Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но кортеж победителей еще не вышел из старой церкви. Появился прево Парижа, мессир Филипп де Тернан, которого она узнала с первого взгляда. Высокомерный, безразличный, со взглядом, витающим поверх голов презренной толпы и теряющимся на горизонте, интересном ему одному, он нес герб Филиппа Бургундского рядом с гербом столицы.
Медлительность процессии раздражала Катрин, и, поскольку колокола на минуту прекратили свой оглушительный звон, она опять повернулась к своему новому знакомому:
— Скажете вы мне, наконец, что произошло с моим супругом?
— Подождите немного, госпожа, нам здесь не удастся поговорить, и потом, кажется, я уже и так много сказал…
Он явно раскаивался, но молодая женщина больше не могла оставаться в неведении.
— Без сомнения, мессир! — подтвердила она холодно. — Но вы слишком много сказали, чтобы не договорить до конца. И если вы не хотите, чтобы я сейчас бросилась к монсеньору коннетаблю и, пренебрегая процессией, учинила Ужасный скандал…
Сен-Симон изменился в лице.
— Вы этого не сделаете!
— Сразу видно, что вы меня не знаете. Но я сжалюсь над вами: ответьте только на два вопроса. Первый: мой супруг в настоящее время находится в этой церкви вместе с другими капитанами, сопровождающими коннетабля?
— Нет!
— Где он?
Молодой офицер бросил умоляющий взгляд на колокол, словно надеясь, что новая волна звона опять помешает ему говорить. Но ее не последовало, и он решился.
— В Бастилии! Уже две недели. Но не спрашивайте меня почему. Только монсеньер коннетабль имеет право вам ответить, — поспешил он добавить. — И, ради Бога, помолчим! Там монахи, они на нас косо смотрят.
Но ему и не требовалось призывать Катрин к молчанию. Эта новость лишила ее дара речи. Арно в Бастилии? Арно арестован? И, видимо, по приказу коннетабля? Это было немыслимо, невообразимо! Это было чистым безумием! Какое он мог совершить преступление, чтобы заслужить это?
Она чувствовала себя потерянной, утонувшей в толпе пленницей этих солдат, этих нотаблей, которые величественно проходили перед ней в своих длинных красных платьях с вышитым на плече кораблем, гербом города. Она повернула голову, робко ища какой-нибудь выход, дыру, в которую можно было бы броситься, чтобы бежать к Бастилии, где она могла хоть что-нибудь узнать. Ведь конца этой церемонии не видно!
Повернув голову, она встретилась с растерянным, но почти улыбающимся взглядом Беранже.
— Что вы находите во всем этом смешного? — буркнула она сквозь зубы. — Вы знаете, что такое Бастилия?
— Очень прочная тюрьма, могу себе представить, — ответил паж. — В высшей степени плачевно, что в ней находится мессир Арно, но в меньшей все-таки степени, чем вы о том думаете, госпожа Катрин.
— И почему же? Будьте добры…
— Потому что ему нечего особенно опасаться Гонне д'Апшье. Ведь даже если бастард прибыл раньше нас, он не мог добраться до нашего сеньора, до этой Бастилии, где он находится уже две недели… И на том спасибо!
Логика пажа немного успокоила Катрин. В замечании было много справедливого, если, конечно, гнев коннетабля, который у него вызвал Арно, чей характер не был для него секретом, не должен стоить ему головы.
— Я полагаю, — добавил паж, — что вам легко можно получить объяснения. Каждый знает, как к вам относятся при дворе. Достаточно только немного терпения… до конца церемонии.
Немного успокоенная, Катрин постаралась сосредоточиться на спектакле, раз уж не было никакого способа его избежать. Она без особого раздражения смотрела на прибывающих членов городского Совета, сопровождаемых прево торговцев Мишелем де Лаллье, этим отчаянным буржуа, который всю жизнь вел глухую борьбу с англичанами, устраивая заговоры и продолжая тайную войну для того чтобы вернуть Париж его законному королю. По тому шепоту, который Катрин уловила за его спиной, именно он утром 13 мая открыл ворота Сен-Жак перед войском коннетабля, в то время как на другом конце города у ворот Сен-Дени его сын Жак проделывал обманный маневр, отвлекая внимание англичан и заставляя их поверить в нападение французов с этой стороны.
Оказавшемуся в городе Ришмону осталось только расчистить перед собой дорогу. Признательный коннетабль, как и все парижане, вспомнившие наконец вкус хлеба, немедленно оказали старому буржуа ту высокую честь, которой он безусловно был достоин. В эту минуту Лаллье был на вершине своей славы, так как при виде его толпа разразилась приветственными криками.
— Смотрите! — шептал Сен-Симон. — Вот коннетабль!
— Он крестный отец моей дочери, — сухо отрезала Катрин. — Я его давно знаю.
Увидев его, она испытала настоящее облегчение. Она с радостью узнала это страшное лицо со шрамом, который, однако, не мог лишить привлекательности его взгляд, чистый и светлый, как у ребенка. Квадратный, почти одинаковый в ширину и высоту, но атлетического сложения и без лишнего жира, бретонский принц нес свои доспехи с такой же легкостью, как пажи шелковые накидки, и радость победы еще освещала его загорелое лицо, несмотря на достаточно мрачный характер церемонии.
Его окружили капитаны, но за исключением орлеанского бастарда, который шел рядом с ним и был его другом, Катрин не узнала никого. Там были бургундцы и бретонцы, но не было ни Ла Гира, ни Ксантрая, верных друзей, ни одного человека из его обычного окружения.
Беспокойство, на мгновение исчезнувшее благодаря Беранже, снова вернулось к ней: Арно в Бастилии. Ла Гир и Ксантрай отсутствуют. Что бы это могло значить?
У нее больше не было времени задаваться вопросами. Молодой лейтенант схватил ее за руку.
— Пойдемте! — сказал он. — Мы можем теперь последовать за процессией.
И они бросились вдогонку, следуя за кортежем до двора Сен-Мартен.
Он представлял собой широкий квадрат, в центре которого возвышался вяз, сияющий новой листвой. Дерево был единственным веселым пятном в этом мрачном месте. Совсем рядом помещалась тюрьма с виселицей, поднимавшейся перед самой дверью. Другие углы были заняты свинарниками, большими кучами навоза, от которых исходил невыносимый запах.
Однако именно этот навоз привлекал внимание благородного собрания, выстроившегося к нему лицом. Перед ним находилось несколько солдат, но вместо копий, алебард и пик они держали вилы и длинные крючья. Казалось, все чего-то ждут.
В одном углу стояло множество гробов, открытых и вышитых шелковыми саванами, тут же расположилась группа из нескольких человек в полном трауре, которым Ришмон вежливо поклонился.
Епископ и настоятель приблизились к горе нечистот, над которой, к ужасу Катрин, старый прелат дрожащей рукой описал в воздухе знак
