Русская модель управления - Александр Прохоров

Японские менеджеры нашли способ реализовать свои оборонительные стратегии в условиях акционерной формы собственности. Предприятия выпускали акции, но продавали их не тому, кто больше заплатит, как поступили бы американцы или европейцы. Они продавали акции дружественным фирмам, тем, кого они считали «своими», кому доверяли, и, как правило, в обмен на встречные продажи «чужих» акций. Фактически это был фондовый бартер. Несколько частных фирм, входящих в один такой куст, по взаимной договоренности покупали акции друг друга. «В ответ на либерализацию рынка капиталов японские фирмы в широких масштабах стали осуществлять „меры по обеспечению постоянных акционеров“, пресекая тем самым все попытки поглощений…»[322] Физические же лица, капиталисты в марксистском понимании, владеют незначительными пакетами акций. «Если в начале 50-х годов 69 % акционерного капитала в Японии находилось в руках физических лиц, то к началу 90-х их доля составила 24 %, а 67 % акционерного капитала сосредоточили в своих руках юридические лица — финансовые институты (42 %) и предприятия реального сектора (25 %)»[323]. Поэтому японские фирмы не боятся враждебных поглощений. Причем японцы создали такую систему, используя навязанный им механизм акционирования.

В российской приватизации не могло не случиться такой же подмены целей. Основные участники не были заинтересованы в том, чтобы концепция акционирования и приватизации была реализована в задуманной реформаторами форме. Ни коллективы предприятий, ни их руководители не хотели создания условий для слияния и поглощения фирм, избегали прозрачности, требуемой от них фондовым рынком.

Местные власти также не были в этом заинтересованы. Им важно удержать в своем подчинении директоров-вассалов, сохранить подконтрольность предприятий местным властям. Поэтому губернаторы и мэры, как правило, выступают против скупки контрольных пакетов предприятий столичными акционерами, так как это выводит предприятия из-под местного контроля. Цели главных фигурантов акционирования и приватизации противоречат целям реформаторов, и результат разительно отличается от запланированного.

Та же судьба постигла недавно принятую версию Закона о банкротстве. Он активно используется в целях, прямо противоположных тем, ради которых он был принят. Тот самый долгожданный Закон о банкротстве должен был расчистить рынок от «лежачих», неработающих предприятий, наладить платежную дисциплину, вывести предприятия из-под контроля неэффективных собственников и передать их эффективным, в общем, создать нормальное экономическое поле. Закон о банкротстве, по букве совершенно нормальный, здравый закон, соответствующий мировым стандартам, на практике превратился в свою противоположность и стал орудием бесплатного передела собственности.

Согласно этому закону, любое предприятие может быть подвергнуто банкротству, если в течение более чем трех месяцев оно имеет долги в сумме 500 минимальных размеров заработной платы (то есть около 43000 рублей в 1999–2000 годах — крайне незначительная сумма). Поскольку подавляющее большинство предприятий являются должниками, а бюджету и внебюджетным фондам должны практически все, то контрольный пакет голосов на собрании кредиторов имеют те, кто контролирует местные бюджетные и внебюджетные фонды, то есть областные администрации и связанные с ними бизнес-структуры.

«На практике лицами, заинтересованными в инициировании процедур банкротства в отношении предприятия-должника, стали корпорации, стремящиеся его поглотить либо устранить как конкурента, а в отдельных случаях освободить активы должника от его обязательств перед кредиторами. В результате за 1998–1999 гг. процессы несостоятельности приобрели стихийный политический и корпоративный характер, а новый закон по существу „открыл сезон“ нового передела собственности и „разборок“ между федеральным правительством и администрациями регионов, с одной стороны, и крупными налогоплательщиками — с другой. Причем оба эти процесса на местах переплелись между собой. На этом фоне значимость федеральной службы по делам несостоятельности (банкротству) и ее территориальных агентств сразу резко выросла»[324].

В одних случаях банкротство используется для передела собственности «изнутри» предприятия: «…руководителем должника искусственно создается кредиторская задолженность перед кредиторами (аффилированным крупным акционером) в размере, достаточном для осуществления полного контроля над собранием кредиторов. При этом полезные активы должника, согласно специально разработанному плану внешнего управления, либо продаются за бесценок аффилированному крупным акционером лицу, либо вносятся в уставный капитал вновь создающегося общества, аффилированного крупным акционером. В результате поступивших от продажи имущества должника средств оказывается недостаточно для погашения кредиторской задолженности даже первой и второй очереди»[325].

В других случаях передел собственности через процедуру банкротства применяют внешние организации. Вот как, например, создается в Москве сеть супермаркетов: «Подставная фирма („РОС-билдинг“, по нашим данным, учредил таких фирм несколько десятков) скупает достаточную для возбуждения банкротства задолженность универмагов. Затраты на покупку невелики: согласно российскому законодательству, для возбуждения банкротства достаточно просроченного на три месяца долга в 500 минимальных зарплат, что в нынешнее время составляет менее полутора тысяч долларов. После приобретения долга компания уходит в кусты — магазины пытаются проплатить долг, но деньги упорно возвращаются плательщику. Через некоторое время грянет банкротство»[326].

«Наши выводы подтверждаются статистикой: более чем из двух тысяч дел, связанных с введением внешнего управления, только 69, или 3 %, закончились восстановлением платежеспособности, по остальным впоследствии были приняты решения об открытии конкурсного производства»[327], то есть о ликвидации предприятия. «Как показывает практика, применение федерального закона „О несостоятельности (банкротстве)“ в 1998–1999 гг. стало одной из высокодоходных сфер специфического бизнеса — банкротства должников. Рентабельность этой сферы деятельности и сегодня остается самой высокой в России, как в свое время была и приватизация, коммерческая деятельность и другие. Так, активы должников на стадии внешнего управления и конкурсного производства отчуждаются в 10–20 раз ниже их реальной стоимости»[328].