Сталинград - Энтони Бивор

В ставке фюрера также решили, что бо́льшую часть тягловой силы 6-й армии следует отвести подальше в тыл – минимум на 100 километров. Это позволит сократить перевозки фуража, которого было нужно очень много. Всего в междуречье Дона и Волги у немецких войск насчитывалось около 150 000 лошадей, а кроме них были быки и даже верблюды. Транспортные части и ремонтные мастерские также отвели назад. На первый взгляд все эти меры кажутся разумными, но впоследствии стало ясно, что допущена не просто серьезная, а роковая ошибка. Дело в том, что значительная часть артиллерии 6-й армии, а также ее медицинские подразделения передвигались на конной тяге.

Боевой дух, по словам одного из фельдфебелей 371-й пехотной дивизии, «поднимается и падает вместе с тем, задержалась почта или доставлена вовремя.[499] Все тосковали по дому. «Мы здесь стали совсем другими людьми, – сетовал унтер-офицер из 60-й мотопехотной дивизии. – И мир вокруг нас совершенно иной. Это нелегко. Но когда приходит почта, солдаты выскакивают из своих убежищ, и остановить кого-либо просто невозможно. Я в это время просто отхожу в сторону и смотрю на них со снисходительной улыбкой».[500]

Мысли многих уже были заняты Рождеством – самым прекрасным праздником в году.[501] Солдаты обсуждали, что подарят им жены. Уже в начале ноября одна из дивизий в список необходимого им, представленный в тыловую службу, добавила музыкальные инструменты, елочные игрушки и свечи.[502]

Но самое главное – составляли списки тех, кто поедет в отпуск. Именно они вызывали больше всего споров и разочарований. Паулюс настоял на том, чтобы в первую очередь отпуска предоставляли тем, кто непрерывно находился на Восточном фронте начиная с июня 1941 года.[503] Те, кому посчастливилось, торопили время, но оно тянулось невероятно долго. Далекий дом казался им нереальной мечтой, чем-то сказочным, а оказавшись все-таки в окружении родных и близких, солдаты ловили себя на том, что не могут рассказывать о тяготах военной жизни. Многие удивлялись тому, что в их родной Германии и не представляют о происходящем на фронте. И открывать им глаза – бессмысленная жестокость. Это будет означать только одно – страдания и тех и других усилятся. Все равно ведь предстоит возвращаться в этот кошмар. Удивительно ли, что солдаты подчас испытывали искушение дезертировать? Впрочем, малодушие отступало перед неизбежностью. Оставалось лишь сказать своим домочадцам: «Прощайте!» Для многих это слово оказалось пророческим – встреча с родными стала последней. Солдаты понимали, что возвращаются в ад. Они вернулись и не знали, улыбнуться им или зло выругаться, прочитав на дорожном указателе на подступах к Сталинграду надпись какого-то шутника: «Вход в город запрещен. Нарушители подвергают свою жизнь и жизни своих товарищей огромной опасности».

В конце октября в вермахт стало поступать зимнее обмундирование. «Это так по-немецки, – иронизировал один офицер. – Брюки и куртки двусторонние, с одной стороны серые, с другой белые».[504] И это в безводной степи, когда донимают паразиты. «Мне еще ни разу не удалось помыться, – жаловался его товарищ по оружию. – Сегодня я первый раз давил вшей…»[505] Вскоре их с раздражением стали называть «маленькими партизанами». Кто-то из «хиви» рассказал немецким солдатам, как борются со вшами его соотечественники. Надо зарыть в землю всю одежду, оставив наверху лишь маленький уголок. Паразиты переместятся туда, и тогда их можно будет сжечь.

Германских военных врачей все больше беспокоило здоровье солдат. Когда позже, в конце января следующего года, в Берлине обсуждались данные о смертности в 6-й армии, медики отметили стремительное увеличение показателей летальных исходов в результате инфекционных болезней – дизентерии, брюшного и возвратного тифа, желтухи.[506] Эта Fieberkurve[507] начала быстро подниматься еще в июле. Общее число заболевших оставалось приблизительно таким же по сравнению с предыдущим годом, но смертность возросла почти в пять раз.[508] В Берлине такая статистика вызвала шок.

Для русских увеличение числа больных в армии противника не стало тайной, хотя и вызвало удивление. Они даже иронизировали над «немецкой болезненностью». А врачам в самой Германии оставалось только объяснять снижение боеспособности войск хроническими стрессами и недостаточным питанием. Наиболее уязвимыми оказались молодые солдаты – 17–20-летние новобранцы. Именно они составляли 55 процентов умерших от инфекционных болезней. Какими бы ни были истинные причины всего этого, нет никаких сомнений в том, что в середине ноября, когда наихудшей перспективой казалась еще одна зима в блиндажах под снегом, здоровье солдат и офицеров 6-й армии уже вызывало у командования серьезное беспокойство.

Между тем 64-я армия готовила контрнаступление, целью которого было вытеснение немцев из всех районов Сталинграда и его пригородов. В это же время 57-й армии удалось занять господствующую высоту между позициями румынских 20-й и 2-й пехотных дивизий. Южнее, в калмыцкой степи, по тылам румынских войск совершала глубокие рейды 51-я армия. Известен случай, когда старший лейтенант Александр Невский со своей ротой автоматчиков ночью просочился сквозь вражеские позиции и напал на штаб 1-й румынской пехотной дивизии, размещенный в деревне в тылу. Началась ужасная паника, но тем не менее румыны бой приняли. В ходе атаки на штаб Невский был дважды тяжело ранен. Политическое управление Сталинградского фронта, следуя новой установке ВКП(б) воскрешать российскую историю, распустило слухи о том, что Невский является потомком своего доблестного однофамильца и тезки. «Этот бесстрашный командир, наследник славы своего великого предка»[509] получил высокую награду – орден Красного Знамени.

В конце октября из-за больших потерь в личном составе и технике, а также нехватки продовольствия и боеприпасов немецкое наступление в самом городе стало ослабевать. Последняя атака силами 79-й пехотной дивизии на завод «Красный Октябрь» была предпринята 1 ноября. Она захлебнулась не в последнюю очередь из-за шквального артиллерийского огня с противоположного берега Волги. Даже в штабе 6-й армии отметили: «Массированный артобстрел противника значительно ослабил силу атакующего удара дивизии».[510] Наступление 94-й пехотной дивизии на плацдарм севернее Спартаковки тоже было отбито.

«В последние два дня, – отмечалось в донесении в Москву от 6 ноября, – противник сменил тактику. Возможно, из-за больших потерь за последние три недели немцы перестали атаковать крупными силами».[511] Далее сообщалось, что на территории завода «Красный Октябрь» вермахт перешел к «…разведке боем с целью выявления слабых мест в стыках между нашими полками». Однако эти новые «внезапные атаки» не были более успешными, чем старые, традиционные, которым предшествовали бомбардировки и массированные артиллерийские обстрелы.

Из Сталинграда в первую неделю ноября докладывали и подробности: «…немцы начали закрывать окна и амбразуры в укрепленных ими зданиях стальной сеткой».[512] Гранаты от нее отскакивали. Для того чтобы пробить такую защиту, нужны были легкие полевые пушки, которых в 62-й армии не хватало. Переправлять оружие и боеприпасы через Волгу было по-прежнему очень опасно, и красноармейцы решили «усовершенствовать» гранаты – они стали приделывать к ним крючки, чтобы те цеплялись за сетку.

На многих кораблях и катерах Волжской флотилии кроме судовых орудий были установлены башни танков Т-34. Они вели огонь по позициям 16-й танковой дивизии у Рынка. Немецких солдат продолжали выматывать «мощные вражеские бомбардировочные налеты».[513] Словом, в начале ноября советские войска, сами сильно обескровленные, делали все возможное и невозможное, чтобы деморализовать противника.

«Сегодня, – писал 7 ноября своему брату Гроскурт, – мы ждем общего наступления по всему Восточному фронту. Ведь это годовщина большевистской революции».[514] Однако празднование двадцать пятой годовщины Октября ограничилось поощрением советских солдат, «перевыполнивших свои обязательства уничтожать фашистов, сделанные в ходе социалистического соревнования».[515] В первую очередь выполнения своих обязательств ждали от комсомольцев, но в 57-й армии, докладывал начальник ее политотдела, «из 1697 комсомольцев 678 до сих пор не убили ни одного немца».[516] Предположительно, этими отстающими всерьез занялись особисты.

Некоторые празднования в честь Октябрьской революции не получили одобрения командования. Так, командир одного из батальонов и его заместитель, везущие пополнение для 45-й стрелковой дивизии, «напились и отсутствовали тринадцать часов».[517] Солдаты разбрелись по берегу Волги… В некоторых дивизиях Сталинградского фронта отмечать праздник было просто нечем, потому что водочное довольствие им доставили слишком поздно или не доставили вовсе. В этот день некоторые части остались не только без водки, но и без еды.