ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №11 2007 г. - «ЕСЛИ»

– Сбегаю к машине за фонариком, – тяжелой медвежьей пробежкой Борис бросился к грунтовке, где стоял, наползая на увитую копытнем кочку, его старенький джип.

– Топор из багажника захвати!

Провозившись с замком что-то около четверти часа, они все же вскрыли решетку, развинтив при помощи гаечного ключа ее крепление к каменному проему канализационного возвышения – при взгляде сзади оно напоминало суфлерскую будку. И вот, аплодисменты, аплодисменты, плоский народец! Тата выбралась наружу и, кое-как доковыляв, присела на край скамейки – ноги не держали. Саша накинул на ободранные плечи девочки ветровку.

– Честно говоря, мать, ты похожа на бомжиху сумасшедшую, – Боря протянул Тате леденец с антиникотиновым действием. – Ты где живешь вообще?

– На Комсомольской, – одними губами сказала Тата.

А потом король жезлов и король динариев повезли Тату домой через летний город, никак не желающий засыпать.

Шумел и плевался в стеклянный прямоугольник оконца горячий душ – Тата смывала с себя подземелье.

У кухонной плиты Алиса капала корвалол в стакан с морковным соком. Последняя капля нехотя выкатилась из жерла аптечного пузырька, когда Алисе вдруг вспомнилось: она не позвонила Олегу. А ведь мальчишка, поди, места себе не находит!

На часах было начало третьего. Улицы притихли. И даже фонари как будто потускнели.

Алиса подошла к телефону, сняла трубку, но набрать номер не решилась. Все-таки у юноши родители. И родственник-инвалид. Все – в однокомнатной квартире. А тут еще звонки… «Позвоню-ка утром», – рассудила наша благоразумная Алиса.

Легко, бесшумно, насколько вообще могут быть бесшумными трамваи, пролетел в депо последний из могикан. Привычно громыхнул на развилке. Этот далекий звук был хорошо знаком Алисе, знатной полуночнице.

Дом, где жил Олег, стоял как раз напротив разъезда. Сквозь липкий сон юноши прокатился рвущий звон реборды. Олег вынырнул из дремы, матюгнулся, повернулся лицом к стене и снова засопел. Между тем, быстро распрощавшись с Анжелой, он славно провел вечер – вначале рассекал по Лос-Анджелесу на гоночной машине, проворно орудуя джойстиком. Когда надоело – воевал вурдалаков в германских чащобах. Потом решил заценить, что по телеку – на МTV была передача про «Аэросмит», на другом канале – повтор матча Греция–Норвегия, попал как раз на послематчевые пенальти. За полночь он отправился на кухню – на сковороде прели оставленные матерью с ужина кругляшки жареного кабачка. Он съел все.

Потом, двадцать восемь лет спустя, Олегу придется расплатиться за свою подлость. В войске Чингисхана, уверял меня книгочей Иеро-фант, самой жестокой была казнь «за обман доверившегося тебе». Отшельник, Повешенный и Смерть клянутся, что и наша кара будет суровой, хотя, конечно, не такой, как в войске Чингисхана. Обещают поставить тему на контроль. Когда я сосчитал, сколько дней в двадцати восьми годах, из моей груди вырвался разочарованный вздох. Я – поклонник быстрых воздаяний. И в любви, и вообще. Ведь, бедствуя через долгие двадцать восемь лет, Олег, тогда уже какой-нибудь Олег Игоревич, с плешью на затылке, гнилым дыханием и язвой желудка, едва ли вспомнит о Тате, нескладной большеротой девочке из соседнего двора. А значит, его страдания едва ли можно будет назвать расплатой, карой за обман. Впрочем, Отшельник считает – можно. Он старший среди нас, и я ему верю.

Что же до Таты, с ней все устроится хорошо. Еще три с половиной года она будет отставать от развитых сверстниц в бойкости, цепкости и общественной вменяемости, производя на учителей и соседей неверное впечатление аутичной особы, застрявшей в золотом детстве, как Винни-Пух в кроличьей норе. Но вот ей стукнет пятнадцать, и все переменится – она вытянется и повзрослеет за одно-единственное лето. В университет она поступит без особого труда, мимоходом доведя до развода репетитора по физике. Но в университете Тата не задержится. Вот мы видим Тамару в белом халате медички. Она жадно поедает расстегай в студенческом кафе напротив медицинского. За соседним столиком аккуратно расчленяет чебурек кареглазый король жезлов, интерн Института неотложной хирургии. Он жадно глядит на Тату, но одолеть робость не силах. Тата же как будто не замечает его, она листает затрепанный конспект по цитологии. Лишь через два года король жезлов станет ее первым мужем. Однажды, застрявши в лифте, Тата поведает ему о своем подземном путешествии в трубку мобильного телефона. В ответ тот расскажет ей, как в бытность свою медбратом в дагестанском полевом госпитале, он обнаружил тикающую бомбу прямо под хирургическим столом, а на столе, как назло, операция…

Еще долго Тата не отважится поговорить с нами. Ведь мы, плоский народец, для нее навсегда повенчаны теперь с тухлыми, жижей хлюпающими галереями. Но пройдет много лет после Татиной свадьбы, может быть, пять или десять, и мы вновь возникнем в ее жизни вместе с отошедшими к ней по завещанию недорогими драгоценностями бабушки Алисы. Она нахмурит лоб и осторожно возьмет нас в руки. Чтобы не выпустить уже никогда.

Утром была суббота. Алиса ожидала клиентку. Наконец простужено хрюкнул дверной звонок.

– Мину-у-уточку! – пропела Алиса из ванной.

За клиентку горячо ходатайствовала бывшая коллега Алисы Егоровны, в славном прошлом – начальница машбюро, ныне прилежная огородница.

«А моя, представляешь, влюбилась в одного, он чем-то на Зимина похож, помнишь, замдиректора? Этот тип удрал в Аргентину по контракту, бросил ее, а она по нему уже полгода сохнет, хотя он старше на десять лет плюс двое детей от первого брака. Пишет ей письма такие… знаешь, скользкие… Увертливые! Чтоб дурында не подумала, что он что-нибудь ей обещает!» «Посмотрим, что можно сделать…» – уклончиво отвечала Алиса.

Мы зачуяли бедняжку загодя, еще на рассвете – благо после ночных перипетий никто не мог заснуть, даже природа нашего Королевства не желала погружаться в млечные туманы иномирья. Палец с французским маникюром еще только робко нацеливался на зеленую клавишу звонка, а мы уже были во всеоружии.

Девушка, блондинка с конским хвостом, носила хорошо скроенный костюм и держалась настороженно. Застенчиво прижимала к груди кожаный портфель. Пахла духами, мороженым пломбир и салоном новой малолитражки. Лишь темные тени под влажными глазами да красные жилки, которыми были испещрены белки, намекали на адские бездны – они дымили серой за зеркальным офисным фасадом. Слова она выговаривала с усилием, словно бы недавно излечилась от немоты. «Русалочка» – окрестил ее я.