Линка (СИ) - Смехова Ольга

Я испугалась — что, если сейчас Трюка скажет, что я должна самовольно принести себя в жертву для того, чтобы спасти писателя. Я не могу этого проверить, но и не в силах смотреть потом на то, как умирает мой спаситель. Диана, её ехидный голос, хихикнул где-то на задворках сознания, вкрадчиво шепнул о том, что я буду вынуждена на это смотреть так или иначе. Буду ежедневно глядеть на то, как он исходит искрой, испаряется, и потом…

— Мы пытались ему помочь. Я перерыла все его хорошие воспоминая, пытаясь заставить их работать. Он вдохновлялся, его настроение улучшалось — всего на час. Потом страх с упоением поглощал любое хорошее начало, трансформируя в раздражение.

Я вспомнила, каким злым он приходил с работы, как старался скрыть своё раздражение, излить его — хоть как-то, избавиться от тяжкого груза — чтобы нырнуть в нирвану собственного вдохновения. Он всегда, верно, делал так раньше, а сейчас не получалось. Словно шаман, вдруг обнаруживший, что ритуалы предков, ещё вчера призывавшие духов, теперь не то что не работают, а вовсе бесполезны. Мне вспомнилась его мелочность, желание что-то изменить — вернуть картинку рабочего стола, расставить ярлыки папок и установленных игр в определенном порядке, особое поведение. Словно пытался уловить нечто ушедшее в старом, давно забытом — и это всё равно не приносило никаких плодов.

— Он будет умирать — гораздо быстрее, чем когда тратит искру. Он будет умирать, сходя с ума от собственного бешенства и раздражения, а ещё «они» будут разрывать его изнутри. Ненаписанные книги начнут либо умирать, навсегда уходя из замка, или прорвутся сквозь заслон, уничтожив здесь все, попав во власть Страха — и тогда это будут другие книги. Светлая идея исказиться. Тебе ведь говорили, на что способен человек с искрой? И на что будут способны извращенные идеи?

Нотки Дианы то и дело проскакивали в голосе Трюки. Мне в голову ненароком пришла крамольная мысль о том, что передо мной и стоит сама Диана. Плюшевое воплощение в комнате каждого писателя или художника! Незримый, вечный наблюдатель, способный в нужный момент сделать всё необходимое. Я с трудом сдержала чуть не вырвавшийся смешок — было бы очень глупо, неловко, да и Трюка бы точно не оценила.

— Ты можешь отказаться, — словно невзначай, нехотя добавила Трюка. — Ты сможешь найти себе другого донора искры — я слышала, что такие существуют. Но можешь помочь спасти того, кто когда-то сам протянул тебе руку помощи.

Она приподняла переднее копыто, глядя на меня. Сомнения, спавшие до этого самого момента, решили проснуться и осыпаться на меня градом. Трюка врёт? Вполне может, ведь проверить её слова невозможно. Трюка говорит правду? А что, если я попросту уйду? Мало ли в мире писателей? Мало ли в мире хороших людей, которые смогут обо мне позаботиться? Найду себе маленькую девочку, буду её игрушкой, а потом — потом заставлю рисовать, писать, лепить — и тогда она станет моим вечным донором. А потом, когда та иссякнет, я…

Я помотала головой из стороны в сторону. Неужели кто-то вновь влез мне в голову и надиктовывает свою волю? Может ли в этом самом замке жить отголосок мыши? Вполне.

— Если ты откажешься, то лучше уйди сама. Так ты согласна?

Я вздохнула — в который раз. Кто бы сказал, что в жизни всегда больше вздохов, чем улыбок…

***

Мир, хрустальным шаром, вознесся под самые облака, а потом рухнул на пол, но не рассыпался тысячью осколков, лишь лопнул. Кривая линия раскола проползла по миру, разделив его на день и ночь. Днём я спала, ища в себе силы для того, чтобы ночью вновь ворваться — не в сны Лексы, в него самого. Потянуть за ниточку, в миг оказаться на месте встречи, где из леса чинно и благородно, словно только что из под седла рыцаря, вышагивает Трюка, и выходит на берег, сбрасывая с себя тину и грязь, поигрывая мускулами Крок.

Вода в ванной шумела, кран старательно выплевывал из себя теплую воду. Лекса, на лицо которого с недавних пор вернулся румянец, стаскивал с меня остатки одежды — мне на миг показалось, что я вернулось в прошлое. Что где-то витает дух Юмы, что я никогда не знала никакого Черныша, никогда не видела Дианы и ужаса аномалий.

Мне было хорошо, я давным-давно хотела вымыться. Смахнуть с себя недельную усталость, всю ту грязь, что ежевечерно липла ко мне, всю ту боль, всё то напряжение. Жизнь на грани, где несколько раз моя жизнь повисала на волоске — по незнанию, глупости, по недосмотру — Трюка или Крок вовремя успевали прийти мне на помощь. Крок ругался, Трюка терпеливо поясняла, где и в чём я ошиблась. Говорят, что в жизни за всё нужно платить, и того, чем расплачиваться приходиться — никогда не хватает. Денег, здоровья, искры — и времени. Времени не хватало, его не было на то, чтобы научилась. Черныш уже успел почуять себя победителем, и рвался, рвался к замку, рвался как ребенок к долгожданной игрушке.

Шурш неподвижно и молча лежал, не приходя в себя — я больше не видела его по ту сторону обычного мира, лишь плюшевым носком на спинке дивана. Он умер, спрашивала я? Крок сжимал и разжимал большущие кулаки, Трюка бормотала что-то невнятное и я больше не спрашивала.

Его пальцы нырнули в мои волосы, шлепнулась пролившаяся капелька шампуня, в ноздри ударил резкий запах шоколада. Даже Лекса удовлетворенно затянулся. Сегодня, в выходной, я попросила его вымыть меня и он, одарив меня оценивающим взглядом, согласился.

Лекса не молчал, он говорил без умолку, с нескрываемой улыбкой. Той самой, которую я вот уже который день хотела увидеть на его лице.

Я пишу, говорил он. Пишу, представляешь? Пишу, как никогда до этого не писал. Словно где-то прорвало ту самую плотину, что сдерживала поток слов и мыслей в голове. Мне хотелось кивнуть ему в ответ, но я молчала.

Он изливал передо мной душу и всё, что накопилось с ним за последние дни. Он говорил — много и часто, пока раздевал меня, пока включал воду, пока замялся с выбором шампуня — словно только и думал о том, чтобы найти себе подходящего собеседника. Трюка говорила с ним — я видела, как приходя с работы, он проникновенно вздыхал — и садился, выдвигая клавиатуру. Та приветливо отзывалась подсветкой, жадно прося прикосновения пальцев. Сумела ли клавиатура хапнуть дозу искры, чтобы стать — живой? Не по настоящему, лишь с отголосками эмоций? Возможно.

Компьютер приветливо отозвался, когда я первый раз, несколько дней назад запустила его. Тишина, привыкшая царить в то время, когда жильцы дома на работе, испуганно всполошилась. Зашуршал огромный вентилятор, монитор пару раз мигнул, приветствуя единственного пользователя. Что ты делаешь, спрашивала Трюка. Пытаюсь найти ответы, пытаясь не отрываться от текста на мониторе, отвечала я. Вирт — такой приветливый, богатый и объемный, готовый в любой момент сообщить нужную информацию, вопросительно мерцал окошком поиска. Только вбей в меня что-нибудь, умолял он. Постучи по клавишам, напиши любое слово — и я достану это из недр всемирной паутины. Мне вспоминалось, как Лекса тогда искал для меня ролики с критиком — чтобы мне было не скучно. Сейчас мне нужно было другое.

Не хочешь поспать, участливо поинтересовалась Трюка. Единорожка деланно зевнула, по крайней мере, её зевок донесся до её ушей. Усталость — дикая, необузданная, в последние дни валилась на наши плечи. Черныш наступал, Черныш каждую ночь ходил в атаку, искал брешь в защите — тщетно, конечно же, но после того, как Лекса просыпался и шел на работу, нам хотелось только одного — спать. Крок, собственно говоря, не тратя лишних слов, тут же переносился в мир своих снов, Трюка немного медлила и, лишь поговорив со мной, так же отправлялась в страну ночных богов.

Я отрицательно качала головой. Аномалия — словно пробуя слово на вкус, вирт-поисковик на секунду задумался, прежде чем выдал мне целую вереницу страниц. Как в библиотеке, выбирай любую. Нет, любую нельзя.

Вирт жрал время — тот самый ресурс, которого недоставало. Жрал беспощадно, часы обращались минутами, минуты и вовсе исчезали, становились мгновениями. Казалось, что я только что включила компьютер, но вот уже Трюка шипит на меня, говоря, что пора выключать. День ото дня, тратя последние силы, забывая про сон, я искала ответы на свои вопросы.