Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III - Кондратий Биркин

Двадцать пять лет тому назад он был отдан в школу. Отец, поручая мальчика вниманию старшего учителя, просил его быть не слишком строгим к маленькому Петру, уверяя, что он и не заслужит никогда строгого взыскания. Оставляя сына в школе и- уходя домой, старик Шумахер крепко его обнял, несколько раз поцеловал и благословил на начало учения, предрекая мальчику, в случае успехов, блестящую будущность.

Через десять лет Петр Шумахер, прощаясь с отцом и с матерью, на королевский счет отправился в чужие края. Ему несносно докучливы были их напутствия и пожелания успехов и благополучного возвращения; он сознавал, что между погребщиком Шумахером и им, Петром, расстояние неизмеримое. Какая-то таинственная сила влекла юношу далеко от родного очага, чадом которого он считал себя вправе гнушаться, как человек новой породы, преобразованный и просветленный наукой.

Через шесть лет он возвратился в Копенгаген, и первейшие ученые не постыдились подать ему руку; ему — сыну погребщика; с ним беседовал король, лестно отзываясь о его дарованиях; король доверил ему хранение своей библиотеки.

Затем, чем дальше, тем выше и выше подымался Петр Шумахер на лестнице служебной иерархии. Чины, отличия сыпались на него градом. Ему, сыну погребщика, король поручил составление свода законов, катехизиса гражданского благосостояния. Ему король вверил сокровеннейшие государственные тайны; его он избрал и своим душеприказчиком.

«Чтобы из погребка достигнуть королевского кабинета, — думал Шумахер, — надобно, кроме ума и дарований, иметь особенную счастливую звезду путеводительницу; надобно быть избранником, и нет сомнения— судьба готовит мне славную, блестящую будущность. Я молод. В тридцать пять лет я, после короля, первое лицо в государстве. В сорок лет я могу быть и…»

Тут временщик призадумался. В его воображении мелькнул образ человека, еще недавно управляющего судьбами Англии; человека, приязнью которого дорожили монархи первоклассных государств Европы. Он был сыном пивовара; я — сын виноторговца (мечтал Шумахер); он умел владеть шпагой; я умею владеть пером; он для Англии; был олицетворением закона, не пощадившего и короля; я — законодатель датского королевства, отесавший краеугольный камень его благоустройства. Чем же я, Петр Шумахер, ниже Оливера Кромвеля?

К этим фантазиям сын погребщика мог бы прибавить тот афоризм, что честолюбие имеет много общего с вином. То и другое полезно и необходимо человеку только в умеренном количестве. Только тогда оно его укрепляет, придает ему силы и энергии. Не ведая меры в вине, человек делается пьяницей; не ведая предела честолюбию, он точно так же может дойти до безумия и кончить либо тюрьмой, либо домом умалишенных. Именно в эту эпоху жизни Петра Шумахера им овладел запой честолюбия, и его мечты напоминали бред больного белой горячкой.

Вокруг постели умирающего короля, кроме Шумахера, группировались заслуженные сподвижники Фридерика III и некоторые из любимцев принца Христиана. Старое поколение, стоя лицом к лицу к новому, хмурилось; новое посматривало на него с задорной, кичливой улыбкой, будто вызывая на борьбу. Шумахер по годам своим принадлежал к среднему возрасту и потому занимал самую выгодную позицию между двумя враждующими сторонами. Старики были с ним благосклонны; молодежь обходилась с ним почтительно. Отстав от одних, государственный секретарь не приставал к другим, твердо решившись держаться на месте, не уступая ни шагу могущему явиться совместнику или сопернику.

Утром 9 февраля 1670 года король Фридерик III скончался, и все присутствующие во дворце приветствовали принца Христиана как законного короля и наследника его усопшего родителя. С бледным лицом, но твердой, величавой поступью Шумахер приблизился к Христиану и попросил его удостоить разговором с глазу на глаз… Оба удалились в кабинет покойного короля и беседовали наедине более часу. Книга и письма, врученные Христиану Шумахером, подобно талисманам, привязали короля к государственному секретарю. По выходе из кабинета последний едва удостоил поклоном придворных, склонивших перед ним головы, как пред самим государем. Счастливая звезда Шумахера засияла ярче прежнего: предоставив корону и скипетр Христиану V, государственный секретарь твердой рукой взял государственное кормило, и если сравнить государство с кораблем, то Христиан V был капитаном, а Шумахер опытным кормчим, в руках которого находилась жизнь капитана и всего экипажа. Как бы в подтверждение этого Шумахер при коронации поднес Христиану королевские регалии — венец, скипетр и державу и, к крайнему негодованию вельмож-завистников, занял у трона ближайшее место. Через несколько дней Петр Шумахер был пожалован в тайные советники, канцлеры королевства и возведен в графское достоинство с присоединением к нему фамилии Грейфенфельд. Здесь заметим, что баронское и графское достоинства' были учреждены в Дании Христианом V согласно предложению его канцлера.

Оставим на время счастливца на высоте его могущества и займемся личностью короля Христиана V. Он родился в 1646 году и в юных годах путешествовал по Англии, Германии и Франции. Последняя произвела на него особенно глубокое впечатление, и Христиан по возвращении на родину задумал преобразовать датский двор по образцу двора Людовика XIV. Роскошь в нарядах, напыщенность и стеснительный этикет сменили недавнюю простоту в образе жизни короля, а за ним и придворных. В то же время, желая открыть народу новые источники богатства, Христиан, согласно проекту графа Грейфенфельда, основал Индийскую компанию, подарив ей остров св. Фомы, купленный у Англии, и оживил торговлю с Гвинеей. Появление датского флага у берегов Африки и на Антильских островах не могло не возбудить зависти в Голландии и в Англии. Христиан V отклонил всякие распри с этими государствами, заключив с Голландией союз (1673), невзирая на происки французского посланника Терлона, от имени Людовика XIV предлагавшего датскому королю громадные субсидии за соблюдение нейтралитета. Зная, что граф Грейфенфельд имеет могучее влияние на короля, Людовик XIV предлагал временщику исходатайствовать ему у папы кардинальское достоинство… На это предложение граф отвечал презрительным отказом. В это время он был пожалован Христианом V в кавалеры ордена Слона и в великие канцлеры с титлом графа Тонсберг. Под гербами двух графств скрылась скромная вывеска виноторговца Шумахера, и это имя никто не осмеливался произносить под опасением опалы. Супруга Христиана V королева Шарлотта-Амалия, особенно благоволившая Грейфенфельду и подписывавшаяся в письмах к нему его «покорной служанкой», предложила ему породниться с королевской фамилией, женив его на Луизе-Шарлотте, принцессе Гольштейн-Аугустенбургской. На это предложение Грейфенфельд отвечал согласием, но в то же время принял все меры к расторжению этого сватовства. Сердце его было занято находившейся тогда при датском дворе принцессой Тарентской Шарлоттой-Амалией де ла Тремуйлль — красавицей, превосходно образованной и ревностной покровительницей протестантов.[45] Принцесса Луиза-Шарлотта, в качестве невесты графа Грейфенфельда, ехавшая в Копенгаген, возвратилась в отчий дом, отвечая формальным отказом своему именитому жениху, к его совершенному удовольствию. Существует предание, будто он сам, через доверенное лицо, безымянным письмом уведомил принцессу о своей любви к принцессе Тарентской. 1674 и 1675 годы Христиан V провел в войнах со шведами, предоставив управление королевством Грейфенфельду. Тогда-то дворянство почувствовало всю тяжесть железной руки временщика, начавшего разыгрывать роль полновластного государя. Было время, пред Грейфенфельдом сгибались, теперь перед ним дрожали. Неограниченное расположение королевы до некоторой степени охраняло канцлера от покушений врагов к его низвержению, но они надеялись тем вернее погубить его в мнении короля… Партия противников Грейфенфельда с каждым днем усиливалась, а он, подобно Гюизу, смеясь над их усилиями, повторял его же слова: «Не посмеют!» Действительно, они не посмели убить его кинжалом или ядом, но употребили для его гибели вернейшее оружие — клевету, соединяющую на своем языке, в нравственном смысле, яд с острием кинжала.