Московские коллекционеры - Наталия Юрьевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К устройству помещения под галерею Иван Абрамович подошел с той же обстоятельностью и методичностью, с какой собирал картины. Морозов на удивление легко подпал под влияние новых приятелей-художников и начал украшать стены картинами. Еще в Швейцарии, на старших курсах, он раз и навсегда перестал писать и рисовать, но живопись не разлюбил. Покупать, а особенно выбирать картины ему очень даже понравилось. Первое время Иван Абрамович действовал «скромно и осмотрительно», выбирая «смирные», как выразился бы Игорь Грабарь, работы, как русские, так и иностранные. Начал с малоизвестного ныне пейзажиста Мануила Аладжалова — купил работу на выставке Товарищества, а в пару ей приобрел еще несколько пейзажей во вполне передвижнической манере. Понемногу покупал пейзажи у Жуковского и Виноградова — «для души» (пейзажисты из «Союза русских художников» навсегда остались его любимцами) и эскизы недавно умершего Левитана; эффектных испанцев Соролью и Сулоагу, коровинские эскизы к «Дон Кихоту» (испанская тематика со всем ее типичным набором, начиная от знойных красавиц и кончая живописными эффектами в стиле Эль Греко, была в ту пору в большой моде).
Парижские увлечения
Когда у человека есть деньги, вокруг сразу появляются друзья и консультанты. Таковое место при нем занял художник Сергей Виноградов. Сын сельского священника, с повадками европейского маэстро и аристократической внешностью, Виноградов был своим человеком и у сахарозаводчика Павла Харитоненко, и в семье Саввы Мамонтова. Он ориентировался в современном искусстве, отлично знал живопись импрессионистов, бывал в парижских мастерских. Способность художника вести непринужденную беседу в любом обществе была под стать умению соединять свободную импрессионистическую манеру с традициями передвижников. Пейзажи Виноградова, кстати, пользовались спросом у ценителей и покупателей.
Сергей Арсентьевич как-то плавно очутился подле Ивана Абрамовича, перейдя к нему по наследству от Михаила Абрамовича, своего друга и подопечного. Отчего же, посчитал он, не взять на себя руководство и покупками брата. Виноградов щедро давал консультации, подталкивал к вещам более новаторским, советовал не размениваться на пустяки. В Париже уговорил пойти к Дюран-Рюэлю. В галерею на рю Лафиттт мог войти всякий и беспрепятственно обозревать развешанные в комнатах картины. Смотрели, выбирали. Один пейзаж, к тому же зимний — большая редкость для европейцев, Ивану Абрамовичу особенно понравился. Имя автора — Альфред Сислей — ничего не говорило обоим: англичанин, поклонник Констебла и Тёрнера, друг Моне и Ренуара, умерший совсем недавно, в 1899 году, так и не дождавшись славы.
Иван Абрамович отчаянно торговался. Дюран-Рюэль, к удивлению Виноградова, легко поддался и уступил «Мороз в Лувесьенне» за одиннадцать с половиной тысяч франков. Было ясно: парижский маршан желает угодить новому клиенту. Еще бы: не кто-нибудь, а родной брат самого Мишеля Морозова. Хитрец-француз явно решил поработать «на перспективу» и не сомневался, что «принесенную жертву» (именно так он и выразился потом) господин Морозов, несомненно, ему «возместит». Дату покупки Сислея, первого импрессиониста в собрании И. А. Морозова, легко установить по сохранившемуся письму Дюран-Рюэля — лето 1903 года. Четыре месяца спустя внезапно умирает Михаил Морозов. По части коллекционирования Иван Абрамович до конца жизни будет ощущать себя его последователем. А как же иначе: ведь Иван часто покупал тех же художников, даже выбирал те же модели. Взять, к примеру, ренуаровскую Жанну Самари[108]. Потому-то и устоялось мнение, что коллекционер Иван Абрамович Морозов «наследовал» брату, но при этом забывали (или не знали), что покупать он начал до того, как Михаил покинул сей бренный мир, и собирал картины, руководствуясь исключительно собственным вкусом и представлением о прекрасном.
В 1904 году Иван Абрамович в компании Виноградова по своему обыкновению отправился в Париж. И вновь они оказались у Дюран-Рюэля, где Морозов выбрал своего уже второго Сислея, чьи лирические пейзажи будет покупать еще пару лет. Покупать и, пользуясь особой привилегией VIP-клиента, время от времени возвращать картины обратно — ежели они по той или иной причине не смогут вписаться в коллекцию. Последнего Сислея старик Дюран-Рюэль продаст Морозову в 1907 году. Цены на импрессионистов к тому времени стремительно ползли вверх: «Берег в Сен-Мамме» обошелся коллекционеру в целых 20 тысяч франков. Однако сумасшедшие суммы в десятки тысяч не могли остановить Ивана Абрамовича, который тогда как раз увлекся Клодом Моне и купил шесть его полотен. Во-первых, «Бульвар Капуцинок в Париже» ничуть не менее важная для начала импрессионизма картина, нежели «Восход солнца. Впечатление» («Impression. Soleillevant»), давшая, с легкой руки критика Луи Леруа, название новому течению. Во-вторых, «Стог сена около Живерни» и «Уголок сада в Монжероне». Ну и, конечно же, «Мост Ватерлоо. Эффект тумана», где Моне «окончательно отказывается от формы, стараясь в бесформенной ткани тончайших нюансов удержать лишь чудо света».
Морозовскому чутью и вкусу отдавали должное далеко не все. Слишком уж был богат. Как тут не вспомнить покойного Мишу Морозова, просившего заглянуть к нему в душу, а не в его кошелек. Любили посудачить, будто бы Иван Абрамович в искусстве ничего не смыслит, чем якобы пользуются парижские торговцы, сбывая ему залежалый товар. На самом же деле тот же Дюран-Рюэль, хотя и считался весьма ловким торговцем, Морозову всегда предлагал вещи только исключительные, самого высочайшего класса. Да и сам русский клиент, имея «глаз», хорошие работы определял безошибочно и сразу. Вот и Юра Бахрушин вспоминал, что в новой русской, а в особенности западноевропейской живописи Иван Абрамович отлично разбирался. Всего Морозов успел купить по шесть полотен Моне и Ренуара, четыре — Сислея и два — Писсарро. Из года в год, десять лет подряд, в главной конторе правления Товарищества Морозовых на Варварке выписывались счета на десятки тысяч франков. Московский банк исправно переводил эти суммы в Париж. Как выяснилось, дальновидный Дюран-Рюэль не просчитался, и некогда принесенная парижским маршаном «жертва» окупилась сполна.
Хорошо знавшие И. А. Морозова все как один считали его человеком тихим, уверяя, что в нем и отдаленно не чувствовалось морозовско-хлудовского «страстного темперамента» («Постоянное доброжелательство и добродушие пронизывало насквозь этого ленивого добряка…»). Многих удивляло, насколько средний брат отличался от старшего и младшего. Действительно, Иван Морозов не потрясал Москву миллионными проигрышами, как Михаил, или безрассудными пари, как Арсений. Директор Тверской мануфактуры прославился иными «безумствами». Не считая мезальянса с
