Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Слезы показались на глазах Ситки:

— Неужели нет другого выхода?

— Я не могу ничего придумать, — сказал он медленно. — Хотел бы, но не могу. — Его глаза тоже заблестели.

— Камни Чукку! — простонала она. — Неужели мы перенесли все, что нам пришлось перенести во имя нашей любви, только для того, чтобы вновь расстаться? — она крепко сжала его пальцы. — Почему ты такой упрямый и благородный, Бинабик из Минтахока? Я проклинала тебя за это и раньше, но никогда еще мне не было так больно.

— Я вернусь к тебе. Я клянусь, Ситкинамук. Что бы ни случилось, я вернусь к тебе.

Она наклонилась, спрятала лицо у него на груди и зарыдала. Бинабик обнял ее и крепко прижал к себе; по его щекам тоже катились слезы.

— Если ты не вернешься, — простонала она, — пусть у тебя не будет ни минуты покоя до конца времен!

— Я вернусь, — повторил он и замолчал.

Они долго стояли так, скованные горестным объятием.

— Я не могу сказать, что мне нравится эта идея, Бинабик, — сказал принц Джошуа. — Нам придется нелегко без твоей мудрости, особенно теперь, после смерти Джулой. — Принц угрюмо покачал головой. — Эйдон знает, каким ударом это было для нас. Я почти болен от горя, и у нас нет даже тела, чтобы оплакать ее.

— Таково было ее желание, — мягко сказал Бинабик. — Но в относительности нашего первого беспокойства мы не имеем возможности очень меньше печалиться о потере вашей племянницы и юного Саймона. Я объяснял вам мои соображения.

— Возможно, но как быть с мечами? Нам еще многое нужно узнать.

— Малое воспомоществование я могу оказать Стренгъярду и Тиамаку, — сказал маленький человек. — Я уже производил переводы на вестерлинг почти всех пергаментов Укекука. С очень немногими оставшимися может помогать Ситки. — Он указал на свою невесту, молча сидевшую подле него. Глаза ее покраснели. — А затем с сожалением сообщаю, что после окончания этой работы она будет забирать оставшихся кануков и возвращаться к нашему народу.

Джошуа посмотрел на Ситки.

— Еще одна утрата!

Она склонила голову.

— Но вас теперь много, — заметил Бинабик. — В горах также тяжело, и эти пастухи и охотницы будут нужны у Озера голубой глины.

— Конечно, — сказал принц. — Мы всегда будем благодарны за помощь, оказанную вашими людьми. Мы никогда этого не забудем, Бинабик. Так, значит, ты решил идти?

Тролль кивнул.

— Есть много причин, убеждающих меня в очень большой разумности этого. Также это страх, что Мириамель питает надежду украдать Сверкающий Гвоздь, думая, что ускорит этим заканчивание борьбы. Это пугает меня, поскольку, если в рассказе графа Эолейра много истинности, дворры признались подручным Короля Бурь, что в могиле вашего отца упокаивался Миннеяр.

— Что, по всей вероятности, делает беспочвенными все наши надежды, — мрачно сказал Джошуа. — Потому что, если он это знает, Элиасу незачем оставлять меч в гробнице.

— Знания Короля Бурь и знания вашего брата не есть одно и то же, — возразил Бинабик. — Нет большой редкости в том, что союзники таят секреты друг от друга. Король Бурь может не иметь знания, что мы обладаем данной тайной. Очень большая запутанность, не правда ли? Кроме всего прочего, из того, что поведывал старик Таузер, — истории о том, как вел себя ваш брат, когда получал лезвие, — можно делать вывод, что обладатели клейма Пика Бурь не переносят его близости.

— Глупо было бы рассчитывать на это, — сказал Джошуа. — Изгримнур, что ты думаешь обо всем этом?

Риммер шевельнулся:

— О чем? О мечах или о поездке тролля за Мири и мальчиком?

— О том и о другом. — Джошуа устало махнул рукой.

— Немного могу сказать про мечи, но в словах Бинабика есть резон. Что до остального… — Изгримнур пожал плечами. — Кто-то должен ехать, это ясно. Я один раз уже привез ее обратно, так что, если хочешь, могу снова поехать.

— Нет. — Принц твердо покачал головой. — Ты мне нужен здесь. И я не стану снова разлучать тебя с Гутрун ради моей упрямой племянницы. — Он повернулся к троллю: — Сколько человек ты хотел бы взять с собой?

— Ни единого, принц Джошуа.

— Никого? — Принц был потрясен. — Да почему же? Спокойнее было бы взять с собой несколько верных людей, как ты сделал, отправляясь к Урмсхейму.

Бинабик покачал головой:

— Имею предположение, что Мириамель и Саймон не стали бы прятаться от меня, но, с несомненностью, они будут пугаться и побегать от верховых солдат. Кроме того, есть места, где очень хорошая проходимость для меня с Кантакой, но совсем плохая для всадников, имеющих даже такое великое искусство, как тритинги Хотвига. И потом, я могу ехать с большей тихостью. Нет, очень лучше мне отправляться в одиночестве.

— Мне это не нравится, — сказал Джошуа. — Я вижу, что Ситки тоже недовольна. Но, по крайней мере, я обдумаю твое предложение. Может быть, это действительно самый лучший выход. — Он поднял руку и потер лоб. — Дайте мне немного подумать.

— С несомненностью, принц Джошуа. — Бинабик встал. — Но не предавайте забыванию тот факт, что даже редкостной замечательности нос Кантаки не имеет возможности чуять след, слишком долго прохлаждавшийся на земле. — Он поклонился, Ситки последовала его примеру. Потом тролли повернулись и вышли.

— Он маленький — они оба маленькие, — задумчиво сказал Джошуа. — Но я не только не хотел бы, чтобы тролли уходили, — я был бы счастлив, если бы с нами была еще тысяча таких, как они.

— Он храбрый, этот Бинабик, что верно, то верно, — сказал Изгримнур. — Иногда кажется, что, кроме храбрости, у нас уже ничего и не осталось.

Некоторое время Эолейр наблюдал за мухой, жужжавшей у головы его лошади. Если не считать легкого подергивания ухом, лошадь оставалась совершенно спокойной, но Эолейр продолжал смотреть. В путешествии по западным окраинам Эрнистира, неподалеку от Фростмарша, смотреть больше особенно было и не на что; кроме того, муха напомнила ему о чем-то не совсем отчетливом, но явно требовавшем его внимания. Граф Над Муллаха наблюдал за крошечной черной точкой, пока наконец не понял, почему она приобрела в его глазах такую значительность.

Это первая муха за долгое, долгое время — первая с начала зимы. Должно быть, становится теплее.

Эта довольно заурядная мысль дала толчок к множеству других, менее обычных размышлений.

Может ли быть, что каким-то образом ветер переменился, подумал он. Возможно ли, чтобы Джошуа и его люди каким-то образом уменьшили могущество Короля Бурь и разжали тиски его магической зимы? Он обернулся и посмотрел на небольшой отряд ободранных эрнистирийцев, ехавших за ним, и на ситхи, которые вели людей за собой, сверкая разноцветными знаменами и доспехами. Может быть, то, что Джирики и его народ вступили в битву, склонило чашу весов на нашу сторону? Или я придаю слишком большое значение этому мельчайшему из знаков?

Он мрачно усмехнулся про себя. Ужасы последнего года заставили его захмелеть от предзнаменований, как его предков в Эрнов день.

Мысли о предках последние несколько дней очень занимали Эолейра. Армия ситхи и людей по пути в Наглимунд недавно останавливалась в замке Эолейра в Над Муллахе, на реке Баралейн. За те два дня, что они провели в замке, граф нашел в округе еще шестьдесят человек, пожелавших присоединиться к отряду. Эолейр подозревал, что их к этому побудило скорее желание ехать в обществе легендарных справедливых, чем чувство долга или стремление к отмщению. В основном это были те, чьи семьи были потеряны или уничтожены во время недавних боев. Люди, у которых оставалась земля, или близкие люди, нуждающиеся в защите, не хотели ехать на новую войну, независимо от того, насколько благородной и важной была ее причина, — и Эолейр не мог приказать им сделать это: аристократия Эрнистира лишилась этого права еще во времена короля Тестейна.

С Над Муллахом обошлись менее жестоко, чем с Эрнисадарком, но все же родовое поместье графа сильно пострадало во время оккупации Скали. За то короткое время, что у него было, Эолейр собрал немногих оставшихся слуг и, как мог, постарался наладить жизнь в замке. Если он каким-то образом умудрится вернуться сюда после этой безумной войны, которая день ото дня становится все безумнее, он ничего бы так не хотел, как по возможности быстро скинуть с плеч бремя ответственности и поселиться в тишине и уединении в своем возлюбленном Над Муллахе.