, что на заседаниях совета я сладко дремал, отдыхал от домашних передряг, и речи выступающих журчали, как ручейки. Ну что там могут быть еще за проблемы, когда все так тихо и мирно? Фоняков договорился о взаимодействии с выставочным комплексом "Ленэкспо", сошелся с его генеральным директором Алексеевым – в частности, на том, что Алексеев хорошо, как и Фоняков, знал английский и даже писал на английском стихи. Вообще – более заметной, колоритной фигуры, чем Фоняков, у нас не было. Илья Олегович затеял платную литературную академию для поправки наших финансовых дел… Ну что еще можно сделать в наши суровые дни?

И вдруг Фоняков громогласно, как всегда, кипя не только энергией, но и негодованием и обидой, отказывается на очередном совете от своего поста. Я с удивлением открыл свои заспанные глазки. Что случилось? И

Фоняков рассказал нам о всех обидах и унижениях, что пришлось ему испытать, пытаясь хоть как-то прокормить Союз, поставить его на заметное место в городе. Высокомерие богатеев (А разве Союз писателей еще существует? Зачем?), холодное пренебрежение чиновников

(Один писатель у нас уже есть, а других нам не надо!) "достало" даже мощного Фонякова. Можно себе представить, каково человеку страстному, горячему, самолюбивому, до этого наивно уверенному, что литература – это лучшее, что есть на земле, когда от тебя отворачиваются, пренебрежительно зевая? Чулаки в его время, было, конечно, сподручней – но то и было "его время". А теперь!.. И все то, о чем с таким негодованием говорил Фоняков, я согласился зачем-то принять на грудь!

"СЕВЕРНАЯ ПАЛЬМИРА"

Наверное, любое дело, в том числе и хорошее, переживает сначала взлет, потом спад. Премия "Северная Пальмира" блистала долго. В резном зале Союза композиторов собиралась изысканная публика, играл симфонический оркестр. Организатор премии, работающий в Комитете культуры, Борис Леонидович Березовский вел вечер очаровательно-непринужденно. Жюри премии состояло из самых знаменитых людей города. Правда, в зале они, ввиду чрезвычайной занятости, не появлялись. Премии, однако, вручали люди весьма уважаемые в культурной среде. Нет ничего лучше "культурной среды" – у нее есть только один недостаток: предвзятость мнений. Образуется список "своих", действительно достойных, – и никакими силами этот ряд уже не изменишь, принимают только "своих". У неожиданного, непохожего, а тем более противоречащего общему тону шансов нет.

Ломать установленный строй опасно, разрушится вся милая картина: лучше придерживаться рамок. Поэтому премии всегда получали

"ожиданные" люди, уже имеющие славную репутацию в культурной среде.

"Северную Пальмиру" все больше отличал уклон, по которому катятся почти все премии: не людей украшать премиями, открывая новые имена, а премию украшать людьми, уже имеющими "иконостас" на груди, раскрученными и знаменитыми. Все больше мелькало московских имен – по "деланию имен" нам с Москвой не сравниться. Но разве бывает что-то без недостатков? Все равно – весьма приятно было подойти 6 июня, в день рождения Пушкина, к монферрановскому особнячку Дома композитора на Большой Морской, застать там самое "светское общество" и почувствовать себя там своим. Церемония тоже всегда оставляла весьма приятное ощущение: мы держим марку, не роняем ее, и пусть наш круг ограничен – зато неизменен.

Десятая, юбилейная церемония проходила в Малом зале Филармонии на

Невском, приехало много знатных москвичей и даже Белла Ахмадулина.

ДЕПУТАТ НОВОСЕЛОВ

Огромный мраморный зал был заполнен, люди даже стояли в проходах. В какой-то момент вдруг началась суета. Внесли человека в инвалидном кресле на колесах и поставили кресло к самой сцене. Это был знаменитый депутат Законодательного собрания Новоселов. Было известно, что деятельность его значительно шире просто депутатской, что он активно занимается бизнесом, "загребая" в сферы весьма опасные. За это он и получил пулю в позвоночник и был теперь прикован к креслу. Но по-прежнему работал много, всюду успевал – писатели видели его в Центре современной литературы и книги на

Васильевском, которому он помогал. Дима Каралис, директор Центра, умел находить таких людей. Новоселов обожал Виктора Конецкого как замечательного писателя и колоритного мужика, и встречи их проходили бурно.

Публика, собравшаяся на десятое, юбилейное вручение премии "Северная

Пальмира", была весьма заинтригована появлением столь знаменитого персонажа. На сцене появился "наш" (отнюдь не московско-лондонский)

Березовский и объявил церемонию открытой. Он сразу сказал, что эта, десятая, премия столкнулась с большими финансовыми трудностями, город не оказал помощи и отвернулись все прошлые спонсоры. В последний момент финансовую помощь смог оказать председатель

Комиссии по науке, образованию и культуре Законодательного собрания

Леонид Петрович Романков.

Красивый, стройный, седой Романков поднялся с места. Все зааплодировали – Романкова в городе знали и любили. Я тоже, соглашаясь избираться в председатели Союза писателей, во многом рассчитывал на его поддержку – но, увы, обстановка стала меняться, и его, демократа первого призыва, убрали, как многих таких.

– Но главную сумму, без которой премия не была бы возможной, выделил нам депутат Законодательного собрания Новоселов. Поблагодарим его! – произнес Березовский.

Плотный, коротко стриженный, круглолицый Новоселов приподняться не смог, но повернулся к залу и кивнул. Зал зааплодировал, но не так горячо, как Романкову. Новоселов был человек непростой, не прозрачный. Его помощь литературе несомненна, его страстная душа симпатична, но основная деятельность его была темна. Говорили, что он несколько часов проводит по соседству с Законодательным собранием, в дорогом ресторане "Адамант", там у него была как бы вторая, "настоящая" приемная, где он решал свои самые главные дела.

И в тот уже забытый 1999 год он смог спасти столь любимую всеми