Загробная жизнь дона Антонио - Евгения Соловьева

Лучше бы поспешил, право слово! Эта неопределенность тянула за душу не хуже, чем постоянное ожидание подвоха от братца Фердинандо, ныне покойного. А так Тоньо в любой момент ждал нового визита святых братьев с приглашением пожаловать в резиденцию Великого Инквизитора. И что ему говорить? Правду о том, как чуть было не отрекся от Испании и Господа ради прекрасных глаз пирата Моргана? Правду о том, что отпустил врага Испании, когда мог бы утопить? Или о том, что три с лишним месяца прятался в Севилье то ли от разговора с его преосвященством, то ли от самого себя?

Нет.

Признаваться в этом даже себе было слишком неприятно, а уж говорить вслух с риском отправиться на костер Тоньо тем более не испытывал никакого желания.

Ему хотелось быть самым обыкновенным благородным доном: волочиться за дамами, охотиться, по мелочи играть в дуэли и политику. Не думать об ответственности, искушениях и спящем в сердце огне. Ведь это так просто! Люди прекрасно живут без волшебного дара. Не нужно быть ни колдуном, ни фениксом, чтобы поджечь вот это чучело быка и порадовать детей…

Обо всем этом Тоньо невольно думал, пока младший дворецкий, руководивший толпой слуг и отвечавший за подготовку чучел и прочего потребного к празднику, кланялся и отчитывался: здесь бочки с маслом, тут еще две дюжины соломенных заготовок… а не изволит ли их сиятельство посмотреть элефанта? По эскизам их сиятельства изготовили две с половиной дюжины гигантских фигур, никогда в Малаге не было ничего подобного! Вот, изволите ли проверить, как будет гореть элефант?..

Помощник дворецкого почтительно кланялся и глядел на сиятельство как на представителя Господа Бога на грешной земле, прочие слуги кланялись еще ниже и глядели еще испуганнее – если сиятельство останется недовольным, им не заплатят, а то еще и выпорют. Одни только маленькие англичане искренне восторгались предпраздничной суетой и необычными игрушками.

– Дон Тоньо, а можно посмотреть, как горит?..

Малышка Ритта во все глаза глядела на соломенного элефанта, и все ее внезапно похорошевшее личико было – надежда, и восторг, и вера в чудо. Такая вера, что Тоньо захотелось сделать для нее что-то в самом деле волшебное, да хоть бы огненных птиц. Ведь огненные птицы – это почти даже не волшебство, а просто горящая пакля в воздухе. Очень красиво и совершенно безопасно, если рядом Альба.

Но нет. Хватит игр с огнем, он – не колдун и не использует дар ради забавы.

– Изволим проверить.

Тоньо кивнул на одно из чучел, слуги засуетились – обливая чучело маслом, сталкивая на воду, подальше от прочих, чтоб огонь не перекинулся. А помощник дворецкого робко спросил:

– Ваше сиятельство, сами подожжете или прикажете пустить лодочника с факелом?

Две детские мордашки воззрились на него с надеждой: сам же, да, правда?

Тоньо уже открыл рот, чтобы сказать: да, сам, – как позади него, от спуска к реке, послышались шаги. Уверенные, четкие, так ходят лишь благородные доны или военные. Не Берто, не отец и не дон Ортега, шаги вроде бы знакомые, но кто это?

Тоньо целых три удара сердца не оборачивался, пытаясь угадать по шагам, но не позволяя себе знать. Он не колдун, он просто человек и добрый христианин.

Но обернуться все же пришлось, невежливо игнорировать гостей, будь ты хоть сам король. Особенно когда толпа слуг внезапно затихает, побросав работу, и чуть ли не падает на колени.

Тоньо обернулся – и замер, пытаясь унять бешено заколотившееся сердце.

Великий Инквизитор.

Явился, стоило вспомнить.

Невозмутимый, непроницаемый, полный величия и опасности в своей красной кардинальской шапочке, черном дорожном камзоле и кавалерийских сапогах со шпорами. Милостиво обвел взглядом чернь, осенил благословляющим-отпускающим жестом, мол, продолжайте работу, добрые люди. Едва заметно улыбнулся Тоньо – уголки губ дрогнули, глаза остались непроницаемо-изучающими, как закопченное стекло: изнутри все прекрасно видно, но при взгляде снаружи – только чернота.

Протянул руку с перстнем для поцелуя:

– Антонио. Рад видеть твою столь похвальную заботу о невесте.

Где-то внутри Тоньо дрогнуло возмущение, едва не просыпавшись искрами на облитую маслом солому.

Невесте?..

Эта девочка, Ритта, – его невеста! Нежеланная и ненужная, занявшая место той единственной, кого он хотел бы видеть рядом? Он забыл об этом. Он не хотел об этом помнить! Так просто было любить чужих детей и так сложно – невесту.

– Благодарю, ваше преосвященство, – ответил Тоньо, опускаясь на одно колено и целуя перстень.

На сей раз тяжелой руки на его голове не было. Откровенных слов – тоже.

– Прекрасные фигуры. Кажется, вы собирались показать вашей невесте и вашему будущему деверю, как горит чучело. Я тоже с удовольствием погляжу.

Уголки его губ снова едва заметно дрогнули в намеке на улыбку. Самую настоящую инквизиторскую.

О да, отцу Кристобалю не нужны пыточные подвалы, чтобы разобраться – колдун перед ним или добрый христианин. Ему довольно в светской беседе позволить вам самостоятельно взойти на костер и поднести факел к хворосту. Он даст вам выбор, на первый взгляд однозначный, и посмотрит, как вы будете выпутываться, что послушаете – разум или сердце, угадаете или нет…

На короткий миг Тоньо захотелось отдать трусливый приказ: «Лодочник, факел, поджигайте». Никаких чудес ради развлечения. Но…

Но он был Альба.

Альба никогда не трусят.

К тому же его девочка… ладно, его невеста – верила ему, верила в него, ждала настоящего чуда. И будь он проклят, если струсит дать ребенку ее чудо только потому, что не уверен, этого ли от него ждет Испания. И будь проклята Испания, если улыбка ребенка противоречит ее интересам.

Тоньо коротко поклонился его преосвященству, подмигнул Ритте и Дито, требовательно протянул руку к помощнику дворецкого. Тот замялся всего на полмгновения, но тут же сообразил, что от него требуется, и вложил в руку Тоньо незажженный факел.

Оторвав кусочек пакли, Тоньо дунул на него и пустил огненную птицу к элефанту, качающемуся посреди реки. В голубых сумерках маленький феникс сиял и переливался, а дети, затаив дыхание, следили за ним – и радостно захлопали в ладоши, когда он коснулся соломы и на темной воде вспыхнул огненный элефант, поднял хобот и затрубил.

Словно живой.

И феникс – словно живой. Совсем как тот феникс, которого он во сне подарил Марине.

Вот только того же восторга и легкости сейчас не было, хотя он впервые сумел создать феникса. Настоящего. Безо всяких алхимических ингредиентов, магических трактатов и прочей ереси.

Его преосвященство тоже похлопал. Всего несколько раз. Но теперь его улыбка была настоящей, искренней улыбкой дяди, довольного племянником.