Всадники - Жозеф Кессель

Мокки выбрал такое место, чтобы солнце светило сзади, спустил Уроза с седла, усадил на гору подушек и стреножил Джехола, позаботившись, чтобы тот находился как можно ближе к ним.

Как и подобает, Уроз поблагодарил двух мужчин, любезно подвинувшихся, чтобы предоставить ему побольше места. Судя по всему, это были люди знатные.

Тот, что сидел слева, был явно очень богатым человеком, о чем свидетельствовала и тонкая ткань его одежды, и мягкая кожа его сапог с острыми мысками, и полные цветущие его щеки, и ухоженная седеющая, подстриженная веером борода. Однако богатство, похоже, не сделало его ни горделивым, ни капризным. Своим добродушием и простотой в обращении он напомнил Урозу Осман-бая из Меймене, славного владельца благородных скакунов.

Другой сосед Уроза был в грязной одежде, лицо имел желчное, в оспинах, с невыразительными глазами и острым подбородком, на котором в беспорядке торчали пучки редких седых волос. Но чопендоз обратился именно к нему первому со словами благодарности. Ибо его зеленый тюрбан, свидетельствовавший о совершенном им паломничестве в Мекку, ставил его выше даже самых богатых и самых могущественных людей.

– О, святой человек, – сказал ему Уроз, – обещаю тебе, что пронесу до самого дома, до моей далекой провинции хвалу паломнику из Бамиана, великодушно уступившему место проезжему всаднику.

– Если только гниющая твоя нога позволит тебе дожить до этого дня, – съязвил человек в зеленой чалме скрипучим голосом. – Посмотри.

Он поднял палец к небу. Уроз посмотрел наверх. Низко над ним кружил огромный черный ворон. Худшего предзнаменования невозможно было и придумать. В этот момент над Урозом склонилась голова саиса, загородившего ему поле зрения.

– Джехол в хорошем месте и тут, рядом, – сообщил он.

На сердце у Уроза отлегло. Мокки загородил его от беды.

– Тебе сейчас ничего не нужно? – спросил саис.

– Ты сделал как раз то, что было надо, – посмотрел на него Уроз.

Потом повернулся к соседу слева и спросил:

– Не скажешь ли ты свое имя Урозу, сыну Турсуна, чтобы он мог оказать тебе подобающую честь?

– Меня зовут Амджяд Хан, – ответил толстяк с любезностью и достоинством.

– Запомню на всю жизнь, – продолжал Уроз. – И если я обращаюсь к тебе, о Амджяд Хан, столь поздно, то, клянусь Аллахом, это вовсе не от неблагодарности или от грубости. Как ты видел, мне не позволил это сделать святой человек… по своей доброте.

При этих словах, от беззвучного смеха в Амджяд Хане все пришло в движение: блестящие и такие сладостные глаза, что они казались помазанными маслом, пухлые губы, толстые щеки, прикрывающий его живот шелк, и даже четки из лазурита в его жирных, гладких пальцах.

– Не придавай большого значения, сын Турсуна, словам Хаджи Замана, – тихо посоветовал он ему. – Что ему в голову придет, то его уста сразу же и сообщают.

– Уста Истины, – взвизгнул Хаджи.

– Истины, Истины святого Али, – закричал другой, очень странный голос.

Глубокий, хриплый, надтреснутый, словно карканье вороны, он принадлежал человеку в лохмотьях, усевшемуся рядом с Мокки, прямо за тем, кто был в зеленой чалме. Он был такого же роста, как и саис, но выглядел намного выше из-за своей неестественной худобы. Сквозь дыры в одежде можно было пересчитать у него ребра. Лицо его украшал большой крючковатый нос.

– Али, Али, – прокаркал странный голос.

Уроз подумал, что речь идет о зяте Пророка, праведнике-калифе, которого в северных провинциях почитают наравне с самим Мухаммедом. Он вспомнил о мечети в его честь, сверкающей лазурными куполами в Мазари-Шарифе, столице степей. И ему тут же показалось, что он воочию видит чудесные стаи голубей, тысячами садящихся на его могилу.

Тут он резко откинулся спиной на поддерживающие его подушки. Его ослепили взмахи больших черных крыльев…

Ворон с карканьем уселся на голову человека, чей голос так напоминал его собственный. Оперение птицы было трудно отличить от иссиня-черных, ниспадающих до плеч волос человека. На этом фоне ярко выделялись яркого совершенно кровавого цвета клюв и когти ворона.

– Не удивляйся, – тихо объяснил Амджяд Хан Урозу. – Хозяин птицы, Хозад, покрывает ему клюв и когти красным лаком, чтобы украсить Али.

– Так Али… это, значит, имя ворона? – спросил Уроз.

– Что поделаешь! – со вздохом признал Амджяд Хан. – Хозад уверен, что его черную птицу посещает дух великого калифа.

Затем, понизив голос, добавил:

– Посмотри, как он худ, какие у него глаза…

– Вижу: ни дня не может прожить без гашиша, – сообразил Уроз.

– В Священном Писании нет ни единого слова, запрещающего правоверным пользоваться травами, если им этого хочется, – взвизгнул Хаджи Заман.

Ему ответили надтреснутый смех и долгое карканье. Уроз вздрогнул. Он не мог отличить голос смеявшегося от карканья. Ворона от хозяина.

Тут вдруг вокруг него все пришло в движение. Все встали и стали кого-то приветствовать. Амджяд Хан тоже встал. Остались сидеть только Уроз из-за своей раны и Хаджи Заман, как обладатель зеленой чалмы.

Сквозь толпу шел молодой человек в европейской одежде, с шапочкой из каракуля на голове. Лицо его было худым, губы – суровыми. Его сопровождал полицейский офицер в униформе.

– Наконец-то соблаговолил явиться глава района, – счел нужным возмутиться Хаджи Заман. И этот чинуша заставляет ждать паломника из Мекки! И даже сейчас не спешит. Прохлаждается, видите ли…

– А зачем спешить, о святой человек? – спросил его Уроз.

– Затем, что я пришел сюда, чтобы играть, – крикнул Хаджи Заман.

Бесстрастные до этого черты его лица приняли напряженное выражение. В его блеклых глазах запрыгали искорки. И поскольку в Хаджи Замана вселились демоны риска, у Уроза появилось ощущение гораздо большей своей близости именно к этому неприятному человек, чем к благодушному Амджяд Хану, спокойно перебиравшему свои четки.

Глава района уселся рядом с Амджяд Ханом. Полицейский подал сигнал свистком. Открылись дверцы домишек, стоявших по краям арены. В каждом из проемов появилось по барану.

Глава района наклонился к Амджяд Хану:

– Они правильно подобраны, и оба очень хороши.

Уроз согласился с ним.

Бараны были одного роста, высокие, но не слишком, оба были каракулевой породы, с густой шестью пепельно-серого цвета, только у одного – в коричневую полоску, а у другого – с голубоватыми пятнами. Лбы их украшали веретенообразные рога, закрученные, как змеи.

Хаджи Заман откинул голову назад и выразил свое недовольство Хазаду, гладившему своего ворона:

– Избалованы и ленивы.

Уроз не стал ему возражать.

Ни один из баранов, вышедших на арену, не старался утвердиться в своем превосходстве, толкаясь или пытаясь пройти первым. Они мирно шествовали друг за другом. Первым один из них вышел просто потому, что выводивший его пастух сильнее, чем другой, потянул за рог.

В толпе, состоявшей в основном из покупателей, покинувших ради зрелища рынок, раздались добродушные крики:

– Эй, Гамаль, да ты торопишься больше твоего барана.

– Ахмад, а ты смотри, как бы твой кудрявый не заснул у тебя на коленях.

– Эти бараны, наверное, думают, что они попали в овчарню, а не на арену.

Бараны… Бараны… Разве можно так вот сразу понять, кто из них настоящий боец?

Гамаль и Ахмад, еще совсем молодые люди в чистых куртках и брюках, в тщательно закрученных чалмах, только краснели от смущения. И каждый из них стал, насколько им позволял их голос, расхваливать своих питомцев.

– Он самый умный, самый сильный…

– А мой – настоящий султан в своем стаде.

– Непобедимый борец…

– Давай, ставь на моего барана, и станешь богачом.

– А мой приносит мне столько афгани, сколько кудрей на его спине.

Все эти слова были не более чем ярмарочной похвальбой. Все это знали, в том числе и сами пастухи. Они своими криками сами себя разогревали. И в конце концов стали верить в то, что говорят. Лица, руки, тело, складки одежды – все в них выражало полнейшую убежденность. Она передавалась и зрителям, которые испытывали сильнейшую потребность быть обманутыми.

– В бой! В бой! – кричали они.

Кое-кто начал заключать пари.

Уроз с удивлением обнаружил, что его рука мнет пачку денег в поясе. Сколько там афгани? Уроз не знал. Он не любил считать. Полный карман или пустой – таковы были его единственные ориентиры. Во всяком случае, поскрипывающая пачка была довольно толстой. Когда Уроз отправлялся в Кабул, Осман-бей и Турсун проявили щедрость. В столице, до начала великого бузкаши, у него не было ни времени, ни желания тратить деньги. А после…

– На которого из них ты поставишь? – спросил Уроз у соседа слева.

– Ни на кого, – взглянул Амджяд Хан на него с извиняющейся улыбкой. Они оба принадлежат мне, я отдал их на развлечение добрых людей. Так что если я стану делать ставки, то они подумают, будто я извлекаю доход от знания особенностей этих баранов и от моего влияния на пастухов.