Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

Сречко не знал, сколько выбросили парашютистов. Но их было «до черта», сотни и сотни[34]. Выбрасывались с малой высоты, густо и точно, и вот это оказалось совершенно неожиданным для защитников Дрвара. Зенитчики и пулеметчики партизан продолжали вести огонь по воздуху, но в остальных подразделениях откровенно растерялись. Начались путаница и беготня.

В 7:10 на поле начали приземляться первые планеры фрицев[35], из которых высыпались новые сотни эсэсовцев. Некоторые планеры удавалось сбить, другие теряли управление и уходили за город, но наглые бесшумные «птицы» садились и садились. На земле по бошам огня никто не вел, десантники беспрепятственно выгружали боеприпасы и минометы, готовились к атаке. Пикировщики немцев продолжали ходить по головам партизан, подавляя зенитные пулеметы и загоняя в траншеи и окопы пытавшихся перегруппироваться защитников города.

Немецкие цепи двинулись к назначенным целям. По пути они уничтожали всех: партизан, местных жителей, детей и женщин. Начался хаос, в коротких уличных боях и на окраинах Дрвара гибли группы партизан, пытавшихся оказывать сопротивление…

– Но тут мы опомнились, и к нам вернулось мужество, – сумрачно вспоминал Сречко. – У реки роты охранного батальона держались стойко, им удалось прижать и задержать бошей…

Бойцы Инженерной бригады и кавалеристы, сохраняя некоторый порядок, отошли из города и заняли оборонительные позиции на склонах горы Градина. Бесстрашная танкетка 1-го Пролетарского атаковала немецкие цепи и даже заставила десантников попятиться. Ее сожгли, но еще какое-то время было выиграно. В Шиповлянах местный отряд самообороны и несколько курсантов офицерской школы, имея по винтовке на троих, отбивались у госпиталя, оттеснили немцев, прорвались к одному из планеров и захватили пулемет. Другие группы партизан пробивались к позициям охранного батальона и усиливали оборону. У реки вновь удалось остановить переправляющихся немцев.

Дрвар уже был захвачен. Боши осознали, что штаба Тито здесь нет, и рвались на другой берег реки. Атаку от центра города поддерживали батареи 8-сантиметровых минометов и безоткатных орудий. Под разрывами мин и снарядов охранный батальон и примкнувшие к нему партизаны держались отчаянно и усиливали огонь. Немцев остановили в считаных шагах от реки.

Сречко прорвался к реке с тремя парнями из интендантской школы. У него имелся итальянский автомат, но патронов оставался неполный магазин. Было около десяти часов утра. Город остался за спиной, думалось, что там погибли все. Казалось, это полный разгром. Но подходили резервы, спешили на помощь роты 3-й Ликской и 1-й Далматинской бригад. Уже в 11:30 героические бойцы Ликской бригады с ходу атаковали немцев у железнодорожной станции Ставковице. Удар и ближний бой были яростны, немцы попятились к кладбищу.

Но и к бошам высаживалось подкрепление: вторая волна планеров садилась на поле, выскакивающие десантники немедля вступали в бой. У Каменице непрерывно шли атаки и контратаки. Полного успеха никто не добился, но немцы начали иссякать. Их спасала авиация: налеты штурмовиков следовали один за другим.

Около часа дня к Дрвару подошел батальон 6-й Ликской дивизии. Им командовал сам комдив, и партизаны атаковали с ходу. Бойцы подтащили минометы, и это здорово помогло, некоторые пулеметные точки десантников удалось подавить. Партизаны зацепились за город, бой вернулся в Дрвар. К пяти часам удалось пробиться до здания городской управы…

– Я их слышал, как вас сейчас. Мы бросаем гранаты, и они бросают, – рассказывал Сречко. – Слышу: ругаются, стонут. И наши ругаются, стонут. А в воротах девушка лежит убитая. Я ее как сейчас помню, такая красивая, что даже не поверишь. Только ухо обожженное. В ухо ее эсэс застрелил…

Управа несколько раз переходила из рук в руки. Немцы отошли к Шобича-Главица, в бой непрерывно втягивались подходящие силы партизан. К десяти часам вечера последние немецкие заслоны были вытеснены из города…

– Они окопались на кладбище. Нам бы тогда артиллерию, мы бы бошей в могилы забили, и наши мертвые их бы додушили. В ту ночь такое грехом не посчиталось бы… – Сречко скрипнул зубами.

Кладбище на холме Шобича-Главица с двух сторон огораживали крепкие каменные стены. Саперы десантников успели пробить в них амбразуры. Со стороны поля, куда приземлялась вторая волна десанта, согнанные местные жители вырыли окопы и траншеи. Надгробия и каменные кресты оказались надежными укрытиями. Немцы были окружены и знали, что терять им нечего.

Около 23 часов, после минометной подготовки, партизаны атаковали со всех направлений. Осветительных ракет и автоматического оружия у немцев хватало, атака захлебнулась. В час ночи партизаны начали повторную атаку…

– Мы шли с бойцами третьей Ликской бригады. Минометчики не жалели мин, у меня было семь ручных гранат, и я их все расшвырял. Светло было как днем, немцы лупили как сумасшедшие. И нам немножко не хватило. Совсем чуть-чуть. Начали отходить, а боши выскочили вслед за нами. Нас поддержали огнем, загнали немцев обратно, но мы все равно отошли…

В два часа ночи атаковал 1-й батальон 1-й Пролетарской Ликской бригады. Безрезультатно…

В половину четвертого партизаны вновь атаковали. Удалось прорваться за стену, но остатки эсэсовцев контратаковали, и партизаны были отбиты…

– Едва рассвело, нас начали бомбить пикировщики. И пришел приказ отходить. Боши начали наступление по всем дорогам от Бихач и Босански-Петровац. Там шли тяжелые бои, и мы снова оставили Дрвар. – Сречко плеснул в стаканы. – По глотку, братья. То были тяжелые бои, мы многих потеряли. Немцы тоже. Эти парашютисты… Они умеют воевать.

Тимофей глотнул чересчур сладкого вина и сказал:

– Бывает такое. У нас на плацдарме случалось. Атакуешь, атакуешь, а никак. Прямо даже необъяснимо. Но ваши партизаны молодцы. Прямо как наши в Белоруссии. Мне как-то командир чуток рассказывал. Он с партизанами там по тылам ходил. А фрицевых десантников мы всех добьем. И эсэсманов, и прочих. И не-десантников тоже.

– Вот это верно, – сказал Сергеев. – Закупориваю? Пойду машину гляну. Кто его знает, когда выдвигаться будем.

Бледноногий шофер двинулся осматривать «додж», а Тимофей с Павло Захаровичем снимали с веревки подсохшие гимнастерки и шаровары.

– Отож, Тима, ты вот шо… – пробормотал Торчок, встряхивая ценный предмет формы. – Скачи как гамадрил, но под пули лишний раз не сувайся. Ты человек спокойный, основательный, но молодой. Опыта не хватает. В лихость не впадай, чуешь?

– Чую. А шо делать-то было?

– Не шокай. Уже сержант, скоро звезды на погоны заимеешь, так гутарь литературно. И послухай. В тот раз, може, ничего иного и нельзя было сделать. Может, и еще такие разы случатся. Но они должны редко случаться. А то не доживешь до своего отцовства.

– Ну, это я понимаю. От безвыходности прыгал.

– Отож! Случай, да. Пущай другой такой случай через год случится. Или попозжей. К лихости особый талант иметь трэба. Была у нас в группе одна девушка. Очень того… везучая. Вот скакать, стрелять, рубать и пья… колобродить – истинный талант! Но она тоже исключение.

– Слыхал. А она чего, правда вся из себя… этакая?

– Отож нашел кого спросить. Она меня на полторы башки рослее, с такой диспозицией особо не оценишь. Но так да… красивая. Весьма и даже чересчур. Засматриваются на нее. Только строга, руки и остальное живо пообрывает, не глянет, что полковник или генерал. Но дело не в том. Я тебе про талант толкую. Талант к ближней войне. Евгений как-то говорил, что она ножом враз трех фрицев положила. Или четырех. Я верю. Но то редкое счастье. Или несчастье. Нам с ней равняться не надо. У нас таланты пожиже. И опыта нет.

– Вот ты скажешь, Захарыч. Она что, с пеленок на фронте? Или в Гражданскую еще рубилась?

– Да бес ее знает… может, и в Гражданскую, – неуверенно пошутил Торчок и рассердился: – Я тебе про талант говорю, а ты не веришь!