Впусти меня - Йон Линдквист

Одна только мысль о сети туннелей на глубине десяти метров под землей, о пустых залах и кабинетах, напоминающих адскую канцелярию. Просторно. Тихо. Пусто.

Трупы — цветочки по сравнению…

Он набрал код, по привычке нажал на кнопку автоматического открывания дверей, которая лишь беспомощно щелкнула. Тогда он вручную открыл дверь и, войдя в морг, натянул резиновые перчатки.

Ну а дальше что?

Покойник, оставленный им под простыней, лежал обнаженным. Его эрегированный пенис вздымался под углом, а простыня валялась на полу. Прокуренные легкие Бенке издали свист, когда он с шумом втянул воздух.

Значит, маньяк не умер. Значит, он жив… раз еще мог двигаться.

Медленно, как во сне, мертвец пошевелился. Руки замолотили по воздуху, и Бенке инстинктивно попятился, когда одна из них — имевшая мало общего с человеческой рукой — чуть не коснулась его лица. Покойник попытался сесть, но снова упал на стальную каталку. Единственный глаз смотрел прямо, не мигая.

Какой-то звук. Человек на каталке издал какой-то звук:

— Э-э-э-э-э…

Бенке провел рукой по лицу. Что-то случилось с его кожей. Она была какой-то странной на ощупь… Он взглянул на руку. Резиновые перчатки.

Сквозь пальцы он увидел, как покойник снова попытался сесть.

Черт, что же делать?!

Покойник опять упал на коляску, послышался плеск. Несколько капель этой его жидкости забрызгали лицо Бенке. Он попытался стереть их рукой в перчатке, но только размазал по щекам.

Он поднял воротник рубашки, утерся им.

Десять этажей! Он упал с десятого этажа.

Спокойно. Спокойно. У тебя проблема. Реши ее!

Если он не мертв, то по крайней мере должен быть при смерти. Значит, ему нужна медицинская помощь.

— Э-э-э-э-э-э…

— Я здесь. Я вам помогу. Я отвезу вас в реанимацию. Постарайтесь не двигаться, я…

Бенке подошел и положил руку на напрягшееся тело. Здоровая рука маньяка взметнулась и схватила его за запястье. Черт, до чего же он сильный! Бенке пришлось воспользоваться обеими руками, чтобы разжать его хватку.

Нужно было чем-то накрыть пострадавшего для поддержания нормальной температуры тела, но ничего подходящего, кроме одноразовых простыней, здесь не имелось. Бенке взял три штуки и попытался накрыть ими больного. Тот извивался, как червяк на крючке, не прекращая издавать этот странный звук. Бенке навалился на маньяка всем телом и, когда тот немного утих, накинул поверх него простыни.

— Сейчас я вас отвезу в реанимацию, хорошо? Постарайтесь не двигаться.

Он покатил каталку к дверям и, несмотря на шок, даже вовремя вспомнил, что двери не работают. Обойдя изголовье, открыл дверь, бросив взгляд на лицо маньяка. Лучше бы он этого не делал.

Рот, потерявший всякое сходство со ртом, начал открываться.

Полузажившие ткани затрещали и поползли по швам со звуком, с которым чистят рыбу. Только несколько лоскутов розовой плоти все не поддавались, растягиваясь по мере того, как дыра в нижней части лица становилась шире и шире.

— А-а-а-а-а-а!

Вопль пронесся по пустым коридорам, и сердце Бенке заколотилось со страшной силой.

Лежи смирно! Заткнись!

Если бы у него в руках в эту секунду оказался молоток, он бы не удержался от искушения впечатать его в эту отвратительную дрожащую массу с выпученным глазом, — оставшиеся лоскуты рта наконец лопнули, как натянутая резинка, и Бенке различил белые зубы, зияющие посреди красно-коричневого месива, некогда бывшего лицом.

Бенке обошел каталку с другой стороны и покатил ее по коридорам к лифту. Он почти бежал, до смерти боясь, что его груз свалится на пол.

Бесконечные коридоры расстилались перед ним, как в кошмаре. Да это и был настоящий кошмар. Все мысли о «хорошей истории» как ветром сдуло. Он мечтал об одном — оказаться среди людей, живых людей, избавиться от этого распластавшегося на каталке орущего монстра.

Он добежал до лифта и нажал на кнопку вызова, рисуя в голове путь до реанимации. Пять минут — и он там.

Уже на первом этаже найдется кто-нибудь, кто сможет ему помочь. Две минуты — и он вернется в реальность.

Ну давай же, чертов лифт!

Маньяк помахал здоровой рукой.

Бенке посмотрел на нее, закрыл глаза, снова открыл. Маньяк пытался что-то сказать. Подзывал Бенке поближе. Значит, он был в сознании.

Бенке встал рядом с каталкой, наклонился:

— Ну? Что?

И вдруг рука маньяка обхватила его за шею, пригибая голову вниз. Бенке потерял равновесие и упал на лежащее тело. Маньяк держал его железной хваткой, притягивая голову все ближе и ближе к… дыре.

Он попытался ухватиться за стальной поручень изголовья, вырываясь, но противник вывернул его шею так, что Бенке прижался лицом к промокшему насквозь компрессу на горле маньяка.

— Пусти ты, гадина…

В ухо ему вонзился палец, и он услышал, как затрещала барабанная перепонка, когда палец вошел глубже, проникая все дальше и дальше. Он заболтал ногами и, ударившись щиколоткой о стальную основу каталки, наконец закричал.

Тут в щеку ему вонзились зубы, а палец вошел так глубоко в ухо, что в глазах потемнело, и… он сдался.

Последнее, что он увидел, — это как мокрый компресс перед его глазами изменил цвет, слегка порозовев, пока маньяк пожирал его лицо.

Последнее, что он услышал, — это…

Дзинь!..

Двери лифта распахнулись.

Они лежали рядом на диване, потные, задыхающиеся. Все тело Оскара ныло, он совсем обессилел. Он зевнул так, что челюсти хрустнули. Эли тоже зевнула. Оскар повернулся к ней:

— Прекрати!

— Ты о чем?

— Ты же на самом деле не хочешь спать?

— Нет.

Оскар с трудом удерживал веки открытыми и говорил, почти не шевеля губами. Лицо Эли становилось расплывчатым, каким-то нереальным.

— А как ты… добываешь кровь?

Эли посмотрела на него. Молча, не отрываясь. Затем что-то для себя решила, и Оскар увидел, как щеки и губы ее заходили, будто она что-то пережевывала. Потом она обнажила зубы.

И он увидел клыки.

Она закрыла рот.

Оскар отвернулся и уставился в потолок, где с давно не использовавшейся лампы свисал кусок пыльной паутины. У него не осталось сил удивляться. Ну ладно. Значит, она вампир. Он же и раньше это знал.

— И много вас?

— Кого это «нас»?

— Ну, сама знаешь.

— Нет, не знаю.

Оскар пошарил глазами по потолку, разыскивая еще паутину. Нашел две. Ему показалось, что по одной из них ползет паук. Он моргнул. Потом еще раз. Глаза словно запорошило песком. Никакого паука.

— И как мне тебя теперь называть? Твое настоящее имя?

— Эли.

— Тебя правда так зовут?

— Почти.

— Так как же?

Пауза. Эли чуть отодвинулась от него, ближе к подлокотнику, перевернулась на бок.

— Элиас.

— Но это же… мужское имя.

— Да.

Оскар зажмурился. У него больше не было сил. Веки словно приклеились к глазным яблокам. Черная дыра начала расти, поглощая его. В глубине сознания еще теплилась мысль, что нужно что-то сказать, что-то сделать. Но он уже не мог.

Черная дыра взорвалась в ультрарапиде, медленно засасывая его, и он полетел вверх тормашками прямо в космос, погружаясь в сон.

Он почувствовал, как где-то далеко кто-то кого-то погладил по щеке. Не смог сформулировать мысль, что, раз он это чувствует, значит, это его щека. Но где-то на далекой планете кто-то кого-то погладил по щеке.

И это было приятно.

А дальше были только звезды.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Тролль и его друзья

Вот тролль с друзьями на пути, Он не позволит вам пройти.

Воскресенье, 8 ноября

Мост Транебергсбрун. Когда он открылся в 1934 году, то был ни больше ни меньше гордостью нации. Самый большой бетонный одноарочный мост в мире! Единая мощная дуга, соединявшая Кунгсхольмен и Вестерурт, который в то время представлял собой сборище мелких деревушек в Бромме и Эппельвикене и район Энгбю с его однотипными коттеджами.

Но прогресс шел семимильными шагами. В Транеберге и Абрахамсберге уже стояли первые пригородные поселки с трехэтажными домами, и государство к тому времени уже купило огромные земельные участки к западу от Стокгольма, чтобы несколько лет спустя запустить стройку, которая со временем превратится в Веллингбю, Хессельбю и Блакеберг.

И мост был призван объединить эти районы. Почти все, кто ехал в Вестерурт или из него, проезжали через Транебергсбрун.

Уже в шестидесятых поступили первые тревожные сигналы, что мост не выдерживает нагрузки. Его то и дело ремонтировали и укрепляли, но реконструкция, о которой временами поговаривали, постоянно откладывалась.