Сборник "Этические уравнения" - Василий Головачев

Ландшафт под ногами – он висел над равниной на высоте двух десятков километров – задергался, задрожал, из буро-зеленых облаков – такими предстали перед глазами города Карипазима – вырвались фонтаны светящейся пыли. Воздух струнно загудел, завибрировал, пытаясь вовлечь наблюдателя в резонанс, разорвать его на части.

Война, констатировал внутренний гид без особых эмоций, представляя собой часть сознания Арсения Васильевича.

Война, согласился он.

Твой бунт не помог. Кто-то снова запустил процесс конфликтной коррекции на Карипазиме. Все было напрасно.

Посмотрим, еще не вечер…

– Включайся в работу! – громом грянуло с небес. – Ты еще можешь быть полезным! Прими интенсионал!

Перед глазами возникла знакомая плоскость поля коррекции с картиной пересекающихся светлых, серых, фиолетовых и черных областей, узлов и линий, символически отражающих энергопотоки. Серых очагов было гораздо больше, а вокруг них мерцали светлы е ореолы, то сужаясь, то расширяясь, и Арсений Васильевич понял, что это зоны перемири я. В этих зонах обитатели Карипазима все еще пытались договориться жить в мире и согласии.

– Работай!

– Черта с два! – прошептал Арсений Васильевич. – Не надо им мешать, они сами договорятся…

– Предупреждаю в последний…

– Пошел вон!

Голос Диспетчера – или кого-то из его слуг – втянулся в кости черепа, пропал.

Сознание помутилось.

Пейзаж Карипазима стал бледнеть, подернулся туманом, скрылся в поднявшейся снизу тьме…

– …лучше? – Приятный женский голос.

Арсений Васильевич открыл глаза.

– Вам лучше? – повторила миловидная женщина в белом халате. Медсестра или врач.

– Да… – хрипло выговорил он непослушными губами. – Где я?

– В спецклинике Федеральной службы безопасности.

Арсений Васильевич вспомнил возвращение в Москву вместе с майором ФСБ, приятелем дочери, беседы с руководителями Отдела по изучению экстрасенсорики, отдельный номер в какой-то особой гостинице в Бескудникове, на территории Управления. И больше ничего… Нет, еще страшные глаза! Он встречался с каким-то типом незапоминающегося облика, у которого были страшные белые глаза, а дальше – провал!

– Что… со мной… было?

– Вы почти три месяца пролежали в коме.

– Что?! В коме?! Без сознания?!

– Вас лечили, и вот теперь вы наконец очнулись.

– Я был в коме, – повторил Арсений Васильевич. – Боже мой!.. Ничего не помню!…

– Вспомните еще, такие случаи бывали, и пациенты излечивались. Вам принести чего-нибудь? Минералки, сок, чай?

– Спасибо, не надо.

Арсений Васильевич поднял исхудавшую руку, разглядывая ее как в первый раз, провел ладонью по лицу и понял, что у него отросли усы и борода.

– Красавец…

– Вы симпатичный, – с деланой кокетливостью улыбнулась медсестра (или все-таки врач?). – Вам бородка идет.

– Спасибо за комплимент. Наверное, я действительно постарел, если красивые барышни делают мне комплименты.

Девушка улыбнулась, но глаза ее остались холодными и оценивающими. От их взгляда хотелось увернуться, как от брошенного кирпича.

Впрочем, Арсений Васильевич забыл об этом, как только она ушла. Надо было проверить свои ощущения и определить, что внутри организма требует лечения и коррекции.

Он невольно усмехнулся, мысленно повторив словечко «коррекция». Подумал: я уже и в быту применяю термины операционного поля. Может быть, мне и в самом деле требуется коррекция? Психическая? Кто знает, что со мной делали, пока я валялся без памяти?

Мысли свернули в другое русло.

Надо лечиться. Приводить себя в порядок. Звонить детям, сообщить о себе, что жив и почти здоров. Они поди с ума сходят, не ведая, куда я подевался. Да и на работе небось суматоха! Три месяца от меня ни слуху ни духу! Надо немедленно звонить!

– Сестра! – Голос ослабел, осип, никто не слышит. – Сестра!

Вошла совсем молоденькая, худенькая, с ямочками на щеках. Чем-то похожая на Оксану. Кольнуло в груди: Оксане тоже надо бы сообщить, волнуется, наверное, ведь искренне любит.

– Вам плохо?

– Нет-нет, все нормально, девочка, мне просто надо позвонить. Принесите мне телефон. Или я могу сходить сам.

– Не велено.

– Вот те раз! Кем не велено?

– Заведующим медчастью.

– Но мне надо позвонить домой, объяснить детям, на работе…

Тон медсестры стал холодным, лицо вытянулось.

– Я передам вашу просьбу.

– Только побыстрее, пожалуйста. Что за порядки тут у вас? Это же не тюрьма, я надеюсь?

Девушка повернулась и вышла.

Арсений Васильевич фыркнул, покачал головой: строптивая особа, хотя и красавица. А с другой стороны, это режимное медицинское учреждение, чего от него ждать? Здесь все работают на ФСБ. Но ведь позвонить как-то нужно?

Полежав немного и не дождавшись медсестры, он начал анализировать свое состояние, пока не пришел к выводу: нигде ничего не болит, руки-ноги целы, голова варит. Хотя что-то такое с головой происходит, словно гвоздь торчит в виске, мешает иногда думать.

Арсений Васильевич даже потрогал это место – никакого гвоздя, разумеется. А ощущение неловкости, чужеродной детали осталось.

Ладно, разберемся. Давай-ка попробуем продолжить то, что начали три месяца назад: подъем информации из глубин психики в сознание или, если говорить современным языком, локализацию криптогнозы. Залечивать раны он вроде бы как научился, пора проверить, что там еще прячется в тайниках подсознания, какие сокровища.

Он улегся поудобнее, закрыл глаза, сосредоточился на дыхании. Раньше Арсений Васильевич никогда не придавал особого значения этой процедуре, хотя дед и заставлял его дышать широк о. Теперь же знание основ энергетического дыхания пришло само собой, будто он занимался этим всю жизнь.

Через несколько минут на внутренний мир Гольцова сошла больша я тишина. Он стал слышать шум крови, бегущей по сосудам, скрипы сухожилий при малейшем движении мышц, сокращение сердца, шевеление легких, начал ощущать температуру тела, разных его участков и органов: она отличалась на десятые доли и даже на целые градусы. Палата исчезла, превратилась в некий непространственный кокон. Сквозь ее стены стали слышны шумы города. Но сфера гиперчувствования продолжала расширяться, захватила всю Москву, потом область, страну и планету. Сознанием завладела небывалая тишина космоса.

Ощущать себя бесплотным сгустком чувственного поля мешал «гвоздь в башке», и Арсений Васильевич усилием воли заблокировал его, превратил в зеркальное семечко, сразу потерявшее плотность, вес и силу. После этого уже ничто не отвлекало его слушать Вселенную…