Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Дилэни Сэмюэл Р.

«Вы вот что поймите: тут все дома, будь они глинобитные или каменные, стоят не более двадцати пяти лет – тебе ведь как раз столько, парень? – Тирек кивнул. – То работорговцы придут и порушат всё, то солдаты. У деревень жизнь недолгая. Мальчонкой я, помню, думал, что между работорговцами и императорскими солдатами разницы нет: те же стальные мечи, те же кожаные латы, – он покосился на Тирека, – то же зло творят. Одни разве что пленных брали, а другие резали всех подряд. Белхэм? Да, слыхал я, будто бы он здесь родился, но во всех южных деревнях говорят то же самое – даже если им меньше лет, чем самому молодому из вас. – Теперь он смотрел на Арли, и я возгордился, что кажусь таким взрослым. – Нам тут особо похвастаться нечем, благородный наш гостюшка, – оно и неудивительно, что все хотят отличиться».

В двух оставшихся деревнях мы и того не услышали. Раньше я не мог представить, что в месте смерти Белхэма когда-то существовала гостиница, теперь же – хотя ни Арли, ни Тиреку этого не сказал – не мог вообразить, откуда у варварского мальчика в этой убогой среде мог взяться интерес к цифрам, кругам, треугольникам, рычагам, разрушению скал, движению воды и ветров. Быть может, он посещал помещичьи усадьбы? Но местная знать, судя по домам, где мы останавливались, была не намного просвещенней своих крестьян, хотя и властвовала над ними. Теперь, правда, я рассматривал этот недостаток воображения как собственный изъян: кто я такой в сравнении с гениальным Белхэмом?

Впрочем, невзирая на все мои недостатки и новообретенные навыки, я пришел к выводу, что рождение Белхэма еще более расплывчато и менее достоверно, чем его смерть. Городок, где он умер, был, по крайней мере, один и подходил под обстоятельства его смерти, но эти пять варварских деревушек чем-то да отличались одна от другой – как и те хижины, что встречались мне в горах, в лесах и в пустыне: у каждой имелись свои особенности. Белхэм, родившись в одной из них, обрел талант вычислять и строить из камня, я же, побывав здесь, даже его жизнь не мог воссоздать.

Объехав их все, мы, как я уже говорил, сидели втроем в лесу у костра и собирались ложиться спать. На ужин я приготовил кролика и какие-то мелкие дикие клубни. Тирек не захотел сыграть в кости с Арли, и тот вглядывался во мрак, где ему не иначе мерещилась нечисть, о которой наряду с травами рассказывала ему старая знахарка. Что, если бы «моего солдата» или «моего слугу» попросили рассказать о последнем прожитом нами часе? Спросили бы, что мы ели, как располагали устроиться на ночлег? Насколько сильно отличались бы их рассказы от моего? И как я могу надеяться рассказать подлинную историю Белхэма, не совпадая с ним ни во времени, ни в пространстве?

Старыми торговыми знаками можно было написать «я видел…», «она была…», «он сделал то-то и то-то…», но написать «я, кажется, видел нечто похожее на…» или «некто, быть может, побывал близ места, напоминающего…» или «некто, возможно, был тем же лицом, что и…», представлялось затруднительным или совсем невозможным. Однако историю Белхэма я только так и мог написать. Письменная речь гораздо точнее устной. Неведомый гений с Ульвен позволил нам передавать на письме все неточности устного слова, но я в ту пору не обладал инструментом такого рода; между точностью и неточностью лежала неодолимая пропасть, и ни Белхэм со своей стороны, ни – как мне стало наконец ясно – я со своей не могли навести через нее мост. О чем я подумал, осознав это тогда, у костра?

Помните мой тайный замысел?

Пока я размышлял о том, как время и пространство разрушили построенный мной порядок, ко мне вернулось желание вырваться из стеснявших меня границ.

Я не мог поделиться со своими двумя друзьями крушением своих планов, и это значило, что из друзей они превращались в бремя, которое я больше не мог нести. Тирек, хоть и обозвал меня когда-то глупым мальчишкой, полагал, без сомнения, что я распоряжаюсь, по крайней мере, собранными мной сведениями – Арли же при каждой противоречивой находке попросту думал, что это самое я и искал.

Я же не нашел ничего, кроме кучи строений, дорог и скал, одни из которых отыскались в ожидаемых местах, а другие нет.

Не в силах сказать об этом моим товарищам из страха потерять ту толику уважения, какой пользовался у них, я жаждал от них избавиться. Это желание неизменно возвращалась ко мне при мысли о горах, лесах и пустынях собственного невежества. Но именно у того костра я почувствовал, что меня ждет нечто новое и чудесное, не связанное ни с Белхэмом, ни с Неверионом, – стоит только освободиться от моих спутников и вырваться из этой страны, оставив заодно позади ее запутанную историю.

Границы Невериона нанесены на карту менее четко, чем несколько серединных провинций, но мы теперь находились на его южной оконечности – в южном углу моей карты.

Я подошел к местам рождения и смерти Белхэма насколько мог близко, но слишком мало узнал о том, что лежало между ними, чтобы прекратить свой поход. Он не только не завершился успешно, но даже не начинался толком, если подумать – и все же с этой затеей, как бесполезной, так и невыполнимой, следовало проститься.

Порожистая река, вдоль которой мы ехали между последними двумя деревнями, уходила за край моей карты. Если ехать по ней и дальше, она выведет меня за пределы Невериона. Самым разумным было бы, конечно, дождаться утра, а затем достать карту и объявить, что мы продолжаем ехать на юг. Но у меня зародилось подозрение, что двое других послушны не столько мне, сколько цели моего путешествия – и не знают, в отличие от меня, что эта цель потерпела крах. Думаю, я хотел дезертировать по тем же причинам, что и солдаты, бросившие меня, – они-то сразу почуяли, что со мной не все ладно.

Я встал и отошел в сторону от костра. Тирек, взглянув на меня, тут же снова уставился на огонь. Решил, видно, что мне надо облегчиться или порукоблудить – занятия, за которыми неоднократно заставал его я. Зевающий Арли на меня совсем не смотрел. Я шел на ощупь; через десять шагов стало так темно, что можно было идти и с завязанными глазами. Ветки били по лицу, по груди. Я натыкался на стволы и перелезал через поваленные деревья, опасаясь встретить по ту сторону такую же крутизну, с которой свалился Белхэм, а после и я.

Тридцать шагов, сорок, пятьдесят. Я вышел на поросшую кустами поляну. Ночь была безлунная, но такого количества звезд я еще не видал. Их крупную соль пересекала мелкая пыль Млечного Пути. На правом краю поляны протекала река – я различал белую пену вокруг камней в ее русле. Было до странности тихо, слышался только шепот воды. Безымянные неверионские боги так похожи на нас, что изображать их незачем, но на юге я слышал от крестьян, а то и от помещиков, имена более древних богов; вечерами мне даже показывали их очертания среди звезд. В ту ночь я вообразил, что вижу на небе всех богов, бывших и будущих, с именами и без – и все они смотрят, как я пробираюсь через поляну, стремясь перейти незримую границу Невериона.

Я пытался рассмотреть, в какую сторону течет река, чтобы не сбиться с пути, когда опять войду в лес, что и случилось еще через тридцать шагов. Прислушиваясь к ней, я гадал, что иссякнет раньше – запас моих сил или ночь. Себе я представлялся круглым дураком и отчаянным храбрецом в то же время. Собственное тело казалось мне сгустком тьмы при переходе неведомого рубежа, но повернуть назад мне даже в голову не пришло.

Я уже говорил вам о чудище, с которым жительствую здесь в Колхари, – о репутации мудреца и учителя. Тогда я еще не представлял себе, как легко подобные чудища создаются, но уже догадывался, что они есть у всех – как у знаменитых, так и у самых заурядных людей. Разве не обсуждали мы с Арли Тирека, когда тот уходил на охоту? Разве заглазно не осмеивали с Тиреком чудачества Арли? Теперь они, конечно, говорят обо мне и творят новое чудище – а когда кто-то из нас умрет, только оно и останется. Я шел не по следам Белхэма, а по следам чудища, присвоившего себе имя Белхэма. За все свое путешествие я понял лишь, из чего эти твари лепятся: из противоречий, предположений, заблуждений, невозможностей и невежества. Почти год – долгий срок для восемнадцатилетнего юноши – я, как герой с лицедейских подмостков, преследовал чудовище по имени Белхэм, и сразился с ним, и порубил его на куски, и раскидал эти куски во все стороны. В эту ночь оно наконец исчезло, не считая той роковой силы, что его создала. Той, что собрала воедино и переиначила обрывки знаний и сведений, сотворив сущность, с которой я начал свой путь, – сущность, которую создал я сам, желая увековечить ее.