Секрет Коко - Ниам Грин

— Великолепно! — Рут уже ищет свое пальто. — Поехали прямо сейчас. Лавку можем закрыть — погода такая плохая, что к нам все равно никто не зайдет. Отличный день для путешествия — что скажете?

— Прямо сейчас? Сию минуту? — У меня голова идет кругом.

— А что? — удивляется Рут. — Как думаешь, Анна, готова ты отправиться в путь?

— Я в игре, — соглашается та. — Если позволите сесть на переднее сиденье. И если Коко поведет — с тобой за рулем, Рут, я точно никуда не поеду.

— Это ты к чему? — подозрительно вопрошает Рут.

— Ни к чему. Просто ты — худший водитель во всей стране, — отвечает Анна.

Я улыбаюсь себе под нос, наблюдая за тем, как они выходят из лавки, пререкаясь на ходу. Если они снова ругаются, значит, все вернулось на круги своя. Насколько это возможно, конечно, учитывая то, что я снова отправляюсь на безумную охоту за призраком Тэтти в компании двух вечно ссорящихся пожилых дам. Я хватаю сумочку от «Шанель», прячу ее в рюкзак и вместе с сестрами выхожу на улицу. Если мы и в самом деле едем туда, где родился Дюк, то мне обязательно нужно взять с собой свой счастливый талисман.

Два с половиной часа спустя мы уже идем вслед за старинной подругой Анны, сестрой Долорес, по широкому коридору, выложенному черно-белой плиткой. Немолодая монахиня одета в скромные темно-синие юбку и свитер, ее короткие с проседью волосы непокрыты, а грудь украшает серебряный крест. Я замечаю, что она обута в такие же туфли, какие любит носить Анна. Сестра Долорес шагает быстро, легко и энергично, несмотря на свои преклонные годы.

На ходу я внимательно оглядываюсь по сторонам, стараясь как можно лучше рассмотреть, как тут все устроено.

Вокруг ни души — как Анна и объясняла, монахинь нынче осталось так мало, что этот род занятий практически изжил себя. Должно быть, когда Тэтти жила здесь, после того, как ее родители узнали, что их дочь беременна, в обители все было совсем иначе. Каково ей было, когда она точно так же шагала по этому коридору? Разумеется, она была напугана, одна-одинешенька. Я не забыла о трагедии, случившейся в этом месте, какими бы обманчивыми ни выглядели сейчас эти кремовые стены и библейские композиции. Это каменное сооружение в прошлом видело немало горя. У меня не выходит из головы, что мама — родись она в другое время — тоже могла бы очутиться здесь, со мной под сердцем. От этой мысли меня бросает в дрожь.

— Как же замечательно, что мы наконец встретились, спустя столько времени, — радуется сестра Долорес, приглашая нас сесть, когда мы входим в ее уютный кабинет. Дождь уже прекратился, и через витражи в окне пробиваются слабые солнечные лучи, рисуя чудесные цветные узоры на огромном бежевом ковре. Библейские сцены, уже виденные мною в коридорах, украшают простенькие кремовые стены и здесь. Посреди комнаты стоит большой деревянный стол, за ним — массивный буфет из розового дерева. Мы с Анной и Рут усаживаемся на кожаный диван локоть к локтю, а сама сестра Долорес занимает положенное ей место за столом.

— Я тоже рада тебя видеть, — тепло улыбается Анна. — Ты нисколечко не изменилась.

— Это все здешние секреты ухода за кожей, — признается она. — Я совсем не бываю на солнце — редко доводится выходить на улицу.

Они вместе радостно смеются над этой шуткой.

— Ты всегда отлично выглядела, — говорит Анна.

— В нашей работе главное — чувство юмора, — отвечает ей сестра Долорес. — Хотя матушка-настоятельница со мной вряд ли согласилась бы.

— По-прежнему держит всех в ежовых рукавицах? — спрашивает Анна.

Сестра Долорес тяжело вздыхает:

— Можно сказать и так. Но все мы под Богом ходим. Это я себя так утешаю.

Они снова заливаются довольным смехом. Все это время я думала, что Анна — ревностная святоша, но теперь с удивлением замечаю, что она любит посмеяться над собственной религией. Бабушкина сестра открывается мне с совершенно новой стороны, которой я искренне симпатизирую. Зная всю правду о ее прошлом, я стала понимать ее намного лучше.

— Ну что ж, мы лучше сразу перейдем к делу. Знаю, у тебя ведь всегда куча дел, — говорит Анна, аккуратно ставя свою сумочку на пол и складывая руки на коленях.

— Так и знала, что это не визит вежливости, — отвечает сестра Долорес, с улыбкой опираясь локтями на стол. — Что случилось? Я вся внимание.

— Дело в том, что Коко пытается найти одного ребенка, который родился здесь, в вашей обители, в пятидесятых годах.

— Понятно. Это довольно щекотливая тема, не уверена, что смогу вам помочь, — печально качает головой сестра Долорес.

— Что же, совсем ничего нельзя сделать? — спрашивает Рут.

— Не совсем, бывает по-разному. Какие-то записи у нас сохранились, а какие-то… — хмурится монахиня, и на ее идеально гладком лбу появляются небольшие морщинки.

Именно об этом и говорила Бонни — детей отдавали тайно, не ведя никаких записей. Если Дюка отдали кому-то именно так, то вряд ли я когда-нибудь сумею его найти. И эта загадка так и останется неразгаданной.

— А что, если записи о его рождении все же уцелели? — интересуется Анна.

— Вся эта информация — строго конфиденциальна. — Сестра Долорес смотрит на старую подругу немигающим взглядом. — Я не могу ее разглашать.

— Понимаю, — кивает Анна. — Но, думаю, если мы просто проверим наличие таких записей, то никому не навредим.

Монахиня ничего не отвечает, в кабинете становится тихо. Эти две женщины будто ведут другой, непонятный нам разговор, но ясно одно: они явно пришли к согласию.

— Ты права, вреда от этого не будет, — любезно соглашается сестра Долорес. — Мы ведь только проверим. Как звали этого ребенка, Коко?

Сердце вот-вот выскочит у меня из груди.

— Мать назвала его Дюком, он родился десятого ноября 1956 года, — говорю я. — Имя матери — Мойнихан, Тэтти Мойнихан.

Сестра Долорес подходит к огромному буфету, стоящему позади нее, и отпирает висящий на нем замок маленьким ключиком. Дверца открывается, и монахиня достает оттуда стопку толстых гроссбухов в красных переплетах. Она выбирает из них пару нужных и, тяжело вздыхая, кладет их на стол. Один гроссбух она просматривает особенно тщательно. Я наблюдаю за ее движениями и вдруг понимаю, что забываю дышать: точно так же волнуются сидящие рядом со мной Анна и Рут. Минуты тянутся, будто часы, и вдруг она поднимает голову и смотрит прямо на Анну.

— Мне нужно отойти в дамскую комнату, — отчетливо говорит она. — Я вернусь буквально через минуту.

Не успевает она переступить порог, как Анна с Рут уже вскакивают на ноги.

— Что вы делаете? — изумленно выдыхаю я, видя, как они склонились над гроссбухом.