Сицилиец для Золушки - Штогрина Анна

Дарио притянул меня к себе на могучую грудь и обнял. Выдохнул в моих волосал долгий глубокий выдох. Словно отпустил обиду за измену.

Мы стояли в обнимку целую вечность. Я согрелась от жара его мускулистого тела. Его руки дарили необходимую мне защищенность и необычную для него нежность.

Брунетти стащил с меня мокрое белье. Смотрел на меня как — то очень странно и трепетно. Словно я его сокровище, а он деспотичный огнедышащий дракон. И готов испепелить всех, кто коснется меня.

Собственнический взгляд, пропитанный жадной любовью, привязывал меня к нему все сильнее и вырваться и сбежать уже совсем не хотелось.

Даже мысли о Франческе стирались и отступали на задний фон, а образ молодой красавицы становился размытым и неважным.

Брунетти собрал в кулак полотенце с сушилки. Обернул меня в него как в кокон и подхватил на руки.

Мои веки стали свинцовыми и упали на глаза неподъемными якорями.

Дарио бережно уложил меня в постель. Сам переоделся в сухую одежду и устроился рядом. Сгреб меня в охапку. Влажная борода щекотала мое плечо, а жесткие губы приятно и ласково поцеловали шею.

Я усыпала в комнате Дарио, рядом с любимым мужчиной, забыв обиды, ревность и страхи.

— Мария, что же ты за женщина такая… диковиная?! — хрипло проговорил Брунетти.

— Заморская — баклажанная, — сладко зевнув, ответила я, — А ты острый перец, вредный итальяшка.

— Болтливая и глупая.

— Сам дурак, — уже сквозь сон, я продолжала препираться. Снова почувствовала поцелуй на шее.

— Люблю тебя, дуру!

— Я знаю. Я тебя тоже, демон.

И мое сознание заволокло блаженным туманом. В жарких объятиях Дарио качало как в колыбели на волнах Адриатического моря, целого океана признания наших чувств.

И вот наступил новый день.

Волшебство растаяло, а горячий бородатый сицилиец испарился. Я погладила ладошкой смятую подушку, которая еще хранила тепло мужского тела. Переползла на место Брунетти, кутаясь в простынь и вдыхая его аромат.

Сколько он еще позволит находиться мне рядом?!

Не думаю, что новая молодая жена безропотно будет сносить мое присутствие в семейном особняке.

Солнце опаляло веки и слезы капали из глаз на наволочку. Хотелось одновременно выключить небесное светило и вернуть вчерашний вечер. Мы с Дарио ведь столько могли сказать другу другу, если б я не напилась и не уснула. Теперь от стыда и осознания своей беспомощности, в горле першил тернистый ком.

Моя сицилийская сказка в Черногорском заповеднике скоро подойдет к концу.

Куда я отправлюсь на этот раз? Обратно домой воевать с Игорем и выселять его из старой разрушенной квартиры. Мне она на фиг не нужна. Жить я там после этого мерзкого слизня не собиралась. Но повеселилась бы знатно, ругаясь с бывшим мужем, отвлеклась бы от мыслей о брутальном итальянце, который и дальше мог бы быть моим настоящим мужем, если б я не сдалась и не прыгнула в объятия Арманда.

Но я уже давно искупила свою вину и пострадала за слабость. Сколько можно растягивать казнь и протыкать мое сердце ржавым клинком упреков и ненависти?!

А может я вернусь в Геную… Энрико с Анхелой будут рады меня видеть. Да и Тереза уже выросла, превратилась в хорошенькую девушку. Мне с ней интересно и весело. Она сейчас впитывает информацию, как губка, но и отдает тонны позитивной чистой энергии. Особенно, когда смеется и радуется.

А может, стоило бы вообще начать новую жизнь. Укатить на Занзибар, в Париж, в Барселону или на Хошимин. Да куда угодно.

Я в свои тридцать с хвостиком оказалась очень счастливой женщиной — не привязанной ни к семье, ни к жилью. У меня ничего нет. Белый лист. Могу творить новую историю жизни с начала. Правда в руках только сухой горький мел. А на белой бумаге им писать совсем неудобно и незаметно.

Так и я. Призрак самой себя. Потухшая лампа надежд.

А ведь всего несколько лет назад я мечтала о карьере, об удачном бородатом браке, и что стану полноправной хозяйкой в черногорском особняке, в котором искристо звучал бы детский смех и проводились воскресные ужины.

Ничего у меня теперь нет. Могу ехать куда хочу. Делать что хочу…

Только ничего не хочу. Как восковая свеча, я выгорела и растеклась некрасивой кривой лужицей.

С трудом собрав себя в кучу, после душа я решила продлить очарование утра. Поиграть еще немного в счастливую супругу Дарио.

Распахнула его шкаф и нагло выудила одну из его рубашек.

Повторяла, как мантру "Плевать на Франческу".

Надела на обнаженное тело огромную черную рубашку. Холодный шелк ласково обнял тело, и я завернулась в нее, как в целебный кокон.

Очень сложно и больно любить недосягаемого мужчину. Даже то, что вчера Брунетти говорил мне о своей любви, я не воспринимала всерьез. Это были просто слова утешения для пьяной Машки. Дарио был нежным со мной, наверняка, неспроста. Его сицилийское величество терпеть не может бабские истерики. Вот и наплел мне с три короба.

Я решила на рубашке не останавливаться. Наклонилась к ящику с галстуками, планируя один из них использовать как пояс. Из рубашки Дарио получилось забавное платьице. Жаль, что оценить некому мою кричащую сексуальность.

Вероятно, после тридцатника крыша едет безвозвратно. Скоро я выкрашу волосы в роскошный сиреневый, куплю себе красную помаду и чулки, и пойду соблазнять приезжих на пляжи. А кантри певица Долли Партон станет моим кумиром и путиводной звездой.

Я нервно хихикнула. Ох, Машка-Машка, совсем свихнулась из-за бородатого сицилийца!

Вытянув шкаф практически полностью, в глубине среди свернутых змеей галстуков я увидела знакомую папку.

Все нервы задрожали, как натянутые струны. Сердце припустило кастаньетой.

Эту злосчастную папку и документ, что хранился в ней, я бы узнала даже на дне колодца. Дрожащей рукой я потянулась к бумагам и распаковала договор о разводе, который я сама лично подписала, когда Брунетти потребовал.

Я раскрыла листы с напечатанным текстом, смыслом которого была вся моя жизнь. Всего один росчерк пера, и я больше не Мария