Твердые орешки - Ефим Петрович Чеповецкий

Сегодня он пойдет после обеда на вечерний клев. Ребята в это время в футбол будут гонять. Займет лучшее место и тогда непременно поймает. Килограмма два принесет, не меньше. Он даже два кукана приготовил, червей за коровником накопал. Там они толстые, жирные. Потом упросил бабушку горох отварить, ну и, конечно, мух наловил. Меню — что в ресторане. Как уж тут рыбе не клюнуть!

Вышел Павка, когда солнце на вторую половину неба перевалило. Жара стала спадать, и кузнечики в траве такой концерт завели, аж в ушах закололо.

Павка к пруду шел один, если не считать Дозора, бабушкиной собаки. Пес к нему с первого дня привязался, хотя Павка всячески насмехался над ним и дразнил.

— Какой же это Дозор? — говорил он бабушке. — Дозорами больших пограничных собак называют. А это что? Чучело собачье, да и только! Голова большая, ноги короткие, хвост начисто обрублен. Одно ухо висит, другое вроде на корточки присело. Шерсть короткая. По бокам носа две лохматые бороденки висят: забыл побриться. Не Дозор, а позор!

И, зная, свое уродство, пес подхалимом сделался: никакого характера нет, всякое оскорбление перенесет, только бы ребята от себя не гнали. Конечно, с бабушкой ему скучно — она старенькая, ей шестьдесят лет с хвостиком, а ему год без хвостика. Какая они компания?!

Скоро пруд показался. Тишь да гладь, одни тучки купаются. Павка сразу на Серегино место пошел. Оно счастливое. У самого берега ива стоит, косы моет. В воде ряска, кувшинки плавают. Где рыбе быть, как не тут?

Павка даже купаться не стал, чтобы воды не тревожить. Разложил свое рыболовное хозяйство, самого жирного червяка наживил и закинул удочку.

Павка человек несуеверный, в колдовство и заговоры не верит, но так ему сегодня нужно хоть одну рыбешку поймать, что он про себя на всякий случай колдовать стал: «Колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй, серенький медведь! Ловись, рыбка, большая и малая!»

И рыба в воде гуляла. Видно, много ее тут было. Малек под самым берегом юлил, сом со дна ил подымал, молодая рыбешка резвилась: то и дело выпрыгивала из воды, ныряла в воздух. «Плёк! Плёк!» — слышалось то там, то здесь, и над поверхностью, как серебряные ножи, сверкали рыбьи бока. Все вокруг жило, дышало, шевелилось, и только Павкин поплавок как мертвый. Павка трижды червей менял, горох и мух на крючок вешал, поплевать не забывал, а результата никакого. Уже Дозор от скуки скулить начал. Повизжит, лапами переберет, обойдет вокруг Павки и снова сядет.

Час прошел, а может, два — неизвестно. На дальнем конце пруда солнце по пояс в воду зашло и всю ее в медно-красный цвет перекрасило. Стоит солнце в воде, по золотому брюху себя похлопывает, а вокруг паровые облачка поднимаются. В кустах зазвенел комар, над водой толкунцы появились, и под берегом лягушки свой разговор начали. Поворчат и прыгнут в воду: «Плюх, плюх!» Лягушка в воду прыгнет, круги по воде пустит, и закачается поплавок.

«Кажется, клевать начинает!» — заволновался Павка. Раза четыре лесу выдергивал, но все впустую.

А лягушки все громче и громче болтать стали. Сначала одна, потом другая, а там уж и хор подтянет. Трещат, словно дробь по воде рассыпают. На этом берегу затянут — на другом подхватывают.

«Вот еще, концерт устроили! — рассердился Павка. — Рыба только клевать начала, а они пугают».

— Кыш! Кыш! — закричал он и бросил в ряску кусок земли. Вода хлюпнула, и лягушки замолкли. А через минуту еще сильнее завели. И не то, чтобы просто кричали, — дразнятся. Поплавок закачается, а они хором: «Крюет! Крюет! Уж-же! Уж-же!»

Павка лесу выдернет, а они: «Черрвяк! Черрвяк!» И червяка действительно нет.

«Сожрали! Сожрали!» — кричат лягушки.

Павка рассердился и давай в них камешки бросать. В одну попал, а все остальные, как младенцы, заплакали: «Увва! Увва!»

«Конечно, так не поймаешь! — соображает Павка. — Такого крика не только рыба испугается… Вон Дозор и тот под куст залез… Надо сначала всех лягушек разогнать, а уж тогда ловить».

Набрал Павка в карман камней и пошел вдоль берега. Есть лягушка, нет лягушки — он камень швырнет. Дозор обрадовался и тоже давай лягушек гонять. Скачет, лает, в воду по грудь заходит. Павка шагов двадцать прошел, а Дозор уже на том краю пруда лает. Не выдержали лягушки такого натиска, замолчали. Сидят под кувшинками и ворчат.

Вернулся Павка на свое место, смотрит, а там Серега стоит, на пустые куканы смотрит.

— Ты только пришел? — спрашивает.

— Да нет! Я уже часа четыре сижу, — признался Павка.

— Где же твоя рыба?

— Как же! Так ты ее и поймаешь, если лягушки кричат. Они всю рыбу мне разогнали.

— Лягушки?! — удивился Серега, пожал плечами и сел поблизости на том самом лысом бережку, где вчера Павка зря до обеда просидел.

Хотел Павка ему сказать, что там рыба вовсе не ловится, да передумал.

Закинул Серега удочку, швырнул горсть приманки в воду и начал насвистывать: «Капитан, капитан, подтянитесь…»

Павка только открыл рот, чтобы сказать: «Тише!» — а Серега — дерг, и вытащил окуня. Тут и у Павки поклевка началась.

— Погоди, не тяни, пусть лучше возьмет! — советует Серега, а сам третью рыбу тащит.

Закинул на четвертую, воткнул удилище в землю, подошел к Павке и говорит:

— Да у тебя же рыба на крючке сидит! Тяни!

Павка удилище дерг, а оно в дугу.

— За корягу зацепил! — кричит Павка.

— Да нет же! Видишь, леса ходит? Ты осторожно… Это, наверно, сом!

Сережа выхватил у Павки удилище и давай водить. К берегу, к берегу…

— Отдай удочку! Это я поймал! — запрыгал Павка и выхватил удилище.

— Эх, жаль, сачка не захватил! — сокрушается Серега. — Мы б его с воды взяли. Сомина, видно, знаменитая…

У Павки сердце прямо выпрыгивает. От волнения голос пропал, руки дрожат. Вот-вот удочку выронит. И вдруг над водой какая-то зеленая морда появилась.

— Сом! — захрипел Павка и выпустил удилище.

— Где?

Побежал Серега, подхватил удилище и дернул. Вода как будто лопнула, и в воздух взлетело что-то круглое, зеленое. Серега схватился за живот, повалился на землю и давай хохотать.

— Ох, и сом! Ох, и сом! Ой, не могу! Помогите!

— Так это же простая лягушка! — со слезами в голосе сказал Павка.

— Зато жирная какая! — Серега отцепил лягушку