Западный край. Рассказы. Сказки - То Хоай

Коммерсант Кхе ждать больше не мог. Ясно, хозяева решили спрятаться от него. Ну, и он тоже не останется в долгу: узнают они теперь, каков он во гневе. Кхе соскочил на пол, и доски топчана тотчас обрушились вниз, как дверца мышеловки, а колченогий столик для книг с угрожающим скрипом закачался из стороны в сторону.

Выглянув во двор, Кхе увидал за кустами дурнишника желтого пса, жалкого и тощего, ребра — все наперечет — так и выпирали.

— Ишь ты, — пробормотал он, — у них даже пес слюной исходит с голодухи. Хорошо, если я еще найду, чем поживиться. Прихвачу барахло — и ходу!

Вечерние тени начинали сгущаться. А ему, прежде чем отправиться домой и начать приготовления к празднику, надо было еще явиться к почтеннейшему Ба Кхоану и доложить все, как есть.

Кхе снова, на этот раз цепким деловым взглядом, обвел дом, ища хоть какую-нибудь стоящую вещь. Трухлявый топчан, хромоногий столик, алтарь предков с маленькой чашкой для благовонных палочек. Со стены свисает на небрежно затянутом шнуре бамбуковый футляр, в каких обычно хранят запись поминок и годовщин предков. Ни тебе благовонной палочки, ни «золота»[97]. Во всем доме не было даже картинки с петухом[98], которые так любит детвора. Словно бы Новый год вовсе не собирался заглянуть сюда, в это царство запустенья и нищеты.

Но Коммерсант Кхе был деловым человеком: взяв с алтаря чашку, он вытряхнул из нее песок, потом снял со стены бамбуковый футляр, прихватил его в одну руку вместе со своей тростью и, сунув под мышку фаянсовую чашку, вышел за ворота.

Дойдя до начала переулка, он остановился у изгороди, окружавшей соседний дом.

— Эй, хозяин! — крикнул он. — Выйди-ка на минутку!

Из-за изгороди выглянула женщина.

— Не скажете, куда это Кай запропастился?

— Наверно, пошел на базар.

— Что же они с женой так и торчат там с утра?

— Да тетушка Кай вот уже месяц, как на том свете, — усмехнулась соседка. — Выходит, он торчит на базаре один.

Не выказав ни малейшего удивления, Кхе помолчал немного, потом сказал:

— Я попрошу вас, когда он вернется, передайте, мол, заходил Коммерсант Кхе и изъял бамбуковый футляр и чашку. Если б я ничего не взял у него в счет старого долга, вышло бы, что он нарушил свою клятву. Боюсь, предки его не пожалуют тогда в гости на Новый год.

И Кхе зашагал по улице.

Вдруг он споткнулся обо что-то и, приглядевшись, увидел знакомого уже ему желтого пса, который, как видно, приняв Коммерсанта Кхе за вора, настиг его и вцепился ему в ногу. Шерсть у пса стояла дыбом, глаза налились кровью, а из пасти белыми клочьями падала пена.

Кхе замахнулся и что есть силы стукнул пса тростью по голове. Пес подпрыгнул, хватил его за руку и кинулся наутек, поджав хвост и свесив чуть ли не до земли длинный красный язык.

Коммерсант Кхе, оскорбленный в своих лучших чувствах, выругался и стал осматривать раны: зубы пса едва задели кожу на руке, да и нога, благодаря знаменитым штанам, была лишь слегка оцарапана, на месте укуса выступила крохотная капелька крови.

Вечер был прохладный, и Коммерсанта Кхе пробрал озноб.

III

Когда Кай явился домой, было уже совсем темно.

На спине он тащил сынишку. С тех пор как умерла мать, с ним не было сладу.

По правде говоря, Кай вернулся с базара уже давно, но, войдя в переулок, услыхал доносившийся из дома громкий кашель Коммерсанта Кхе и пустился наутек. Ведь у него не было ни гроша, чтобы задобрить Кхе, и он страшился пресловутой трости с кистями.

Войдя в дом, он почуял какой-то мерзостный запах и побежал к соседям за лампой, — ее вместе с горшком риса и кальяном в предвидении визита Коммерсанта Кхе он перенес к соседям. Кай зажег фитиль и отправился домой. Ему не впервой было прятать добро у соседей; и они, возвращая ему вещи, передали слово в слово все, что сказал Кхе.

Услышав, что сборщик долгов взял и футляр и чашку, Кай судорожно всхлипнул, но не промолвил ни слова. Понурясь, побрел он домой. Но вскоре вернулся и сообщил соседу:

— Знаете, он загадил весь дом. И кроме футляра с чашкой, уволок моего хворого пса.

— Экая жалость.

— Да нет, — вдруг вмешалась соседка, — собаки я вроде при нем не видела.

— Помолчи! — сказал ей муж. — Кто же еще мог увести пса?

— Вот беда-то, — вздохнул Кай, — остались мы с сыном на Новый год без мяса…

IV

На седьмой день нового года, когда валят праздничные шесты[99], Коммерсант Кхе напился вдрызг. Он наорал на сына, обругал жену и, повалившись на циновку, тотчас же захрапел…

Но, поспав самую малость, он вдруг проснулся. Голова была тяжелой, словно к ней привязали каменный жернов. Никогда еще хмель не ударял так ему в голову. Опершись на руки, Кхе привстал, но руки подломились, и он снова рухнул на циновку. Внезапная судорога обожгла его болью. Потом повторилась еще и еще раз. Кхе кричал и выл от боли. Он весь обливался потом, хотя вечер был прохладный.

Жена попробовала растереть его водкой с имбирем. Но стоило ей прикоснуться к нему, как он забился в судорогах и оттолкнул ее прочь. Кожа его покрылась пятнами, он не давал никому дотронуться до себя, даже воображаемое прикосновение ветра заставляло его биться в конвульсиях.

— Закрой сейчас же двери! — кричал он жене. — Закрой, слышишь! Этот проклятый ветер меня доконает!..

Он весь горел как в огне. Судороги становились сильнее; нелепо вывернутые руки и ноги тряслись в чудовищной пляске.

Жена, обезумев от страха, металась по дому; она то и дело, сама не зная для чего, выскакивала во двор и тотчас возвращалась назад. Она не смела обратиться к соседям за помощью: кому охота в праздник бежать к больному.

Лицо у Кхе — до самой шеи — побагровело, а руки сделались иссиня-красными. Глаза, помутневшие и налитые кровью, едва не вылезали из орбит. Он извивался и корчился, как разрубленный надвое червь. Сизый распухший язык вывалился изо рта. Он напоминал чем-то желтого пса, напавшего на него во дворе Кая.

К вечеру жене стало невмоготу глядеть на его муки, и она, выбежав на базарную площадь, отыскала лекаря.

— Ай, какая беда! — покачал головой лекарь, выслушав ее рассказ, и, помолчав, добавил:

— Вашего мужа, наверно, укусила бешеная собака. Идемте скорее, посмотрим, может быть, я и ошибся.

Но когда она вернулась домой, муж ее был совсем плох. Ничем, даже самой малостью, не был он похож на прежнего Коммерсанта Кхе. Обезумев, он разорвал на себе одежду и остался голым. Но холода он не чувствовал. Увидев жену, Кхе бросился на нее; она едва успела выскочить за дверь. А он, поскользнувшись, с грохотом рухнул на пол, точно кокос, сорвавшийся с пальмы. На другой день он умер. Умер в беспамятстве, разодрав себе горло руками.

Жена и сын боялись войти в дом и только изредка заглядывали в дверь.

Никто не посмел навестить их. Почтеннейший Ба Кхоан, услыхав о смерти Кхе, пожаловал вдове деньги на дешевый гроб.

В день похорон четверо носильщиков, взвалив на плечи гроб, понесли его за деревню. Следом за гробом шла, тихонько всхлипывая, вдова. Рядом брел наспех одетый мальчик. Он обещал стать таким же рослым и дородным, как отец, но пока был худой и тонкий, как зубочистка.

МАЛОЛЕТНИЕ СУПРУГИ

Они были женаты с прошлого года.

Свадьбу справляли в десятом месяце. В третьем месяце их просватали, а в десятом уже встречали невесту в мужнином доме. Семьи жениха и невесты закололи свинью, забили быка и даже сумели залучить на праздник музыкантов. Свадьба вышла на славу!

А вот как получилось с музыкантами. В день свадьбы лицедей — в руках у него был дан — вместе с певицею явился в невестину деревню. Подойдя к столу, на котором перед алтарем курились благовония, они затянули молитвенные напевы, чтоб показать свое благочестие и усладить слух уважаемых хозяев. Родичи и гости, понятно, пришли в восхищение.

Впрочем, только родичи с гостями и радовались музыке, угощению и выпивке. У жениха же с невестой были свои радости и огорчения.

Жених был доволен, весел и счастлив, в душе у него, как говорится, реяли победные стяги. Все эти дни в доме стояли шум и суета и всюду, куда ни ткнись, толпился народ. Забили быка. По вечерам у дома пускали шутихи. Друзей к жениху пришло столько, что они заполонили весь двор и сад. Даже те, кто раньше враждовал и ссорился с ним, тоже явились на угощение. Ну а жених великодушно не стал вспоминать прошлое. Он улыбался всем и украдкой позвякивал монетами в своем кошельке. Подбирая с земли неразорвавшиеся хлопушки, он прыгал, кричал, то и дело бегал взглянуть, как разделывают и жарят говядину.