Выбор оружия. Повесть об Александре Вермишеве - Наталья Максимовна Давыдова

26 августа передовые части генерала Мамонтова появились у города Раненбурга. Однако, убедившись, что гарнизон готов к отпору, отошли назад, поджидая прибытия главных сил.

27 вечером мамонтовский отряд в 300-400 сабель при поддержке артиллерии атаковал город. Наши части отступили. Но благодаря твердости комполитсостава отступление было приостановлено, отряды приведены в порядок, посажены на бронепоезд «Непобедимый» и отправлены в район железнодорожной станции, где снова завязали бой с казаками.

Тем не менее превосходство противника, численное и в артиллерии, сделалось очевидным, и к семи часам вечера белые ворвались в город.

Прибывают и главные силы красных и переходят в концентрическое наступление: с севера - отряд Ораевского, с востока - отряды Тамбовского укрепленного района, с юга - отряд Василенко и с запада - отряд Фабрициуса. В результате совместных действий при активном участии бронепоездов и авиаотрядов удалось в тот же вечер выбить казаков из города, нанеся противнику чувствительные потери.

Главное командование в ответ на донесения внутреннего фронта дает следующую директиву, требуя принятия еще более твердых и решительных мер:

«Приказом Совета Обороны и РВСР вам даны чрезвычайные права для создания сил и средств борьбы с казаками Мамонтова, и вы обязаны создать эти силы во что бы то ни стало и всеми способами в кратчайший срок и выдвинуть их к району действия казачьего рейда. Между тем до сегодняшнего дня никаких существенных результатов этого развития не видно, за исключением... успеха у города Раненбурга».

Выбитые из Раненбурга мамонтовцы отступили к станции Митягино, между Раненбургом и Астаповым, взорвали железнодорожный мост и затем двинулись на город Лебедянь, который 28 августа в 17 часов взяли, сделав за трое суток стокилометровый марш.

Лебедянь в шестидесяти с небольшим верстах от Ельца.

Николай Алексеевич Задонский:

- Я знал Воронова-Вронского, смотрел его в спектаклях. Один раз был даже у него дома. Меня привели туда приятели-поэты. Конечно, никакого общения между нами быть не могло. Он типичный декадент. И обстановка буржуазная и декадентская. В восточном, помнится, стиле, это было модно. А я мальчишка-комсомолец, разница в возрасте лет двадцать. Мне все там не понравилось. Ясно помню свае горячее юношеское неприятие, нашу полную, по современной лексике, несовместимость. Я был великий ниспровергатель, надерзил и удалился. Кто он таков на самом деле, я узнал только в сентябре. Тридцать первого августа я его не видел. Тогда мне пришлось уйти из Ельца.

Разумеется, время, рассказы очевидцев, воображение дорисовывают картину. Но мне представляется теперь, что о заговоре, о перевороте, приуроченном к наступлению белых, толковали у нас немало. В сентябре, когда городом вновь овладели наши, состоялся митинг на площади Революции. Выступал Ян Фабрициус, его речь отличалась необычайной твердостью и уверенностью в окончательной победе Революции. Это было очень важно тогда, потому что фронт приближался. Деникин начал наступление на Москву. Дни страшные, тревожные. А про Елец Фабрициус прямо заявил, что имела место измена. Некоторые военспецы умышленно не выполняли боевых приказов и отводили войска, чтобы дать казакам возможность без боя занять город. Возглавлявший оборону командир с пехотных курсов, в прошлом полковник, выстроил для мамонтовцев духовой оркестр. Играли «Встречный марш». По нашим отходившим частям из окон стреляли. Кто? Не обыватель, разумеется, тот вел себя иначе, это отдельный сюжет. Считали, что заговорщики преследовали цели не только военные. Главной задачей, которую перед ними ставили, было не дать Красной Армии вывезти при отступлении елецкий хлеб. Конец августа, сентябрь, самая жатва. Урожай средний по нашим меркам, но ссыпные пункты уже полны. На станциях эшелоны, готовые к отправке. Наше богатство - хлеб. На него и зарились, вроде лелеяли планы продать его Антанте. Вся Европа голодала, наш хлеб дороже золота тогда был... Что-то там затевалось... Многое, конечно, осталось нераскрытым. Сложное время. Мамонтовский отчаянный рейд, наступление белых, наше контрнаступление. Можно ли заниматься дотошным расследованием до того ли. Заговорщики из военспецов и здешняя контрреволюция, когда увидели, что Мамонтов торопится уйти бежали с ним. Про Воронова-Вронского вы уже знаете.

Александра Александровича нет в живых. Он, профессиональный юрист, политический комиссар, принимал самое деятельное участие в распутывании заговора. Нам естественно, об этом не сообщалось, но, во-первых, в городе обо всем известно, а комиссар фигура приметная. Во-вторых... Я хорошо помню, с каким вниманием Александр Александрович вникал в наши елецкие дела! Он ведь часто приходил к нам в редакцию. У него был темперамент газетчика, партийного журналиста, требовательность и внимательность партийного редактора. Он серьезно интересовался экономикой края. Конечно, он выполнял ленинский наказ: добыть хлеб Республике Советов - это главное. Когда в редакции его спрашивали, откуда он знает то, что только мы - елецкие, задонские, воронежские, липецкие - можем знать, он отшучивался. Хочу написать пьесу, собираю материал... Пьесу он тогда не писал, а спасал революцию и отдал за нее жизнь... Истинный рыцарь революции, изумительный человек. И встретил я его всего лишь на короткий миг. Сорок дней - что за срок, а память на всю жизнь...

XV

Воронов-Вронский и Костин на допросах упорно молчали. Но двадцать восьмого в окрестностях города был задержан Малов, который будто бы шел с повинной. Он поведал что мог, без утайки. За ним стали давать показания и остальные.

Вся картина елецкого заговора предстала перед Александром.

Малов хотел выйти из игры еще летом прошлого года, жить трудом рук своих. Однако Силантьев, полагая, что советская власть скоро падет, требовал от него продолжения прежней работы - виды на урожай, семенные запасы, вот что ему важно было знать. Отказаться Малов де сумел. Но сам он не мог разъезжать по уезду, собирая данные, фигура слишком заметная. Тогда он сообразил взять в помощники инженера Костина, тому, как кооператору, это было сподручнее. Костин, человек педантичный, привозил из поездок подробнейшие отчеты о состоянии посевов, крестьянских хозяйств, культурных имений. Малов должен был обобщать и систематизировать добытые сведения. Бывший служащий силантьевской конторы, работавший теперь в упродкоме, притаскивал необходимые справки оттуда.

Оплачивал ли Силантьев эту работу? Разумеется. С этого-то все и началось. Припрятанных наличных у Силантьева оставалось все меньше. Он пообещал распорядиться открыть для обоих сотрудников счета в швейцарском банке. Как это осуществить? Нужна связь.

Костин взялся провести дело с помощью своих друзей, кооператоров из Центросоюза, у которых был тайный канал связи с лондонской конторой через какую-то иностранную миссию в Москве. Операция удалась.

В свою очередь заграничный поверенный Силантьева сам предпринимал попытку за попыткой установить надежную связь с хозяином. Через месяц Костин, торжествуя,