Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 15. Лев Новоженов - Алексеев

— Вы думаете, молодой человек, это гуталин? — обращается он ко мне. — Нет, вы ошибаетесь. Ника кой гуталин не даст вам такого эффекта! Видите эту бутылочку, — Август Янович подносит прямо к моему носу пузырек с яркой этикеткой. — Запомните, юноша, — полировальная эмульсия «Сочи». Неподражаемо! Уникально! Ничего подобного мир еще не знал!

Я перешагиваю через сомкнутые ряды обуви, оставляя Августа наедине с его любимым делом. Настоящему художнику не нужны зрители. Его цель — совершенство.

А на пятом, перед пухлой дверью, стоят Константиновы, муж и жена. На их лицах написано отчаяние.

— Опять ключи потеряли? — спрашиваю я соболезнующе.

— Уже шестые в этом году, — шепчет Константинов.

— За слесарем посылали?

— Костя побежал. Как вы считаете, Вячеслав, неужели снова ломать? — спрашивает жена Константинова.

— Ну, почему обязательно ломать? — говорю я. — Слесарь откроет. Вот увидите, он обязательно откроет. Он у нас хороший, слесарь-то.

Супруги смотрят на меня с благодарностью.

«Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман…» Дальше я забыл, а ведь помнил когда-то. На четвертом у окна стоит в тапочках Петр. Он курит. Жена гоняет Петра курить на лестницу. А может, это не жена? Может, это архитекторы спроектировали Петра вместе с лестницей, лифтом и мусоропроводом?

Петр встречает меня долгим, продолжительным кашлем. Это он хочет спросить, как мои дела.

— Спасибо, Петр! — говорю я. — Дела ничего себе. Грех жаловаться.

Петр кивает и снова начинает кашлять. Меня охватывает страх, что он сейчас рассыплется.

— Нет, не смотрел, — тороплюсь я ответить. — Ты же знаешь, Петр, я футболом не интересуюсь.

А на третьем Викентий Лазаревич Вахнюк отмыкает свою дверь, позванивая ключами. Ключей много, замков много. Вахнюк поворачивает ключи в замках долго и со вкусом. На какое-то мгновение я получаю возможность заглянуть в приоткрытую дверь. Яркое, ослепительное, как мечта, море плещется у самого порога, едва не задевая резиновый половичок. А там, дальше, виден маленький, уютный необитаемый островок, весь утыканный пальмами, словно именинный пирог свечками.

Вахнюк проскальзывает в квартиру и с треском захлопывает дверь. Я стою перед ней, ошеломленный зрелищем. Дверь приоткрывается снова, в проем высовываются рыжие усы Вахнюка и нос, на котором настороженно поблескивают очки.

— А вам-то что? — говорит Вахнюк. — Может быть, мне это только кажется. Кажется — и все тут! И вообще, имею я право отдохнуть в субботу-воскресенье.

Дверь захлопывается. Уже окончательно.

Там, внутри, еще долго щелкают замки и гремит цепочка.

Я выхожу во двор.

Во дворе рабочий продуктового магазина Ильгиз выстраивает башню из пустых деревянных ящиков. Я подозреваю, что Ильгиз хочет построить башню до самого неба. И он построил бы ее, обязательно построил, если бы ящики время от времени не вывозили.

Как я учился читать

Слова, которые я впервые в жизни прочитал самостоятельно, были: «Лифт не работает». Мне шел седьмой год.

Потом-то я много чего читал — рассказы, романы, повести всякие, но никогда прочитанное не производило на меня такого глубокого впечатления, как эти обыкновенные, даже скучные слова, потому что они были первые, понимаете, самые первые.

До этого я не умел читать, просто складывал отдельные буквы в слоги, а тут меня, что называется, озарило. И я, словно немой, внезапно обретший дар речи, повторил: «Лифт не ра-бо-та-ет. Лифт не ра-бо-та-ет».

Наши близкие иногда бывают удивительно глухи к нашим чувствам и переживаниям. Моя бабушка, находившаяся рядом в этот исторический момент, не оценив, видно, всей значимости происшедшего, наградила меня подзатыльником и сказала:

— Да что ты заладил, как попугай: «Лифт не работает!» Он уже третий день как не работает. На вот лучше авоську, помоги на пятый этаж взойти…

Но это была мелочь, ерунда по сравнению с главным — тайна чтения поддалась мне. Все вокруг приобрело новый, значительный смысл, дома и улицы наговорили наперебой вывесками, плакатами, объявлениями и чуть не оглушили меня.

Теперь, будучи уже не маленьким мальчиком, я понимаю, почему дети так любят смотреть в окно, а взрослые охотно уступают им эту привилегию. Стали бы взрослые от чего-нибудь отказываться, если бы им самим было интересно! Как бы не так! А просто им не интересно, все уже порядком надоело, и смотрят они в основном внутрь себя, стараясь что-то там такое разглядеть. Дети же — наоборот, им наш мир еще в диковинку, и глаза их поэтому широко раскрыты.

Я ехал в трамвае, смотрел в окно и читал надписи.

— Га-стро-ном, — читал я. — Пли-ссе, го-фре… Све-жа-я ры-ба…

Пассажиры в трамвае одобрительно посмеивались. И это еще больше раззадоривало меня и вдохновляло.

— Па-рик-ма-хер-ска-я, — осилил я длинное слово.

— А ты молодец! — похвалил меня мужчина в велюровой шляпе. — Небось, уже в первый класс пошел.

— Нет, — сказал я, — только еще пойду.

— И уже так хорошо умеешь читать!

— За-кры-то на ре-мо-нт, — продемонстрировал я.

— Ишь ты, глазастый, углядел! — сказал мужчина.

— Проход вос-пре-щен, — продолжал я в том же духе.

— Да ты не читай разную ерунду, — сказал мужчина. — Ты чего-нибудь хорошее прочитай. Для души. Вон что там написано?

— Ре-сто-ран, — прочитал я.

— Вот это другое дело! Молоток! — одобрил мужчина.

— Me-ст нет, — прочитал я.

— А ты вредный, — сказал мужчина и как-то вдруг поскучнел.

— А-те-лье не ра-бо-та-ет, — шпарил я дальше, не замечая, что происходит вокруг. А вокруг уже никто не посмеивался. — Пе-ре-у-чет, — выдавал я. — Нет та-ры.

— До чего же бывают невоспитанные дети, — проговорила одна женщина. — А родители сидят: ноль внимания! У меня уже голова от этого ребенка раскалывается.

— Ничего хорошего нет, когда у детей слишком раннее развитие, — сказала другая женщина. — Они растут психически неуравновешенными и часто очень печально заканчивают.

Я думал, что мужчина в велюровой шляпе вступится за меня, но он отрешенно смотрел в сторону и всем своим видом как бы скреплял сказанное. И только моя бабушка, всегда и во всем стоявшая на страже нашей фамильной чести, ответила:

— Еще неизвестно, какие у вас дети! А мы своими детьми довольны.

И она сдернула меня с сиденья и потащила к выходу.

На улице бабушка опять крепко встряхнула меня и сказала:

— Читатель!

Я был мал и глуп тогда.

Фантазер

Я случайно встретил своего приятеля с сыном, мальчиком лет шести. Мы обменялись приветствиями и, как водится, принялись сетовать, что так редко видимся друг с другом. Последний раз это было, когда мой приятель только-только стал счастливим отцом, а погляди, какой сын уже взрослый, как время-то быстро бежит, а?!

— Ну здравствуй, богатырь! Как тебя зовут? — обратился я к мальчику, но в ответ услышал пыхтенье и какие-то странные звуки.