Влас Дорошевич - Влас Михайлович Дорошевич

У вас какие новости? Что в Париже?

— Происходит какой-то дележ русской земли.

Я рассказал, что видел.

Кто-то посмеялся:

— Нда-с! Темочки, батенька, недурные. Только воспользоваться нельзя!

— Но почему? Почему?

— Ну, что вы, батюшка! С ума сошли: такие лица в предприятиях заинтересованы. Разве можно? Князь Икс, граф Игрек, барон Дзэт!

— Да, во-первых, это, может быть, ложь все!

— Все говорят! Нет, батенька, вы и газету подведете.

В эту минуту подошел какой-то предприниматель:

— Господа! Поздравьте! Мое дело предрешено!

— Предрешено?

— Предрешено! А вы думаете против писать. Разве можно?

В редакциях были удручены.

— Господа! Да ведь это же грабеж! Это Панама какая-то! Об этом надо писать! Ведь эти «предприимчивые российские люди» иностранцев прямо на разбой зовут!

— Об этом нужно писать!

— Необходимо!

И все соглашались, что необходимо.

— Позвольте! Что такое? — вопил горячий редактор. — Какой такой Каталажкин? Жулик! Валять его в хвост и гриву!

Но в эту минуту входил в редакцию хорошо осведомленный сотрудник.

— Господа, дело Каталажкина предрешено!

— Как предрешено?

— Решено разрешить и согласиться на все условия.

— Позвольте! Как?

— Вся биржа говорит. И у Кюба все знают.

— Неужели и у Кюба подтверждают?

— Мне его компаньон сам говорил.

И все вешали носы.

— Ну, раз предрешено…

— Тогда и писать к чему же?

— Бесполезно.

— Поздно.

— Да и опасно. Раз — предрешено!

И когда потом оказалось, что все эти «предрешения» были в девяносто девяти случаях из ста вздором, ложью, выдуманной и пущенной с целью зажать рты, напутать и заставить молчать печать.

— «Предрешено».

Это было самое лучшее средство изъять вопрос из обращения. И гг. «предприимчивые люди» широко, необузданно пользовались этим всесильным средством. Стоило пустить слух.

— «Предрешено!»

— Говорите теперь против. Попробуйте. Раз пред-ре-ше-но.

«Предрешено» — это было страшное слово. «Жупел», «металл». От которого сдавливало дыхание.

— Господа! Против этого писать нельзя! Это предрешено!

И как этой ложью пользовались! Как пользовались!

IX

Смерть Каталажкина

С тех пор прошло пять лет. Всего каких-нибудь пять лет.

Я снова был в Париже. Жил на площади Оперы, а сзади ныл голодный голос какого-то гида по гнусным местам Парижа.

— Господин, не угодно ли посетить интересные учреждения?

Он шел по пятам.

— Господин… Господин…

Этот голос казался мне знакомым.

— Адреса кокоток… Фотографические карточки…

И в голосе гида зазвучало настоящее отчаяние.

— Господин! В щелочку смотреть изволили?

Я оглянулся. Передо мной стоял… Каталажкин.

Обшарпанный, обдерганный, в вытертом пальто, порыжевшем цилиндре.

С тем же бегающим взглядом, который «трогал» все: цепочку, чуть-чуть оттопыренный карман.

На исхудалом, ввалившемся лице был написан голод, один беспросветный голод.

— Каталажкин?! Вы?!

Он отступил. Узнал.

Он глядел с испугом:

— Я — Омлетский, Омлетский — я.

— Но вы — Каталажкин! Перестаньте! Вы — Каталажкин!

Я протянул ему руку.

Он пожал ее, — сначала вытер свою о полупальто, — и ответил с настойчивостью:

— Моя фамилия — Омлетский… Каталажкин умер.

— Как? Когда? Где?

— Застрелился!

Г. «Омлетский» даже грустно вздохнул.

— Застрелился полтора года тому назад в Cafe Rich. Вот и известие о его смерти.

Он достал из кармана засаленный номер одной из петербургских газет.

— Вот черной каймой обведено. Я и каймой обводил. Прочтите. Телеграмма:

«Париж. Вчера в Cede Rich покончил самоубийством известный предприниматель по устройству в России иностранных компаний Каталажкин. Самоубийство это ставят в связь с крахом многих предприятий, основанных на иностранные капиталы в России. Несчастный пустил себе пулю в висок. Никакого имущества после Каталажкина не осталось».

— Мир его праху! — сказал я, отдавая г. «Ом-летскому» газету.

Г. «Омлетский» бережно сложил ее, положил в карман и вздохнул:

— Я и телеграмму посылал. На последние деньги. Как документ храню. Каталажкин не существует. И все кредиторы его…

Г. «Омлетский» сложил руки и сделал благоговейное лицо:

— Все надутые им, все иностранцы, капиталисты, «группы», которые он втравил в предприятия, могут смиренно умолять Всевышнего, да ниспошлет Он Каталажкину муки адовы на том свете. А на этом взять с Каталажкина нечего! Мой друг Каталажкин скончался. Существует monsieur Омлетский.

— И много вам пришлось перенести после этого события?

— После смерти незабвенного друга моего? О, много!

Он вздохнул искренно, от глубины души с неподдельной горечью.

— Самое принятие пищи стал считать далеко не ежедневным занятием! По шляпе моей видите, до чего я дошел. По пальто и по ботинкам! Раздавлен и уничтожен, как червь! Слава богу еще, что, будучи Каталажкиным, на бешеные деньги успел я основательно познакомиться со всеми мерзостями Парижа. Ныне в качестве знатока сопровождаю любознательных туристов, желающих свински провести время и изучить «современный Вавилон». Голодный присутствую при оргиях. Гид по Вавилону! Не желаете ли под моим просвещенным руководством посетить интересные уголки и тем дать заработать мне кусок хлеба, — быть может, самый честный, какой я только когда-либо зарабатывал!!

— Каталажкин… виноват, Омлетский… Омлетский, перестаньте вы! Хотите, пойдем в ресторан, поболтаем.

По лицу г. «Омлетского» сверкнула радость:

— Давно не видал приличной пищи!

— Идем!

— Ведите!

Он не ел, а поглощал. Пил залпом, не отрываясь. Глотал не жуя. И во взгляде его горел такой ужас, словно он боялся, что вот сейчас-сейчас отнимут, — и такая жадность, словно он хотел съесть не только то, что было у него на тарелке, но и то, что было на тарелках у всех.

Наконец он откинулся и крикнул:

— Гарсон, сыру!

Он был сыт.

— Фу-у! Даже досадно, что насытился! Так приятно это препровождение времени!

— Ну, теперь за кофе, Омлетский, расскажите, как же все это произошло?

— Как произошло? Катастрофа, крах и треск! Столб пламени, дыма, и что же — осталось? Груда обломков. И под обломками этими погиб смелый предприниматель Каталажкин. Заваленный мусором, досками, железом, трупами загубленных им иностранных капиталистов. И из-под обломков, трупов и прочего мусора вылез, — черт чертом, на себя не похож, — еле дышащий проводник по неприличным местам г. Омлетский. Честь имею представиться!

— Но как это случилось? Как?

Вместо ответа г. «Омлетский» захохотал.

— Вот-с, вы попробуйте теперь пойти обратиться к французскому, а особливо — ха-ха — к бельгийскому капиталисту с предложением выгодного предприятия в России!!! В полиции не бывали? Будете! Вы знаете, что при слове «русский» здесь скоро будут хвататься за карман и прыгать из окна. Хотя бы дело происходило в пятом этаже! Нет-с, вы попробуйте пойти к здешнему капиталисту! Предложите ему «вложить деньги в выгодное предприятие в России». Нет-с, вы попробуйте! Ха-ха! Вы попробуйте!

— А что?

— Увидите интересный «ряд волшебных изменений милого лица». При одном слове «Россия» побледнеет, бедняк, затрясется. А вы ему тут скажите: «В предприятии будет заинтересован граф