Тонкая структура (СИ) - Хьюз Сэм

— В течение пяти минут нанометровый слой сборщиков окружит все открытые поверхности в лаборатории и прилегающей к ней местности как минимум в радиусе километра. Возможно, они даже займут часть Архангельска. Зависит от того, сильно ли нам повезет. Пространство вокруг сборщиков — вероятно, в радиусе нескольких сантиметров — заполнится водородом; он покроет стены, пол, потолок, нашу кожу, глаза, рот, легкие. А потом возникнет искра. Она может иметь естественное происхождение или оказаться очередным деянием Бога — этого я не знаю. Лаборатория взлетит на воздух, и на ее месте останутся лишь обугленные куски тел и водяной пар. Реакция кислорода с водородом дает в результате воду. Это будет самый чистый в мире взрыв.

— И прежде, чем уляжется поднятая взрывом пыль, технология репликаторов перестанет работать — во всей Вселенной и навсегда. А твоей мечте придет конец.

Ану знает, что он говорит правду.

— Я выписала уравнение, выражающее эквивалентность массы, энергии и информации, — произносит она. В ее глазах застыли слезы. — А потом посмотрела на него и подумала: «Теперь это неправда. Было когда-то, но теперь нет». Как такое возможно?

— Я уже говорил. Это больше, чем просто война, а наш враг — больше, чем весь этот мир, чем вся эта Вселенная. Так вот, сегодня я умирать не собираюсь. У меня есть другие проекты и другие варианты. Ты можешь пойти со мной. Я смогу тебя защитить.

— Ты можешь пойти со мной. Или остаться здесь и погибнуть вместе со своей мечтой.

Глава 31. Ради этого и жизни не жалко (часть 1). Зеф Берд

Блондинка. Голубые глаза. Волосы до талии. Сто семьдесят пять сантиметров, розовощекая, она стеснялась своего тела сильнее, чем люди вдвое большего веса. Она любила Баха, Snow Patrol[18] и отвратные гимны в антураже неоновых танцев, омаров, лимонные меренги, Клэнгерсов[19] и Супер Марио. По выходным она ходила на рыбалку со своим отцом и гуляла по холмам с матерью. У нее было столько братьев и сестер — и родных, и двоюродных, — что я и сосчитать не могу. И она их всех любила.

Она носила гигантские куртки с кучей полезных вещиц в каждом кармане. Большинство людей ходят по улице, опустив глаза к земле, но она всегда смотрела вверх и обращала внимание на такие вещи, под которыми я мог бы пройти тысячу раз и даже не заметить: горгулий, монгольфьеры, зарянок, гнездящихся на оказавшейся в водосточном желобе тарелке для фрисби. Ее невозможно было застать вне чтения. Но в первую очередь, она все же была ученым — была физиком, стремящимся к познанию всего, что ее окружало, даже если для этого ей приходилось изучать по одному атому за раз; в конечном итоге, она знала обо мне больше, чем я сам.

Это моя вина. Ее можно было спасти, поменяй я свое решение хоть на секунду раньше.

Двадцать семь лет совокупного опыта и знаний, выращенных, подобно бесконечно сложному фракталу, а затем вырванных и сожженных, как страница из дешевого блокнота. Осталась лишь оболочка, которую она просто носила какое-то время и которая не имела никакого отношения к ее настоящему «я». Они не станут отключать ее от аппарата жизнеобеспечения; все, что когда-то было Жозефиной Берд, уничтожено, но похороны состоятся лишь через пятьдесят лет.

Ты говоришь, что информацию можно уничтожить. А я говорю, что погибло все, ради чего мне стоило здесь оставаться. Ты обязан вернуть меня домой, Чэн. Никогда еще я не испытывал к этой микробной вселенной большей ненависти.

Глава 32. Ради этого и жизни не жалко (часть 2). Майк Мёрфи

Фотографии Майка Мёрфи стали главным достижением проекта по изучения фонового слоя.

Ученый в очках и с бородой, пользовавшийся всемирным уважением и заслуженным авторитетом, он посвятил больше сорока пяти лет своей жизни поискам правильной точки зрения на нашу Вселенную — ракурса, с которого все выстраивалось в единую картину и приобретало смысл. Ночь и торжественный свет прожекторов у здания Детектора. Изящные геометрические фигуры, составленные из разложенных на рабочем столе деталей — синих, красных, серебристых, — безупречно новых и блестящих, готовых к монтажу. Усталые, но полные энтузиазма лица, склонившиеся над горячим кофе морозным зимним утром. Прилежные исследователи, корпящие днем над чертежами и досками с формулами. Лихорадочная работоспособность людей, трудящихся при свете галогеновых ламп по ночам. Галстуки, мультиметры, блоки янтарных светодиодов, терминалы с зелеными командными строками и мигающим курсором. Красное небо, черные здания и… прежде всего, впустую потраченные деньги.

Этот проект отнял у нас годы жизни. Фотопортреты, которые сделал Мёрфи под конец нашей работы, выглядели настолько искренними, что мне больно на них смотреть.

Он был лучшим из всех, кого я знал. Он и сам видел в окружавших только хорошее, всегда ожидал стопроцентной отдачи, и ты выкладывался на полную — ради одного лишь ощущения, что удостоен чести работать на великое благо Науки, следуя колоссальной и заносчивой убежденности в том, что человечество должно и даже обязано изучить все, что только поддается изучению, и непременно добьется этого в будущем.

Ему шестьдесят шесть. На одной системе жизнеобеспечения он долго не продержится. В лучшем случае годы, но никак не десятилетия.

Если бы от него осталась хоть частичка и мы могли бы задать ей вопрос, Майк бы ответил, что еще жив. И умер бы, не теряя уверенности. Не утратив своего оптимистичного взгляда в будущее. И может быть, наука и правда стоит того, чтобы за нее умереть. Но помочь тебе, Митчелл, я не смогу. Только не такой ценой.

Глава 33. Ради этого и жизни не жалко (часть 3). Джим Аккер

Полноватый подросток с колючими волосами и образом жизни затворника. Сразу же напрашивается вывод, что он входил в число детей, которые настолько опережают других по своему интеллекту, так сильно выходят за рамки стандартного образования, что им не интересны ни школа, ни колледж, ни университет, ни работа — их мысли слишком заняты куда более высокими целями. Но, говоря по правде, он просто был слишком ленив. Слишком нетерпелив для реальной жизни. Романтические образы рисуют жизнь чистого творчества, проведенную за обдумыванием экстравагантных научных гипотез и сценариями концептуального кино за обедами по пятнадцать евро в независимых кофейнях; в реальности же приходится иметь дело с бюрократическими многоножками, неподатливыми сроками и рабочим компьютером, выпущенным еще в те времена, когда годы начинались с единицы.

Реальность такова, что людям нужно чем-то питаться.

Джим Аккер прожил настолько недолгую жизнь, что ее определяющим моментом стало совершенное в конце 2005 года открытие текста, который впоследствии стали называть Рецептом. Оно поглотило его без остатка. Крохи личной жизни, которыми он мог похвастаться на тот момент — большая часть друзей Джима были не более, чем именами пользователей на экране его компьютера — испарились окончательно. Его суточный цикл вырос до 26, 27, 28 часов, и он этого даже не заметил. Позже началась бессонница — мозг Джима даже в бессознательном состоянии работал настолько активно, что не давал ему уснуть.

Что именно он начал принимать и когда, выяснить так и не удалось. К концу 2007 года он деградировал до состояния прикованной к постели машины Тьюринга, набора переключателей, мечущихся по сообщению длиной в 7 тебибайт[20] и черпающих химическую энергию в самом процессе перевода.

Захватывая разум Аккера, Михаил Зыков даже не подозревал о проблемах, которые таились в его голове. Когда психический ландшафт начал искажаться и деформироваться, он уже был слишком глубоко, чтобы с легкостью выбраться наружу. Страшное понимание того, кем в действительности является Зыков, пришло к Аккеру несколькими часами ранее, когда он приземлился в Амстердаме. С ужасающей ясностью осознавая масштаб последствий, которые могли наступить, если бы Зыков получил полный доступ к его переводу Рецепта, Аккер принял смертельную дозу препарата, чтобы отравить свой мозг, устроив, таким образом, ловушку для противника, обладавшего телепатическими способностями. Шок, который Зыков испытал от контакта с едкими, раздробленными мыслями Аккера, на 48 часов погрузил его в паралитическую агонию прямо на полу квартиры, хотя и не убил окончательно.