Обнаженная - Висенте Бласко-Ибаньес

Прошло уже больше недѣли съ тѣхъ поръ, какъ онъ переселился въ большую спальню, тщательно выбравъ среди постельнаго бѣлья, къ огромному удивленію прислуги, самыя поношенныя простыни, вызывавшія въ его головѣ своими вышитыми узорами пріятныя воспоминанія. Эти простыни не были продушены тѣмъ запахомъ, который такъ взволновалъ его при осмотрѣ шкаповъ. Но что-то было въ нихъ особенное, иллюзія, увѣренность въ томъ, что ткань эта много разъ соприкасалась съ дорогимъ тѣломъ.

Изложивъ Котонеру свое желаніе кратко и невозмутимо, Реновалесъ счелъ нужнымъ сказать нѣсколько словъ въ свое оправданіе. Ему было очень стыдно, что онъ не зналъ, гдѣ лежитъ прахъ Хосефины и не побывалъ еще на ея могилѣ. Смерть ея сдѣлала его тогда совсѣмъ безвольнымъ… затѣмъ онъ уѣхалъ въ длинное путешествіе!

– Ты, вѣдь, устроилъ все, Пепе. Ты, вѣдь, хлопоталъ тогда о похоронахъ. Скажи мнѣ, гдѣ она лежитъ. Пойдемъ къ ней вмѣстѣ.

До сихъ поръ онъ вовсе не интересовался останками покойной. Онъ вспоминалъ день похоронъ и свое искусственное огорченіе, побудившее его долго просидѣть въ углу мастерской, съ закрытымъ руками лицомъ. Бпижайшіе, избранные друзья, въ траурѣ, съ торжественно-мрачнымъ видомъ, проникали въ его убѣжище и растроганно пожимали ему руку. «He падай духомъ, Маріано! Соберитесь съ силами, маэстро!» А на улицѣ нетерпѣливо топали лошади, за рѣшеткою тѣснилась густая толпа, экипажи тянулись въ два ряда нескончаемою вереницею, теряясь вдали, и репортеры бѣгали взадъ и впередъ, записывая имена.

Весь Мадридъ присутствовалъ на похоронахъ… И Хосефину увезли медленно и торжественно, на лошадяхъ съ развѣвающимися перьями, среди лакеевъ смерти въ бѣлыхъ парикахъ и съ золочеными жезлами. А онъ долго не вспоминалъ о ней, не испытывалъ желанія увидѣть зловѣщій уголокъ, гдѣ она была скрыта навсегда подъ палящими лучами солнца, отъ которыхъ трескается земля, и подъ безконечными ночными дождями, которые пронизывали ея бѣдныя косточки. О, какой подлый онъ человѣкъ! О, какой гадкій! Какъ оскорблялъ онъ ея память!..

– Скажи мнѣ, гдѣ она лежитъ, Пепе…Сведи меня туда. Я хочу повидать ее.

Онъ умолялъ друга страстно, точно кающійся грѣшникъ, желая увидѣть ее сейчасъ-же, какъ можно скорѣе, словно человѣкъ при смерти, который требуетъ громкими криками отпущенія грѣховъ.

Котонеръ согласился ѣхать съ нимъ немедленно. Хосефина была похоронена на давно закрытомъ кладбищѣ Алмудена, Тамъ хоронили только тѣхъ, у кого давно были куплены мѣста. Котонеръ рѣшилъ похоронить бѣдную Хосефину около ея матери, въ той оградѣ, гдѣ чернѣло золото на плитѣ, покрывавшей останки «несчастнаго и геніальнаго дипломата». Ему хотѣлось, чтобы Хосефина покоилась среди своихъ родныхъ.

Реновалесъ нѣсколько волновался по дорогѣ на кладбище. Передъ его затуманеннымъ взоромъ мелькали за стеклами кареты улицы города; затѣмъ они съѣхали внизъ по крутому склону горы, мимо запущенныхъ садовъ, въ которыхъ спали подъ деревьями бродяги или причесывались на яркомъ солнцѣ женщины, переѣхали черезъ мостъ, далѣе по жалкимъ предмѣстьямъ съ низенькими домишками, по полямъ, вверхъ на гору и очутились въ кипарисовой рощѣ, обнесенной рѣшеткою, среди мраморныхъ зданій, ангеловъ съ распростертыми крыльями и трубой у рта, большихъ крестовъ, жертвенниковъ на треножникахъ, подъ ярко-голубымъ небомъ, которое улыбалось, казалось, относясь со сверхчеловѣческимъ равнодушіемъ къ волненію муравья, носившаго имя Реновалесъ.

Онъ шелъ къ ней, онъ долженъ былъ ступить сейчасъ на землю, служившую ея тѣлу послѣднимъ покровомъ, и подышать воздухомъ, въ которомъ сохранилась еще можетъ-быть доля ея теплоты, бывшей какъ-бы дыханіемъ души покойницы. Но что онъ скажетъ ей?

Войдя на кладбище, Реновалесъ взглянулъ на сторожа, угрюмаго и уродливаго человѣка съ пухлымъ и блѣднымъ, точно воскъ, лицомъ. Этотъ человѣкъ жилъ всегда вблизи Хосефины! У Реновалеса явился порывъ щедрости и признательности къ нему, и, если-бы не присутствіе Котонера, маэстро не удержался бы отъ того, чтобы отдать ему всѣ деньги, что были у него при себѣ.

Шаги двухъ друзей гулко отдавались въ глубокомъ безмолвіи. Ихъ окружила шумная тишина заброшеннаго сада, гдѣ было больше памятниковъ и статуй, чѣмъ деревьевъ. Они прошли по полуразрушенной колоннадѣ, гдѣ шаги ихъ отдавались страннымъ эхомъ, и по плитамъ, отъ которыхъ отскакивали глухіе звуки, какъ въ мрачныхъ и пустыхъ мѣстахъ. Невѣдомая пустота содрогалась въ своемъ одиночествѣ отъ легкаго прикосновенія жизни.

Мертвые, спавшіе здѣсь, умерли прочно, не оставивъ по себѣ даже воспоминаній и преданные полному забвенію. Они тлѣли и соединялись съ общею гнилью, утративъ свои имена и навѣки отдѣлившись отъ жизни; никто не являлся изъ сосѣдняго улья людскаго воскрешать своими слезами или подношеніями ихъ исчезнувшій мірской образъ или имя, подъ которымъ они были извѣстны втеченіе краткаго времени.

На крестахъ висѣли черные, растрепанные вѣнки; вокругъ нихъ роились насѣкомыя. Пышная и однообразная растительность, не знавшая тяжелыхъ человѣческихъ шаговъ, раскинулась повсюду, разворачивая корнями камни могилъ и сдвигая ступени лѣстницъ. Дожди постепенно размывали почву, которая проваливалась мѣстами. Нѣкоторыя плиты распались на куски, и въ трещины виднѣлись глубокія дырки, изъ которыхъ пахло сырой землею и гнилью.

Изъ опасенія, что рыхлая почва откроется вдругъ подъ ногами, Реновалесу съ другомъ приходилось идти осторожно, обходя пониженія почвы, гдѣ рядомъ съ ввалившеюся однимъ бокомъ плитою съ выцвѣтшею золотою надписью и стариннымъ гербомъ высовывался то маленькій черепъ со слабыми костями, то женская голова, въ черныя глазныя впадины которой непрерывно проходили длинною вереницею муравьи.

Художникъ шелъ взволнованно, испытывая глубокое разочарованіе; величайшіе идеалы его были поколеблены. Такъ вотъ какова жизнь!.. Такъ кончалась красота человѣческая! Какой былъ прокъ изо всехъ чудныхъ впечатлѣній и ощущеній его души, если вся его гордость должна была кончиться кладбишемъ.

– Вотъ здѣсь, – сказалъ Котонеръ.

Они шли теперь между тѣсными рядами могилъ, задѣвая при проходѣ старые вѣнки, которые разсыпались и опадали отъ ихъ прикосновенія.

На могилѣ Хосефины была воздвигнута простая гробница изъ бѣлаго мрамора, нѣсколько напоминавшая гробъ, который слегка возвышался надъ землею; въ дальней части ея высилось нѣчто вродѣ изголовья кровати, оканчивавшееся крестомъ.

Реновалесъ остался вполнѣ равнодушнымъ. Такъ здѣсь лежала Хосефина!.. Онъ прочелъ надпись нѣсколько разъ, не вѣря своимъ глазамъ. Это была она; на плитѣ красовалось ея имя вмѣстѣ съ краткою жалобою безутѣшнаго супруга, показавшеюся ему лишенною здраваго смысла, фальшивою и постыдною.

Онъ шелъ сюда, дрожа отъ волненія, боясь того ужаснаго момента, когда онъ очутится передъ послѣднимъ ложемъ Хосефины. Онъ думалъ, что когда подойдетъ къ могилѣ и ступитъ на почву, подъ которой покоятся ея останки, онъ не выдержитъ тяжелаго напряженія, расплачется, какъ ребенокъ, упадетъ на колѣни и разрыдается въ смертельномъ ужасѣ.

И что-же? Онъ стоялъ здѣсь, могила была у его ногъ, но глаза его оставались сухими и холодно и удивленно смотрѣли кругомъ.

Хосефина лежала здѣсь!.. Онъ вѣрилъ этому, благодаря утвержденію друга и высокопарной надписи на могилѣ, но ничто не говорило его душѣ о присутствіи покойной. Онъ оставался равнодушнымъ, съ любопытствомъ разглядывая сосѣднія могилы, испытывая лишь потребность насмѣхаться и видя въ смерти только діавольскую гримасу шута, который появляется въ послѣдній часъ жизни человѣческой.

По одну сторону Хосефины какой-то господинъ покоился подъ нескончаемымъ каталогомъ своихъ титуловъ и орденовъ, кто-то вродѣ графа де-Альберка, заснувшій во всемъ величіи своего высокаго положенія, ожидая трубнаго звука ангела, чтобы предстать передъ Господомъ Богомъ во всѣхъ своихъ лентахъ и орденахъ. По другую сторону покойной гнилъ генералъ подъ мраморною доскою, изображавшею пушки, ружья и знамена, какъ будто онъ хотѣлъ внушить смерти страхъ. Въ какомъ оригинальномъ сосѣдствѣ нашла Хосефина послѣдній покой! Соки всѣхъ этихъ тѣлъ смѣшивались въ землѣ и сливались воедино въ вѣчномъ поцѣлуѣ смерти, тогда какъ при жизни эти люди совсѣмъ не знали другъ друга. Эти двое мужчинъ были послѣдними властелинами тѣла Хозефины, ея вѣчными любовниками; они завладѣли ею прочно и навсегда, не заботясь о преходящихъ интересахъ живыхъ людей. О, какая жестокая насмѣшница смерть! И какъ холодно-цинична земля!