Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - Дмитрий Петров

Кеннеди же не столько критиковал просчеты генерала, сколько указывал на вызовы будущего и на готовность к адекватному ответу. Он говорил: у «слонов» его нет. А у меня есть!

Впервые итоги опросов, предвещавшие победу, он увидел за две недели до финала. Пить шампанское было рано, но уже можно было класть его на лед. Ребята устроили утечку в сторону элит. И — вот дела! — «похоже, Кеннеди — фаворит», — изрекли «оракулы».

Но Никсон не сдавался. В его резерве был супер-танк. За десять дней до выборов в турне отправился сам Эйзенхауэр. И не без успеха! Соотношение стало крайне зыбким: серьезные социологи, обозреватели и политики ушли в тень и ждали. Кампания достигла пика в финале, когда избиратель пришел на участки. Ведь известно: там он принимает решение. Не всегда, но часто.

Их оставалось только двое — неуверенных избирателей — из двенадцати жителей селения Харте Локейшн, что стоит на самом краю Нью-Гемпшира и голосует первым в Америке.

Пятеро — за Никсона, пятеро — за Кеннеди. А эта парочка неопределившихся… Накануне люди Джека вновь обошли все дома. Вручили всем фото с подписью. Особую чуткость проявили к неуверенным. Ведь итоги выборов в Харте Локейшн — это первое, о чем, раскрыв утром газету, узнают тысячи избирателей. И надо, чтоб цифры были в пользу Кеннеди.

Меж тем, начиная с самого утра, час за часом, голосуют все новые и новые миллионы. Впереди Никсон. Но Кеннеди не волнуется. Республиканцы в день выборов утром лидируют всегда. Но кончается трудовой день. Рабочий идет домой. И голосует. По пути или после ужина. И в корне меняет картину. Такова мощь трудовой Америки.

Ну а Кеннеди пока что едет в Бостонскую публичную библиотеку. Голосовать.

Рядом с ним Джеки. Без пятнадцати девять они расписываются в регистрационной книге. Он бережно ведет беременную жену под руку, оберегая от толчков, — вокруг толпятся репортеры. Джон скрывается в кабинке для голосования. За кого он голосовал? Это секрет[120]. После краткой съемки снова — все по машинам. В первой — фотографы, во второй — сам, в третьей — охрана, следом — автобусы с прессой. Он не спеша идет по трапу. Синее пальто внакидку, серый костюм. Ветер треплет волосы. У входа оборачивается. Все ждут его обычного приветственного жеста — взмаха высоко поднятой руки. Но его нет. Тысячи рукопожатий на время превратили руку в плеть.

Через 25 минут он в Хианнис-Порте.

Следом спешат сотрудники и корреспонденты. Для них готовили пресс-центр в местном арсенале национальной гвардии — вынесли зенитную установку, установили 100 телефонов и 50 телетайпов, внесли телевизоры и скамьи. В это время корреспонденты из пула Никсона, посматривая на экраны, нежились в мягких креслах обширных холлов отеля «Амбассадор». Многие репортеры следовали за Джеком все 44 000 миль[121] кампании. Но теперь полиция тактично отделила их от машины кандидата.

В поместье его сопровождал эскорт местных политиков. За окном неслась в багрец и золото одетая Новая Англия. Джек глядел на могучие вязы, дубы и клены.

— Если я проиграю, померкнет ли этот осенний свет? Угаснет ли пламя листвы? Нет.

Мир останется как прежде прекрасным. Изменимся только мы…

«Впрочем, если я выиграю, — думал он, — мы тоже изменимся. И куда больше».

Он нервничал и тревожился. Последний, решающий день кампании вымотал его. Но на людях — перед прессой, коллегами и даже близкими он должен быть как всегда — собранным и спокойным. И, если можно, — исполненным шутливого дружелюбия.

О нем не должны написать, что он на миг утратил самоконтроль. Он владеет собой. Всегда.

Завтракали у Джо. С минуты на минуту ждали Пат, Юнис, Джин и Стива. А так все были здесь — Джон и Джеки, Джо и Роуз, Бобби с Этель, Эдвард и Джоан, зять Питер Лоуфорд. Разговор не клеился. План Джо никогда еще не был так близок к успеху. До плана Джека было еще далеко.

Он хотел побыть один. Поцеловал мать и ушел к себе. Присел на ступеньку своего крыльца, подставив лицо солнцу. Снижался самолет газетчиков — снимать. Подумалось: вот изберут — и ни одного летуна не подпустят и на тысячу футов. А то все снимают-снимают, летают-летают…

Стоп! Он забыл в самолете мешок с подарками для дочки! Бред какой. Надо послать за ним. Там есть такой смешной медведь! Такие чудные игрушки.

«А интересно: если меня изберут — она поймет что случилось? Точнее — что я сделал… Ведь Кеннеди — не из тех, с кем что-то случается…» Во всяком случае, так он думал тогда…

В полдень нагрянули фотографы. Засверкали блицами. Превратили лужайку в бедлам. Потом доставили забытые подарки Кэролайн. Господи, как она рада, детка-конфетка, как возится с пушистым слоном… А он-то, слон-то — больше нее, красавицы. Джон вывел дочку на крыльцо. И тут явились братья с футбольным мячом. Такие ребята — им все нипочем. Пас. Рывок. Тачдаун[122]!

Быстро пообедал с Джеки. Вышел в толстом свитере, ворот рубахи наружу, спортивные туфли (правый сияет, левый — в пыли). Отправился на «командный пункт» — в доме Бобби поставили 30 телефонов и 4 телетайпа[123], соединили с Национальными комитетами партий и штабом Никсона, разместили операторов для обработки итогов. А с ними был сумбур — цифры сменяли друг друга в таком темпе, что о выводах пока и речи не шло.

Позвонил Джону Бейли в Коннектикут. Никакой ясности. Но скорее, хорошо, чем плохо. Набрал Джонсона, тот бросил: «Похоже, ты продул в Огайо!.. Но мы берем Пенсильванию!..»

Вечерело. Пришли цифры из Новой Англии и со Среднего Запада. И вдруг: компьютеры национального пресс-центра предсказали успех Никсона. Джек досадливо бросил: технологии… Сразу стали названивать журналисты, раздобывшие номера «командного пункта». No comments! Тем более что, похоже, плохи наши дела в Калифорнии. В Огайо хаос. В Висконсине тоже.

Джек сел перед «ящиком». На всех каналах — вести с участков. И все — не такие, как у него.

Но — поздно метаться. Надо молиться. В остальном он сделал все, что мог. Теперь все зависело от американцев — от их решения. Ну и, быть может, от хитроумия иных деятелей вроде чикагского мэра Дэйли, боссов мафии Сэма Джанканы и Джонни Роселли, а также их партнеров в профсоюзах… Так, во всяком случае, писали иные биографы. Однако если они и могли повлиять на ситуацию в отдельных городах, то решающее слово все равно оставалось за народом.

В четыре закроют участки в Теннесси. Потом — в Алабаме, Кентукки и Мэне. Придет черед Миссисипи, Оклахомы, обеих Каролин и пресловутого Огайо. Теперь мегаполисы — Филадельфия, Чикаго, Нью-Йорк. И промышленные зоны — Мичиган, Иллинойс, Пенсильвания.