Ритуал для посвященных - Геннадий Геннадьевич Сорокин

— Демидов хотел увидеть Бегеева трезвым? Зачем? Он разговаривал с ним один на один?

— Нет. Демидов, как бы между делом, сказал, чтобы Бегеев лег спать.

— Странно, — усомнился чекист. — В этот же день, будучи пьяным, Бегеев заявил, что летом 1983 года он и его жена собирали целебные травы на опушке леса. На их глазах незнакомые мужчины зверски избили, изнасиловали и задушили девушку, похожую по приметам на Потоцкую. Если бы это узнал Демидов, то его ликованию не было бы предела. Он бы организовал эксгумацию трупа. Судебно-медицинская экспертиза подтвердила бы, что это именно Потоцкая и что она на момент убийства была беременной. Прокуратура бы возбудила уголовное дело по факту убийства. Следствие. Суд. Новый приговор, отменяющий старый. Убийство беременной женщины — тягчайшее преступление, за которое может быть только одна мера наказания — расстрел. Если бы Бегеев или Ооржак показали место убийства Потоцкой, то Демидов сполна отплатил бы за понесенные унижения.

— Давайте я все расскажу, как было! — попросил Воронов.

— Ничего ты не расскажешь! Тебя использовали, как болванчика, как марионетку. Радуйся, что Ооржак не успела написать заявление об обыске.

— Если незаконного обыска не было, то в чем вина Воронова? — спросил начальник курса. — Его пригласили поучаствовать в следственном мероприятии, он согласился. Что-то я тут не вижу особого криминала.

— Мы просто хотим докопаться до правды, — разъяснил чекист. — Я думаю, что дело было так. Воронов увлекся поисками ребенка, которого якобы похитили. Мы выяснили, каким образом в семье Ооржак появился младенец. История, конечно же, необычная, но с точки зрения уголовного права состава преступления нет ни в действиях Алексеевой, ни Ооржак. Если к Ооржак еще были какие-то вопросы, то после ее смерти они все отпали. Воронов, конечно же, переусердствовал с розыском ребенка, но это рвение вызвано не злым умыслом, а живостью характера, молодостью.

С Демидовым сложнее. Никто не поверит, что он поддался уговорам приходящего добровольного стажера и пошел на совершение противозаконных действий. Ребенок был ему не нужен. Он уже один раз искал его. Вместо похищения младенца раскрыл мошенничество, получил благодарность, но это дело случая. Демидов прекрасно осознавал, что второй раз ему этот номер не пройдет, но, ведомый жаждой мести, он идет на совершение должностного проступка. Если мы докажем, что Демидов знал об обстоятельствах убийства Потоцкой, о том, что на месте преступления были Ооржак и Бегеев, то мы будем настаивать на его увольнении из МВД. Воронова, я думаю, нужно наказать в дисциплинарном порядке.

Чекист посмотрел поверх головы Виктора, словно за его спиной на гардине была написана мотивация наказания. Просто так дать выговор или исключить из школы нельзя.

— Я хочу, чтобы ты понял, — продолжил куратор, — что мы должны, даже обязаны наказать тебя, но не «за что», а «для чего». Я лично хочу, чтобы ты подумал и сделал для себя выводы: кого стоит выбирать в друзья, а от кого надо держаться подальше. Муж Ооржак, Бегеев, совершил тяжкие государственные преступления. После его ареста всплыла история с обыском и младенцем. Мы решили разобраться, что к чему, и задали вопросы Демидову. Он, вместо того чтобы честно признаться в личной заинтересованности в деле, стал нам вешать лапшу на уши и перекладывать всю вину на тебя. Покаялся бы, получил неполное служебное соответствие и дальше работал бы. Но нет! Он лжет и не краснеет. Он пытается убедить нас, свое руководство, оперативный состав краевого УВД, что решение о проведении незаконного обыска принял он по твоему совету. Подумать только! Пришел человек с улицы, предложил совершить беззаконие, и Демидов тут же взял под козырек. Если бы не его руководство…

— Может, Воронова отпустим? — спросил Трушин.

— Пускай идет, — согласился чекист.

Наступило самое томительное ожидание в жизни Виктора. Он вышел на улицу, в курилке перед входом в общежитие выкурил подряд две сигареты, вкуса табака не почувствовал и закурил третью.

«Вот я влип! — в отчаянии думал Воронов. — Теперь отчислят из школы ни за что ни про что и отправят домой с волчьим билетом. Родители будут в шоке. «За что тебя отчислили? За пьянку? Подрался с кем-нибудь, уроки прогуливал?» Да нет, ребенка искал. Матери родной этот ребенок не нужен, отец о нем знать не хочет, а меня какой-то черт потащил его искать. Господи! Если пронесет и я останусь в школе, я больше ни за что не стану проявлять инициативу и раскрывать преступления. Пускай всех младенцев в Хабаровске украдут, я пальцем не пошевелю. Что делать-то? Дождаться вердикта или сразу пойти к Архирейскому, попросить заступиться? Как я объясню Вадиму Петровичу всю эту муть с двуликим младенцем? У безродного ребеночка, оказывается, есть сторона, о которой знают только в КГБ. Подумать только, мальчишке три месяца от роду, а вокруг него уже такая плотная завеса тайны, словно он разведчик-нелегал. К черту младенца! О себе подумать надо. Если исключат, дома устроюсь в органы простым милиционером. Заочно поступлю куда-нибудь и начну жизненный путь заново. Два года потеряю, но два года в школе — это два года бесценного опыта».

Воронову стало так жалко себя, что на глазах выступили слезы. Он отошел в дальний угол, прислонился к бетонному забору и стал ждать, когда куратор выйдет из общежития.

«Сколько у меня будет времени? — стал прикидывать Виктор. — Примерно сутки. Пока приказ об отчислении подготовят, пока начальник школы подпишет его… Только бы Архирейский никуда не уехал! На него вся надежда. Больше никто не поможет».

Виктору показалось, что он терзал себя целую вечность. На самом деле прошло минут двадцать, но за это время Виктор успел прокрутить несколько вариантов развития событий, подготовил оправдательную речь перед родителями, попрощался с друзьями. Даже с Глафирой Поповой попрощался, хотя еще утром был уверен, что больше никогда не увидит ее. Оставаясь у забора, Воронов мысленно упал в бездонный каньон, сдирая руки в кровь, выбрался наружу и вновь скатился на самое дно. Сознание его раздвоилось. Он стал думать одновременно о предстоящем отчислении из школы и о возможности продолжить учебу или восстановиться в милиции, на худой конец. За полтора года службы в МВД Виктор душой так прикипел к милиции, что не представлял жизнь вне системы.

Мысленно блуждая по мрачным переулкам будущего, Воронов чуть не пропустил момент, когда куратор вышел от Трушина и направился на КПП. Проводив чекиста взглядом, Виктор собрался с духом и пошел к начальнику курса. Шаг, еще шаг. Вот он, путь на Голгофу! Вот она — дверь,