Системная психотерапия супружеских пар - Сборник статей

Вместе с тем нарративная терапия с парами обладает спецификой, которой и будет посвящена данная статья. Прежде чем начать обсуждать эту специфику нарративной работы с парами, нам важно уточнить, что мы имеем в виду, когда говорим «пара». Так как в основе нарративного подхода лежит конструкционистская, нон-структуралистская философия (см.: Жорняк 2001, 2005; Morgan, 2002; Epston, White, 1990; White, 2005), предполагающая, что люди могут быть/становиться главными интерпретаторами своего опыта, «пара» для нас – это та группа людей, которая считает себя парой. Это может быть супружеская разнополая пара, однополая пара, люди, описывающие свои отношения как гражданский брак, свободные отношения, гостевой брак, брак без сексуальных отношений, это может быть даже, по сути, и не пара, а большее количество людей, считающих, что они находятся в особых близких отношениях, подобных традиционно парным, это могут быть люди, которые на данный момент встречаются или встречались, а также люди, которым не подходит слово «пара», и они используют другое слово, чтобы обозначить себя вместе (список не может быть полным).

Идея относительной идентичности, или идентичности, меняющейся в отношениях

Различные виды нарративных бесед и нарративных вопросов, основывающихся на идее относительной идентичности, или идентичности, меняющейся в отношениях, разработаны супругами, нарративными терапевтами, Джилл Фридман и Джином Комбс (Freedman, Combs, 2002).

Их основную мысль в этой области можно выразить так: находясь в разных отношениях, люди могут быть разными; пары приходят в терапию, когда партнеры не находят возможности поддержать предпочитаемые идентичности друг друга.

Относительная (relational) идентичность может пониматься в двух взаимосвязанных смыслах – и в том смысле, что она относительна, т. е. может быть разной в разных отношениях, и в том смысле, что она создается и существует именно в отношениях[24].

Несколько слов о понимании идеи идентичности в нарративной практике

Расположив себя в социально конструкционистском, постмодернистском, нон-структуралистском контекстах (см.: Уайт, 2010; Жорняк, 2001, 2005; Epston, White, 1990), нарративная практика рассматривает идеи «Я», Личности и Индивидуальности, как результаты договоренностей между людьми, приобретавшие большую популярность в определенных культурах в определенное время (особенно в западных культурах в последние три столетия – см.: Уайт, 2010, с. 117–119). Так как у этих идей есть ряд эффектов[25], вносящих существенный вклад в создание и преумножение человеческих страданий, т. е. в переживание людьми того, что сегодня принято называть проблемами, отчасти из прагматических соображений[26] нарративные практики пользуются идеей идентичностиi (см. Приложение) – конструируемой и переконструируемой в процессе социального взаимодействия и в социальных контекстах версии себя. Идентичность может быть не объектом для познания, а проектом для создания (Freedman, Combs, 2002). Идентичность пластична – в том смысле, что такой проект никогда нельзя считать завершенным. Находясь в социальном контексте и сам являясь частью этого контекста, человек идентифицирует то, что для него важно или что он ценит, то, на что он хочет надеяться или к чему стремиться, и таким образом идентифицируется с этим, вписывая это в конструируемую им в сотрудничестве с другими версию себя – идентичность. В такой интерпретации этот процесс никогда не происходит изолированно, он по определению возможен только с участием других людей. И если близкие люди вносят вклад, поддерживают ежедневное реконструирование предпочитаемых на данный момент версий/идентичностей друг друга, то у них есть шанс испытывать не слишком много проблем, связываемых ими самими с отношениями, с присутствием в их жизни этого Другого. Если партнеры из-за влияния проблем, социальных ожиданий или в силу ценностных расхождений препятствуют конструированию предпочитаемых идентичностей друга или даже настойчиво пытаются внести вклад в создание и поддержание партнером его версии, противоречащей выбираемым им целям и ценностям, они с большой вероятностью испытывают связываемые с отношениями сложности, с которыми могут обращаться к терапевту[27]. И тогда в ходе терапии нарративный консультант обеспечивает им условия, в которых они могут исследовать возможности поддержать предпочитаемые идентичности друг друга[28].

Случай. Не «Зайка»

Договариваясь со мной по телефону о встрече, Анна1 сказала, что хотела бы прийти одна, потому что «хотя, конечно, все, о чем она будет говорить, связано с семьей, дело, скорей всего, в ней, и ей нужно прежде всего разобраться в себе, чтобы принять решение». В начале встречи Анна, очень молодо выглядящая, элегантно одетая женщина тридцати с небольшим лет, сообщила, что хочет развестись с мужем, но не может решиться, так как опасается, что ее все будут осуждать, «отвернутся от нее». Да и сама он будет «раздавлена» уже и так давно ощущаемым Чувством вины, говорящим ей, что она «вообще сумасшедшая женщина, эгоистичная, не умеющая ценить добро, которая ради детей уж точно должна была научиться быть счастливой со своим очень хорошим мужем». Анна рассказала, что «внешне», «для всех» у нее очень удачный и хороший брак. Двое здоровых детей разного пола, старший – мальчик, материально все очень хорошо, супруги много времени проводят вместе, у них хорошие отношения с родственниками, «по большому счету все еще и помогают», и изнутри Анне, по ее словам, тоже «не к чему было придраться» – она чувствовала настоящую заботу, любила мужа, ее «полностью устраивали» сексуальные отношения и, «сколько она ни приглядывалась», она ни разу не заметила признаков адюльтера, «хоть говорят, что этого не может быть». Дети любили Сергея (мужа Анны), и Анна тоже считала его хорошим отцом для их общих детей. Вместе с тем большую часть времени Анна чувствовала себя очень плохо, у нее появлялись мысли, что у нее «больше нет сил жить», и хорошо бы все это закончилось». По поводу наличия этих мыслей Анна испытывала стыд и чувство вины и, понимая, что «никогда сознательно не будет себя убивать – ради близких, детей, конечно», обращалась к психиатру и психологам, чтобы лечиться, если она действительно сходит с ума или больна. Специалисты пришли к выводу, что ей больше нужна психологическая, а не фармакологическая помощь, но за последние четыре года, в течение которых она ее получала, были только короткие периоды улучшения, например, когда она рожала второго ребенка за границей.

Е (терапевт): Несколько минут назад вы сказали, что чувствовали себя плохо почти все время, а только что, упомянули, что за последние четыре года по большей части было все без изменений, были только короткие периоды улучшения, как, когда вы, например, рожали

Имена и некоторые факты изменены для сохранения конфиденциальности.

Софью в Америке. Могу я вас подробней расспросить про эти моменты улучшений, и до визитов к психологам, и после?

А (Анна): Да, конечно, почему нет.

Е: Могли бы вы чуть подробней описать какие-то из моментов улучшений, которые вам сейчас вспоминаются?

А: …

Е: …Подумать о каком-то эпизоде – пусть самом маленьком, может быть, минута, час, день, который вспоминается в первую очередь?

Будет это тот, который вы упомянули, когда вы рожали дочку, или какой-то еще?

А: …

Е: Может быть, вы видите в этих эпизодах что-то общее?

А: Хорошо, что вы спросили. Поэтому я у вас. Я сейчас не сразу смогла ответить, извините, потому что я сама очень много об этом думала, и у меня тут столько мыслей каких-то, хотела как-то найти, за что зацепиться, чтобы как-то вылечить себя, ну вы понимаете.

И, в общем, у меня были смутные мысли, а вот так ясно это в Америке пришло… ну чего уж тут скрывать, я за этим пришла… в общем мне хорошо, только когда мужа нет рядом (у Анны на глазах появляются слезы).

В следующие 10 минут Анна рассказала, что последние несколько лет она много боролось с этим пониманием, пытаясь найти причину в себе. Помимо визитов к специалистам, Анна прочла множество книг, применила к себе все возможное «лейблы», описывающие человеческую дисфункциональность, и «окончательно погрязла в ощущении своей ущербности, неадекватности, отвратительности и поисках, кто же виноват в ее неспособности быть счастливой – родители, муж, сама, дети, гормоны…». На данный момент Анна чувствовала, что измотана, и «знает один факт» – когда муж в командировке или даже когда она где-то, где он не бывает, ей хорошо, когда она с мужем – ей плохо, хотя она его любит. Она поняла, что ничего не помогает, всю жизнь она так не выдержит, и пришла ко мне, чтобы я как семейный терапевт помогла ей пройти через развод, «ну или все же принять уже какое-нибудь правильное решение, но, главное, чтобы что-то изменилось». Я расспросила Анну о той проблеме, которая, по ее наблюдениям, «жила» только в присутствии мужа. Оказалось, что сферы ее влияния несколько шире, она «присутствует» и в тех местах, где они часто бывают с мужем или просто бывали, и – с теми людьми, которые хорошо знают их обоих или его. Во время этой исследовательской части экстернализационной беседы (Уайт, 2010, с. 42–43), я, в частности, попросила Анну более точно, с ее точки зрения, назвать то мучающее ее переживание, с которым она, как мы уже выяснили, категорически хочет расстаться сейчас и очень старалась расстаться ранее. «Легкое отвращение, тошнит, меня нет, не хочу, фу», – сказала Анна.