Дневник из преисподней - Ирина Гордеева

Милорд начал с рапиры, используемой здесь, как и в моем мире, скорее для тренировок, чем для боев. Сняв две из них со стены, он повернулся ко мне. В самом центре зала, глядя мне в глаза, он говорил мне слова, которые поглощали все мое внимание:

— Тактика фехтования — не просто боевое искусство. Это борьба двух противников, их ума, воли и эмоций, в которой каждый из соперников раскрывает свои качества и способность преодолевать волю и желания своего врага. Фехтование позволяет освободиться от страха поражения там, где противник заведомо более силен, нежели ты сама. Ты сможешь победить врага сильнее себя, обладая более быстрой реакцией и движениями. Твоя ловкость поможет сохранить в бою меткость ударов. Твоя выносливость может привести к победе.

Рапира милорда ярко блеснула на солнце, и блеск отразился в его глазах:

— В моем мире шпага и меч являются одними из основных видов оружия, которое применяется в поединке, и ты должна овладеть ими, если хочешь выжить. Самообладание поможет тебе сохранить ясность мышления и научит подавлять эмоции, не теряя при этом искусства управлять своим телом. Решительность обеспечит быстроту в принятии решения и способность немедленно воплотить его в боевых действиях или в поединке. Находчивость позволит в неожиданно острых ситуациях боя действовать раньше противника, предугадывая его решения. Твоя техника фехтовальщика должна быть на высоте твоих тактических замыслов, а замыслы — не выходить за пределы имеющихся возможностей. Опередить противника — вот главная боевая задача!

Милорд говорил голосом моего школьного учителя, которого все безумно боялись. До сих пор помню его ироничную улыбку и приглашающий жест к доске со словами: «А теперь тот, кто считает себя самым умным, еще раз объяснит классу новую тему!». Он словно бросал мне вызов и одновременно поощрял меня на ответные действия. Он научил меня тому, что можно и нужно отвечать на брошенный вызов, но для этого необходимо соответствовать критериям «самого умного и самого сильного».

В детстве я страшилась его неудовольствия, но в то же время безумно хотела соответствовать этим критериям и старательно готовилась к его урокам, несмотря на абсолютную нелюбовь к школьному предмету, который он вел. Ярослав Петрович был единственным учителем в моей жизни, раскрывшим мне глаза на то, как искренне можно любить свою работу и свой предмет. Даже его ирония побуждала меня к учебе, а требовательность и безграничная вера в способности своих учеников, позволили освоить самый нелюбимый предмет на отлично.

Мои воспоминания создали ощущение, что я снова в школе, а безупречный талант милорда, его умение и любовь к фехтованию вызвали желание соответствовать предъявляемым требованиям. Но вместе с этими чувствами меня посетил и страх. С оружием в руках милорд показался мне не только смертельно опасным, но и непобедимым. И я подумала, что он легко убьет меня, если просто захочет, а он продолжал говорить:

— Фехтовальщик в бою стремится нанести укол противнику первым. Начинается борьба за создание и использование боевой ситуации, позволяющей поразить противника. Как правило, никто не бросается друг на друга сразу. Осторожное сближение, если ты меня понимаешь! — Милорд подошел ко мне очень близко, и я почувствовала скрытую иронию последних слов.

Его глаза все еще улыбались мне, чуть снисходительно и с долей превосходства. Они завораживали меня и не позволяли отвести взгляд. Я чувствовала, как они гипнотизируют меня, но почему-то не хотела сопротивляться или что-то говорить в ответ, а милорд продолжал свое наступление:

— Достигнув нужной дистанции, противник способен совершить решающую, исключающую всякую неудачу, попытку нанести удар и победить, — после этих слов он был близок ко мне, как никогда.

Не в силах избежать его взгляда, я внезапно осознала, насколько он высок и красив в эти мгновения. Пришедший из моих снов, сейчас он казался мне более реальным, чем я сама. И я неожиданно подумала, могу ли я полюбить человека только за то, что его внешность идеальна? Или любовь здесь ни при чем? Может ли мое тело почувствовать страсть там, где любви нет, и насколько физическое совершенство милорда способно взволновать мои душу и сердце?

Не знаю, что он прочел на моем лице или увидел в моих глазах, но его губы первыми прикоснулись к моим губам и они были теплыми и сухими. Секундная ласка, даже не любовный поцелуй, и никакого смятения чувств или эмоций… Я ничего не почувствовала! И почему-то это испугало меня больше всего. Именно испугало, а не удивило.

Как бы сильно мой разум не контролировал эмоции, я знала, что мои чувства способны возвысить меня до небес и также уронить к самому центру земли или в преисподнюю, и разум не смог бы этому помешать. Несомненным было и то, что понимание красоты, будь она мужской или женской, течет в человеческой крови, рождается в нашем сердце, как только оно начинает биться. И любая красота, особенно совершенная, притягивает нас независимо от эмоций любви или ненависти. Мы всегда что-то чувствуем, прикоснувшись к красоте. Почему же я не почувствовала ничего?

Но тогда у меня не было времени поразмыслить над этим, слишком резко и внезапно он отошел от меня, взял в руки другую рапиру и начал урок — первый из многих сотен.

Милорд учил меня управлению рапирой в атаке, добиваясь нужной амплитуды движения моих рук; учил правильно отступать и развивать контратаку; объяснял тактику защиты и демонстрировал фехтовальные приемы, заставляя меня вновь и вновь повторять их, чем довел до полного изнеможения к окончанию занятия. Даже принц Дэниэль не уделял мне столько внимания, сколько милорд уделил всего лишь за первый урок.

За ужином мои пальцы дрожали, и я все еще чувствовала на себе прикосновения рук милорда, направлявших движения моих кистей. Мое тело помнило тепло его тела, и слушая милорда, я не могла избавиться от одной единственной мысли, вертевшейся в голове, — я боюсь его! Меня пугало даже отсутствие чувств к нему — тех чувств, что испытывает любая женщина, в природе которой заложено желание нравиться, и порожденное им кокетство она применяет порой неумышленно, бессознательно, хотя и прекрасно осознает силу своих женских чар.

Глядя на милорда, сидящего на противоположном конце стола, я могла разглядеть цвет его глаз и легкую складочку между бровей. Идеальные пропорции тела просто кричали, свидетельствуя о его красоте, а моя душа в страхе забилась в желудочек моего сердца, заставляя его неровно биться и замирать всякий раз, когда милорд устремлял на меня свой взгляд.

— Я прикажу зажечь камин в твоей комнате, Лиина,