Всадники - Жозеф Кессель

Тут в темноте появились неясные очертания караван-сарая.

– Постой, давай постоим, дай мне договорить, – остановила Зирех его.

Мокки еще крепче прижал ее к себе и подставил ухо к горячим губам молодой женщины.

– В тех местах полгода никто не живет, – грезила она вслух. – Все бывает покрыто снегом… Но весной появляется трава, свежая, густая и такая зеленая, что глаз радуется. Распускаются цветы. Они покрывают склоны гор до самой середины лета. И тут приходят, один за другим, караваны пуштунов, как тот, который мы видели сегодня, только этот возвращался к себе, сейчас осень… Так большие кочевники перегоняют свои бесчисленные стада в Хазареджат, чтобы там их пасти. И когда они все там собираются, слушай, слушай, мой большой саис, то проводится большая-большая ярмарка. Все эти такие гордые, такие богатые племена в праздничных одеждах… Их там пятьсот… сто тысяч людей… везде расставлены шатры с роскошными коврами и драгоценным оружием. Музыканты и танцоры, радости хватает на всех. И мы тоже будем вместе с ними. Не будем бояться, будем хорошо жить. На нас будут новые одежды, и мы с тобой будем сидеть на самом прекрасном в мире коне, я позади самого большого, самого сильного, самого ловкого всадника, и все будут нам завидовать…

Приглушенный, страстный голос Зирех вибрировал где-то у самой груди Мокки, еле прикрытой дырявыми лохмотьями. Ему казалось, что этот голос исходит из его собственной груди. И так ему захотелось скорее подарить Зирех этот чудный город из шатров, что он резко опустил ее на землю, склонился к ней, приблизил губы к ее уху:

– Ладно, пошли забирать Джехола.

Зирех сжала лицо саиса обеими ладонями и долгим поцелуем выпила все его дыхание до полного изнеможения.

Во дворе караван-сарая фонарь светил хуже, чем раньше, а дымил сильнее. В нем, скорее всего, осталось мало растопленного жира. Мокки и Зирех украдкой взглянули в бывшую амбразуру и вздохнули с облегчением. Там никого не было.

– А что, если, услышав шум копыт, опять появится хозяйка? – забеспокоился Мокки.

– Ты ответишь, что ведешь коня купать в реке по приказу хозяина, – шепотом подсказала ему Зирех.

Они быстро и бесшумно прошли по общему залу и остановились у входа в ячейку, где лежал Уроз. Тот лежал, не шевелясь. Его лицо по-прежнему было похоже на маску смерти.

– Займись конем, – распорядилась Зирех, почти не разжимая губ. – А я займусь завещанием, у меня рука легче.

Мокки отвязал Джехола, заставил его встать. Конь слегка встряхнулся и лизнул саису щеку. Зирех склонилась над Урозом и пальцами, такими легкими, словно в них не было никакой субстанции, пробежала вдоль туловища. Она нащупала бумагу, сложенную пополам, схватила ее кончиками ногтей. Тут маска тихо промолвила:

– Чтобы заполучить бумагу, надо сперва меня убить.

Зирех отдернула руку и, чтобы не закричать, закрыла ею рот. Мокки не упал только лишь потому, что держался за гриву Джехола. Колени его подогнулись.

– Привяжи Джехола обратно и оставайся возле него, – сказал ему Уроз. – Как рассветет, займешься моей ногой. А шлюха пускай убирается. Немедленно.

Зирех убежала. А Уроз, прежде чем поддаться, наконец, желанию заснуть, ощутил в голове такую ясность и беспощадную решимость, как перед началом великого бузкаши.

V

ГРОМ И БИЧ

Солнце приближалось к зениту. С самого рассвета они ехали без помех. Дорога плавно поднималась в гору среди скоплений тополей, небольших полей пшеницы и бобов, а иногда и виноградников. Вода была в изобилии. Ручьи, ручейки, потоки, маленькие речки держали землю в своих сотканных из серебряных нитей сетях. Даже на каменистой почве весело зеленела густая трава. Все чаще встречались селения, больше стало попадаться людей. Прохожие были спокойны и любезны. Они приветствовали путников жестом, здоровались. Некоторые останавливались, дабы призвать милость Аллаха на гордого всадника и его верного слугу.

Их похвалы досаждали Мокки. Покидая караван-сарай, он отмыл лицо Уроза от пыли, промыл и перевязал рану, наложил шины на место перелома, и при этом раненый, несмотря на боль, не издал ни звука. И Мокки вскричал в своем сердце: «Прости… Прости меня, сын Турсуна! Дьявол вселился в меня, и я захотел обокрасть тебя и оставить одного, беззащитного». А теперь он все время повторял: «Я подумал, что он неизлечим, обречен, потому что пожелал его коня. Я был убийцей… Клянусь Аллахом, никогда, никогда больше, даже в мыслях, я не причиню вреда человеку, который дал мне Зирех».

Мокки часто поглядывал через плечо на свою спутницу. Она шла позади с низко опущенной головой. И лоб ее, под подобием платка, покрывающим волосы, казался еще более выпуклым и упрямым…

Так прошел день.

К вечеру путники подошли к ущелью, еще на заре веков промытому в горах рекой Бамиан, и остановились: они не знали, как назвать их ощущения.

Внезапно мир заполыхал огнем. И причина пожара была не столько в лучах заходящего солнца, наполнившего собой анфиладу гигантского ущелья, сколько в цвете самой горной породы. Снизу и доверху, куда ни глянь, вертикальные склоны, между которыми шумела и пенилась река, были красными. Колоннады, фронтоны, портики, выпуклости и углубления – все было красным. Каждый гребень, каждая складка сверкала ярко-красным, алым и пурпурным огнем. Там, где стены были гладкими, пламя от них отражалось, словно были они гигантскими зеркалами, повисшими над водой в самом сердце пожара. А огромные руины крепости, господствующей над ущельем и опирающейся на красные скалы, были подобны костру, зажженному в незапамятные времена и собирающемуся гореть вечно.

– Аллах! О, Аллах! – встрепенулся Уроз.

– О, Всемогущий! – не меньше его удивился Мокки.

– О, Всемилостивейший, – прошептала Зирех.

Как ни разделены были они между собой, в эту минуту они оказались во власти одного и того же, причем очень странного чувства. Это был страх, но такой, который не подавлял, не замораживал кровь в жилах. От ужаса захватывало дыхание, но сердце не замирало. Это было похоже на колдовские чары, на головокружение, пугающее и вместе с тем вызывающее желание, чтобы оно продолжалось без конца.

– Аллах! О, Аллах! – повторил Уроз.

А Мокки:

– О, Всемогущий!

И Зирех:

– О, Всемилостивейший!

Говорили они опять все вместе, ибо и чопендоз, и саис, и кочевница были вылеплены из одной и той же глины, и для защиты от этого мира им нужен был тот, кто эту глину замесил.

Уроз был не в состоянии выдержать это больше одного мгновения. Он направил коня по дороге, протоптанной бесчисленными ногами и копытами, между пенящейся водой и огненного цвета горой.

Постоянно поднимаясь, они шли вдоль бурного потока с водопадами, завихрениями и порогами. Сверкающая река оглушала их своим победоносным гимном. А великолепный пожар все продолжался. Наконец подъем стал менее крутым, река чуть спокойнее. Стены из пылающих скал расширились. И вдруг они увидели долину Бамиана.

Путники вновь остановились. На этот раз удивление смешивалось с восхищением. Перед ними простирался огромный оазис, редкое явление, на высоте почти в десять тысяч футов. Он весь сверкал ртутью водных протоков посреди изумрудной зелени рощ, садов, огородов, между которыми виднелись многочисленные дома. Слева от оазиса вдаль уходила могучая сливающаяся с небом цепь гор. А справа, вдоль дороги, по-прежнему возвышалась стена краснеющих скал.

Мимо проходили стада, медленно двигались направлявшиеся на ночлег караваны верблюдов. Из крыш спрятанных в зелени домов поднимались дымки. Их становилось все больше. Путники поняли, что перед ними был Бамиан. И сразу почувствовали, как они устали от изнурительного перехода. Захотелось найти укрытие. Но, пройдя еще немного, они снова остановились.

В стене головокружительной высоты, гладкой и окрашенной в кровавый цвет, у подножия которой они стояли, они увидели огромное углубление, явно сделанное человеческими руками. Углубление имело форму куба, над которым находилась выемка в виде купола. В глубине, у стены, стояло существо колоссальных размеров. Высота его была раза в три больше сторожевых вышек, поставленных друг на друга. Тело заполняло все помещение. А голова занимала весь объем купола. Овал головы был кругл и мягок, но лица не было. Оно исчезло, словно было отрублено. Однако в полутьме углубления сохранившийся лоб изваяния казался живым, даже способным думать.

Благодаря передаваемым испокон веков из уст в уста рассказов путников, караванщиков, сказителей, Уроз, Мокки и даже Зирех знали, что в Бамиане существуют огромные памятники, воздвигнутые в честь древнего бога по имени Будда. Но после всех доставшихся на их долю испытаний, после всей накопившейся в них усталости каменный гигант их просто испугал. По сравнению с ним всадник выглядел букашкой.