Доктор гад - Евгения Дербоглав

– Если тебе так нужен мужчина, то назначу тебе Берегового. Чего ты так на меня смотришь? – он усмехнулся одними губами. – Славная и, главное, полезная древняя традиция. Скажи-ка, Эдта, кто из мужчин, которых я к тебе приводил, понравился тебе больше всего? Кого…

– Засунь-ка эту гралейскую проблудь в свой пронюханный нос. Какой же ты всё-таки мерзкий, – она принялась сгребать свои бумаги обратно в портфель.

– Спасибо. А теперь сядь, – приказал он. – Сядь, я говорю! – он повысил голос, сдобрив его изрядным волевым импульсом. От неожиданности ноги у неё подкосились, и Эдта опала обратно на мягкий диван. Где-то в недействительности она вилась угрём, пытаясь вырваться из его пут: у Эдты Андецы, такой тонкой и нервной на вид, была очень сильная воля. – Куда это ты собралась? – Он подсел поближе и схватил её за запястья, не давая на себя замахнуться. Подняв её руки, он поцокал языком, разглядывая порезы на обнажившейся коже. – Опять этим занимаешься? Давай-ка тебя распакуем и поглядим, где ещё…

– Не трогай меня, – глухо сказала она, силясь преодолеть сковывающую немощь. Его воля поднималась от её коленок, опутывая тело бывшей жены как чёрный паразит. Портфель выпал из её руки, при падении он раскрылся, и оттуда посыпались бумаги. Эдта дёрнулась в сторону портфеля, но больше ничего сделать не могла. Чужая недобрая воля сковывала её по рукам и торсу, подбираясь к горлу.

– Непорядок, что мою сестру будет опекать женщина с проблемами. А что люди скажут? Доктор Ребус – паршивый душевник, раз у него жена съехала в самоистязание… А ну не дёргайся! Терпи, как я терпел – все это долгое, жуткое время без твоего общества, – прошептал он, поцеловав её истёртую веслом ладонь.

Хорошо бы уложить её лечиться, вдруг холодно и жестоко подумал он. Никакого душескопа – пусть лежит одурманенная, в смирительной рубахе, как обычная сумасшедшая. Ничего не соображает, никого не видит, кроме ведущего врача и любящего мужа, запертая в тюрьме собственного дурного рассудка. Если только так она может с ним быть, то пусть так и будет.

Он задрал юбки и с удовольствием прикоснулся к бледной полоске изрезанной кожи между чулками и панталонами. На спине у неё наверняка живого места нет, думал он, поглаживая её шею за воротом мундира. Одну за другой он вытащил шпильки из её причёски, и волосы рассыпались по плечам тёмным водопадом.

– Чем же я тебе так не нравлюсь, а? – тихо спросил он, гладя её по волосам. – Даже побрился, не буду тебя царапать. Расстегни мундир.

Руки женщины согнулись в плечах, а потом в локтях, как у манекена с аптечной крыши, занялись пуговицами. Пальцы не путались, пуговицы расстёгивались в чётком механическом ритме с равными временными интервалами, лицо потеряло выражение, даже ужаса на нем не было. Закончив с пуговицами, руки безвольно упали на колени.

Где-то внутри сущность Эдты дралась с чёрными щупальцами, с каждой секундой теряя силы. Когда они иссякнут, личность её повредится. Такое они с мамой в его детстве провернули с Кувалдой – он заслужил. Как и Эдта. Обычную обиду брошенного мужчины перекрывало что-то гораздо более тяжёлое и мрачное. Спички подсказали, что Кеа была права, но не во всём. Но нежность – она никуда не делась.

– Всегда будешь со мной, радость ты моя, любовь моя, – шептал он, повалив её на диван и расстёгивая блузку.

Голова Эдты запрокинулась как у болванчика, глаза стеклянно глядели сквозь потолок, пока он целовал её лицо и шею. За витражом что-то шевелилось – наверняка Паук нашёл себе новую игрушку. Рофомм, в ужасе от самого себя, целовал губы, которые ему не отвечали, это было хуже любого трупоблудия, это заставляло чувствовать себя извращенцем. А ещё он чувствовал себя слабым – Эдта делала его слабым с самого своего рождения. Уничтожить её – решить сразу несколько проблем, думал он, оглаживая её по груди и шее. Он сухо и прерывисто то ли вздохнул, то ли всхлипнул и, наплевав на обещание, данное Кее, сомкнул пальцы на горле женщины – а в ушах бился её страшный вопль, звучавший там, где не было никаких звуков.

– Руки, – вдруг сказал холодный голос, и Рофомма словно обдало ледяной водой. Так умели только ребята из медперсонала тюремных приютов, а ещё некоторые полицейские, как Первел, например. Только за спиной у него стоял и держал у затылка дуло не Первел, а кое-кто в сто раз сильнее. Рофомм покорно опустил шею бывшей жены и отстранился. Эдта, над которой больше не было его власти, возопила и вынырнула из-под него, отскочив подальше.

– Пристрели его, пристрели его к демонам сраным!

– Подожди за дверью, пожалуйста, – спокойно сказал Парцес. Эдта, опасливо подобрав портфель и все бумаги, до которых смогла дотянуться, выскочила прочь, грохнув стёклами в двери.

Рофомм медленно к нему повернулся, поняв вдруг, что боится этого человека, ведь он действительно может его убить. Раньше было как-то плевать – как и на всю жизнь. Но теперь он понял, что умирать не должен. Другие пусть мрут, а он – о, нет, нет – он, повелитель звёзд, не может просто так подохнуть. «Могу». Парцес ему в этом поможет, Парцес его уничтожит, как и всю его жизнь.

– К тебе в клинику доставили посылку, – сообщил он, нависая над ним. Удивительно было, как такой невысокий человек может закрывать собой буквально всё. – Саблю и вот этот револьвер, – Парцес помахал оружием прямо у него перед носом. – Как ты себя чувствуешь? Выглядишь неплохо. Будто у тебя всё под контролем.

– Да, – он уселся ровно, исподлобья сверля врага взглядом. А с каких это, собственно, пор Парцес стал ему врагом? И тут он сказал: – Она же из-за тебя ушла. Из-за тебя и дряни внутри тебя. Увидела что-то, не поняла, решила, что я, а там ты.

– Всё она прекрасно поняла. Ты себе не представляешь, что бы с тобой было, если б не я, – Парцес положил револьвер и саблю на журнальный столик. – Оставлю тебе, ты же не полоумный маньяк, а, Ребус?

Он улыбнулся и пошёл к двери. Рофомм спешно стянул со столика револьвер. С такого расстояния не промахнётся. Парцес вдруг остановился у самой двери и развернулся, всё так же ухмыляясь.

– У тебя бра криво висит, – он кивнул на один из светильников у двери. Рофомм не успел убрать револьвер и сидел с довольно дурацким видом и пальцем на курке. – Бесит? А так? – Парцес поправил плафон, и шеф-душевник почувствовал, как в нём что-то приятно щёлкнуло, и губы