Ловушка горше смерти - Светлана Климова

Не раздеваясь, Марк отнес в кухню цветы, там же избавился от пальто.

Когда он вернулся, Лина, стоя посреди комнаты, рылась в своей плоской черной сумочке. Наконец она нашла то, что искала.

— Садись же, — сказал Марк. — Устраивайся поудобнее.

— Вот, — проговорила Лина, оглядываясь, и опустилась в низкое гнутое кресло. — Я подписала твои условия. Я готова исполнить все, о чем ты говорил.

Возьми.

Марк, не глядя, принял у нее сложенный вчетверо листок и небрежно бросил его в ящик письменного стола. Затем включил настенные светильники и погасил верхний свет, заливавший комнату слепящей белизной.

— Чудесно, — сказал он. — Но об этом мы поговорим немного позже.

Расслабься и давай поужинаем. Тебе необходимо поесть. Выпьем вина.

Наклонившись, он выудил из ниши бутылку и поставил на подоконник.

Лина коротко взглянула — за сплошной плоскостью стекла было совершенно черно, будто окно выходило в открытый космос, и внезапно сказала:

— Так где же твоя живопись? Что-то я ничего не вижу.

— Разве? — удивился Марк, пересекая комнату и придвигая кресла к столу, накрытому салфеткой.

— Это? — Лина кивнула в сторону шагаловского наброска.

— И это тоже. Шагал, между прочим. Хотя и неатрибутированный.

— Что это значит?

— Это значит, что работа не подписана и авторство нужно доказывать. Но я в этом не нуждаюсь.

— Допустим. — Лина переменила позу. Теперь локти ее опирались на колени. — А где же остальные? Я знаю кое-каких художников, у них холсты от пола до потолка.

— Это лишнее. — Марк снова вышел и вернулся с черной стеклянной вазой, в которой стояли цветы, сбросил салфетку с сервированного стола, скомкал ее и сунул за кресло. Откупоривая вино, он продолжал:

— Все, что у меня есть, я храню не здесь. Таковы обстоятельства. Если когда-нибудь захочешь, я покажу тебе. Это стоящие вещи. Прошу!

Повинуясь его жесту, Лина пересела к столу. Под салфеткой скрывалось продолговатое мельхиоровое блюдо, прикрытое сверкающим колпаком, а также с полдюжины хрустальных корытец с оранжево-розовой семгой, лоснящейся, как антрацит, икрой и паштетами. Марк разлил вино — себе на донце, Лине на два пальца.

— Ну же! Смелее. Наш первый ужин, и надеюсь, не последний. Немного мяса, фруктовый салат… Все легкое…

Он отломил хрустящую корочку калача, подцепил ею лепесток масла, зачерпнул ложечкой икры. Двумя пальцами сжал дольку лимона, ловя хлебом мутноватые капли сока, и с аппетитом зажевал, как бы приглашая поскорее присоединиться. Затем, сняв с блюда крышку, примерился и отсек пару ломтей холодной телятины, ловко перенеся один из них на тарелку Лины.

Лина придвинула тарелку к себе, но взялась за бокал, пригубила вино и зябко поежилась.

— У тебя холодно.

— Топят скверно, — сказал Марк. — Высоко. Почему ты не ешь?

— Я не хочу. Я не за этим сюда пришла.

— Что ж… — Золотистые брови Марка сошлись к переносице. — Тогда давай выпьем. Могу даже сказать тост.

— Не надо. Я не буду пить.

— В мои планы вовсе не входит отравить тебя. На этот счет можешь быть спокойна.

— Я не сомневаюсь, — не разжимая губ, проговорила Лина. — Скажи, почему ты все время рассматриваешь меня, словно какое-то насекомое? Со мной что-нибудь не так?

— Все так, — сказал Марк с улыбкой. — Ты очень красива. Только сейчас я понимаю, насколько ты красива.

— Это лишнее, — быстро возразила Лина. — Я всего лишь намерена исполнить все пункты нашего соглашения. Но я хотела бы получить гарантии.

— Какие же? — спросил Марк.

— Ты тоже должен поставить подпись. Марк негромко рассмеялся.

— Будь по-твоему. Но ты должна знать, что, кроме моего слова, других гарантий нет.

— Я знаю. Подпиши.

Отставив бокал, Марк тщательно вытер кончики пальцев салфеткой, выдвинул ящик письменного стола, взял бумагу, крупно расписался и в нижнем углу проставил дату.

— Этого достаточно? — спросил он. — Ты удовлетворена?

— Да, — сказала Лина.

— Ты все еще мерзнешь, — сказал Марк. — Может быть, что-нибудь горячее?

Хочешь, я сделаю глинтвейн?

— Нет. — Лина обхватила себя руками под грудью. — У тебя странный дом.

Мебель эта, будто из старого кино…

— Ты не видела спальню. Там у меня и подавно восемнадцатый век.

Неловким движением Лина уронила вилку, и пока Марк поднимал ее, смотрела на его плечи, обтянутые пушистым свитером, на крупную, хорошей формы голову с жесткими золотистыми завитками за ушами и сдвоенной макушкой счастливчика.

Выпрямившись, он отложил вилку и проговорил, слегка задыхаясь:

— Ты не хочешь вина, не хочешь еды. Мне ничего не остается, как поцеловать тебя. — Усмешка его стала жесткой.

Он обошел кресло, склонился над ней, подавшись всем телом вперед, и взял ее за подбородок. Затем коснулся губами уголка ее рта, чувствуя, как она не уступает. Пальцы его скользнули по теплому затылку девушки. Он ощутил запах ее волос, вкус губ, их припухлость, но ничто не раскрылось ему навстречу.

Лина резко откинула голову и пробормотала:

— О черт! Мы так не договаривались.

— Разве? — Марк засмеялся, отступая. Лина опустила глаза, ее высокие скулы обозначились резче. — Так что же нам делать?

Лицо девушки вспыхнуло, все ее чудесное, гибкое и сильное тело напряглось. В одно мгновение она оказалась на ногах.

— Хорошо, — резко проговорила она, — идем! Чего тянуть? Покажешь мне свой восемнадцатый век.

Марк стоял, слегка покачиваясь с пяток на носки к насмешливо глядя на нее.

— Дверь перед тобой, — сказал он. — Через минутуя буду готов.

И, отвернувшись, вышел из комнаты, на ходу снимая свитер и приглаживая волосы.

Лина упрямо наклонила голову и шагнула в спальню.

Когда Марк вернулся, она стояла босиком, слегка прогнувшись, в бледном свете слабого ночника. Ступни утопали в длинном ворсе ковра. Марк приблизился, коснулся ладонью ее спины — Лина вздрогнула — и одним бережным, мягким движением стащил с нее платье. Он едва успел различить матовый блеск ее кожи, как она скользнула под простыню и отвернулась к стене, сразу сделавшись маленькой, почти незаметной на огромном пространстве постели.

Оказавшись рядом, Марк прошептал ее имя, и его рука легла на ее прохладное плечо. Она повернулась на спину, скрестив ноги и дыша ровно и глубоко. Марк склонился к ней и увел прочь свистящий шелк простыни. Губы его скользнули по ее груди, и она снова вздрогнула, а Марк засмеялся и уткнулся лицом в ее шею, вдыхая запах ее духов, сладкий и простодушный. Затем он обнял ее, Лина же, подавшись под его тяжестью, протянула руку и с силой сжала в ладони его мужское естество.

Марк отпрянул.