Ночь у Насмешливой Вдовы - Джон Карр

— Я был рукой правосудия, — заявил полковник, открывая глаза. — Боже, я бил, и бил, и бил! Они того заслуживали. Порок должен быть наказан.

— Но нетрудно было догадаться, что к понедельнику положение Корди стало угрожающим. Он слишком много знал. Если, как прямо предположил Гарлик, он пытался шантажировать вас…

— Да, он вымогал у меня деньги.

— И вы убили его?

— Естественно, — ворчливо ответил полковник, как будто и он, подобно Г.М., считал убийство маловажным обстоятельством. — Сначала он требовал пять шиллингов, потом десять или фунт. После того как он три раза пальнул в воздух, он потребовал двадцать фунтов.

Я не мог заплатить ему, Мерривейл. Просто не было денег, вот и все. Я выкрал револьвер из дома Уэста. Это мой револьвер; он был у меня задолго до войны четырнадцатого года, и я его не регистрировал. Я договорился встретиться с Корди подальше от моего дома. В парке, с южной стороны, рядом с усадьбой Уайата.

Пропади все пропадом, я ведь не… не хотел причинять вред. Подумать только, как способна взбесить речь маленького негодяя, который угрожал все рассказать! Я достал револьвер и попытался схватить его за горло. Он вырвался и побежал по дорожке.

Я не гнался за ним. Слишком опасно. Бросился через заросли в парк, обходя его с севера. Я очень быстро бегаю; спросите кого угодно, кто видел, как я играю в теннис. Как в тот день, когда викарий… — Улыбка, мелькнувшая на губах полковника, мгновенно увяла. — В общем, я стрелял в него из-за ограды парка. Лунный свет — ненадежный помощник. Я едва не свалился в обморок, когда после двух попаданий Корди не упал. Но потом все же он упал — и Вдова тоже.

Полковник Бейли закрыл глаза ладонью.

— Видите ли, — сказал Г.М. с досадой, обращенной прежде всего против самого себя, — моя большая ошибка — о чем Гарлик неустанно мне напоминает — состоит в том, что я не схватил Корди, как только догадался, что машинка спрятана в голове Вдовы, да и вас не тряхнул как следует. Нет нужды добавлять, что наверняка я ничего не знал, просто догадывался; достаточно было послать наверх ловкого полицейского, и вопрос был бы решен. И Корди ничего не смог бы отрицать; у нас есть показания торговца, у которого он купил машинку. Но из вас ничего невозможно было вытянуть, я боялся спугнуть вас. Может быть, в глубине души (если у меня есть душа) я надеялся, что вы воспримете предостережение и замолчите.

Вечером в понедельник я зашел в спальню Джоан и попытался отыскать следы акварели: краски, кисть, миску с грязной водой, испачканную салфетку, которой вы вытирали ей лицо. Я знал, что накануне вы их убрали, когда Джоан перебралась спать наверх. Но вы тогда очень торопились, а освещение было недостаточным, вот я и подумал, что, может быть, краска осталась на стенках выдвижного ящика прикроватного столика.

Следов не было. Но сегодня утром я позвонил в Лондон Мастерсу и выяснил, что следы можно обнаружить, если прислать им столик.

Что же до вас, полковник, то вы так и не остановились! Вы достигли своей цели, до смерти напугав Джоан и доказав, что никак не можете быть Вдовой. Я неустанно повторял всем, что ей больше ничто не угрожает и больше она Вдову не увидит.

Вечером в понедельник, когда я обыскивал спальню, я был зол. О, как зол! Рейф Данверс все время задавал вопросы с подковыркой, терзая меня. Он спросил, на самом ли деле Вдова была в комнате. Что ж, Джоан и была Вдовой, сама того не зная. И я ответил: «Да», и Рейф заткнулся.

Но повторяю, полковник: вы уже не могли остановиться. Вчера вы попались в старый полицейский капкан, расставленный Гарликом и мной. Вы купили конверт с маркой, собираясь нанести мне последний удар. Полиции известно, что конверт купили вы. Сегодня письмо, должно быть, выпало у меня из кармана в доме Уэста; не сомневаюсь, что Гарлик отнял его и решил вступить в игру.

Видите ли, я нарочно попросил вас встретиться здесь со мной и нарочно учинил скандал. Наверное, ни одна живая душа в Стоук-Друиде не заметила вас. Я хотел дать вам… что ж, я все еще могу сделать это. Но поскольку вы изобличили себя как автора анонимных писем, вам конец. Что же касается Корди…

Полковник Бейли стиснул длинные костлявые пальцы.

— Снова повторяю вам, — с несчастным видом заявил он, — не считайте меня трусом! Неужели вы думаете, что я боюсь старой доброй виселицы?.. Но анонимные письма! Скандал! Наверное, вы уже успели заметить, что я ничего так не боюсь, как скандала.

— Угу. Заметил. Но самый крупный скандал вы устроили сами, верно?

— Я… да. И поделом мне. Не спорю.

— Вот что интересно, — задумчиво заметил Г.М. — Если полиция открывает против кого-то дело, а обвиняемый умирает, дело просто закрывают. После смерти обвиняемого о его преступлениях не говорят. Ни слова! Пресса бьется в истерике, но ничего поделать не может. Английские законы, над которыми мы часто потешаемся, видимо, стремятся защитить невиновных родственников преступника.

— Но я…

— Полковник, помните, что вы говорили? Как поступали ваши друзья в армии тридцать или сорок лет назад, узнав, что их сослуживец совершил нечто недопустимое?

— Я… думал о викарии. Я ошибался! Я…

— Вы говорили, что провинившегося оставляли одного с револьвером и давали ему десять минут на то, чтобы он пустил себе пулю в лоб.

Порывшись в очень глубоком кармане брюк, Г.М. вытащил оттуда еще один «уэбли» 38-го калибра — полностью заряженный, — который он недавно одолжил.

— Знаете, — извиняющимся тоном заметил он, — пожалуй, пойду-ка я прогуляюсь. Вернусь минут через десять.

При виде револьвера выражение досады исчезло с лица полковника Бейли. Напротив, его старое, усталое, полубезумное лицо вдруг словно осветилось; он расправил плечи; более достойного командира невозможно было себе вообразить.

— Знаете, вам попадет, — улыбнулся он.

— Хо-хо, — бесцветным тоном отозвался Г.М.

Полковник Бейли посерьезнел:

— Спасибо, Мерривейл.

— Не за что, полковник.

Г.М. открыл дверь башни, вышел в зал, залитый лунным светом, и медленно направился по центральному проходу к парадной двери. Но не успел он дойди до нее, как раздался выстрел. Г.М. на мгновение склонил голову. Потом повернулся и пошел назад.

Примечания

1

«Стража на Рейне» (нем.).

2

Господи боже! (нем.)