Слишком личное - Наталия Костина

Утром она быстро собралась и уехала. Ее отъезд был больше похож на бегство.

На этот раз живот у нее был большой, высокий. Ждали мальчика, а родилась снова девочка – несказанной красоты, с синими глазами, пшеничными кудрями, мелкая, злая и крикливая. Вторые роды оказались тяжелыми, затяжными – может быть, поэтому такой неспокойный был у новорожденной нрав? Назвали ее Лерочкой, потому что имя сыну Аристарх Сергеевич выбрал еще до родов – Валерий. Ну что ж, девочка так девочка. Леночке было уже три, и сестра была точной ее копией. Молока в этот раз у Ариадны Казимировны, которая после опасных родов долго температурила, не оказалось, и в семье кроме няньки прибавилась еще и кормилица.

Жена после рождения второго ребенка оправлялась медленно, несмотря на идеальный уход и повышенное внимание мужа, который даже делами иногда манкировал, только чтобы побыть лишний час в семье. Морские купания, которые ей прописали, Ариадна Казимировна посещала неохотно, предпочитая свободное время проводить в саду с книгой. Честно говоря, то, что его жена так откровенно не любила море, даже нравилось Аристарху Сергеевичу – аристократическая бледность шла ей гораздо больше, чем загар. Но слишком уж она была малокровной после родов, слишком уж затянулось ее возвращение к нормальной семейной жизни.

Две дочери, да еще обещавшие вырасти исключительными красавицами, – чего, казалось, еще можно было желать! Но мысль о сыне все не оставляла его, не давала покоя. Как ему хотелось, чтобы дети, а после них и внуки носили фамилию Липчанские! Однако Ада так медленно поправляется… А время между тем неумолимо уходит – Леночке уже четыре с половиной, Лерочке год… И послать жену на очередной курс лечения можно будет не раньше чем через два-три года, так объяснила ему врач. Слишком уж тяжело далась ей Лера. Однако через три года Леночка пойдет в школу, и Ада захочет сама заниматься с ней – она прекрасная мать, очень много времени уделяет развитию дочерей, и это, конечно, правильно. Но мысль о сыне… сыне, которого ему так хотелось, все не оставляла его, будоражила воображение. Он мог бы передать сыну не только фамилию, но и профессию, положение в обществе. Опасные времена миновали, и сейчас перед дипломатами, в числе коих он мысленно видел будущего наследника, раскрывались невиданные возможности. А девочки при всех талантах и стараниях не смогут сделать такой карьеры… Может быть, Ада сама еще захочет иметь детей? Но, глядя на бескровное, исхудавшее лицо жены, сидящей во главе стола, Аристарх Сергеевич понимал – нет, не нужно заводить сейчас этот разговор. Понимал умом – не то здоровье… анализы у Адочки тоже не блестящие, как заверила его врач. Да и какая гарантия, что вместо долгожданного сына не родится еще одна девочка?

Дети, что и говорить, у них были прелестные, похожие друг на друга, почти как близнецы, – милые, кудрявые, синеглазые. Леночка для своих четырех с половиной прекрасно рисует – придется, наверное, отдать ее в художественную школу. Лерочка пока особых талантов не проявляет, только-только начала ходить и сказала первое слово – «папа», между прочим! Глядя на то, как жена учит малышку есть ложкой, Аристарх Сергеевич умилился, и не без причины: сцена, наблюдаемая им, была исключительно хороша! Перепачканные кашей пухлые детские щечки, синий бант в цвет глаз в светлых кудряшках, живописные мягкие блики солнца, пробивающегося сквозь зелень винограда, увившего веранду, на которой они вместе обедали. Все это так растрогало его, что он даже засопел носом. У него такая замечательная семья: умная, красивая, воспитанная жена и девочки, очень похожие на Аду в детстве… Несмотря на то что у них не было, да и не могло иметься, ни одной фотографии жены в детстве, он не сомневался, что она была именно такая – кудрявая и синеглазая, пухлощекая и немного капризная… Да, у них такая прекрасная семья, так стоит ли добавлять какие-либо штрихи в эту картину? Тем более что врач намекает, что третьи роды могут быть еще более тяжелыми. У его жены слишком хрупкое сложение, чтобы подвергать ее еще раз подобному риску. Да и возраст, что ни говори, не самый подходящий. И как бы ни хотелось ему еще раз испытать судьбу, он, пожалуй, не станет настаивать на третьем ребенке. Он привык находить мудрые и взвешенные решения. И ему всегда казалось, что принимает их он исключительно сам.

– Катя, проснись ради бога!

Она с трудом разлепила веки – несмотря на огромное количество выпитых успокоительных и обезболивающих таблеток, ей с трудом удалось уснуть только под утро.

– Что случилось, мам?

– Не хотела тебя рано будить, ты так хорошо спала. Ну и мне показалось, что вчера ты простыла. Подумала – поспи, а я успею съездить на рынок. Да. Съездила, а ты еще спишь… одиннадцать уже… Но не в этом дело, – сбивчиво, что было совсем не характерно для нее, принялась объясняться Ирина Сергеевна. – Вот что. Я думаю, нам нужно поменять билеты, может быть, даже на завтра.

Поменять билеты на завтра! Не этого ли она вчера так хотела? И вот мама почему-то тоже решила прервать их отдых.

– Или… или лучше будет подыскать себе другое жилье? Две недели же не добыли… И жаль отрывать тебя от отдыха. Ты так здесь окрепла. Да, так и сделаю. Сейчас отправлюсь в бюро…

Катя быстро села на постели и невольно застонала – боль в голове проснулась и резким толчком напомнила о себе.

– Что с тобой? Голова? – Рука матери непроизвольно потянулась к ней, совсем как в детстве, – пощупать, нет ли температуры.

Катя попыталась отстраниться, но на узкой кровати это не так легко было сделать.

– Нет, вроде бы не горячая. – Ирина Сергеевна легко провела рукой по отрастающему ежику на голове дочери, и вдруг пальцы ее нащупали нечто…

– Боже, а это еще что такое!

Шишка была огромная и, кажется, даже до сих пор пульсировала.

– Господи, да что же это такое! Откуда? Ты же нигде… Поскользнулась вчера на лестнице? Я бы видела… Осложнение?!

Мать была в состоянии, близком к панике, и Катя поспешила ее успокоить:

– Это я вчера… упала… так неудачно.

– Когда вчера? Мы же все время были вместе!

– Вечером. Ты спала уже. А я вышла воздухом подышать. И поскользнулась.

– Господи, только этого не хватало! Нужно немедленно показаться Тимуру э… Ованесовичу!

– Тимуру Отаровичу.

Катя сама больше всего на свете хотела, чтобы ее шишку сейчас, а вместе с ней и всю голову, трогали надежные руки врача – от одного его прикосновения ей, казалось, сразу становилось легче.