Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

Мария, разглядывая эти книги. Тут обнаружилось много поэтов, о которых раньше она даже не слышала. В школе они даже не упоминались. Хотя в старых библиотеках города их, наверное, можно было найти. Но как она могла попросить их, если даже не подозревала о существовании таких книг? И теперь, усевшись на стул у окна, выходившего в столь знакомый дворик, погружалась в новый мир, неизвестный, нереальный, но очень близкий ее душе. Необъяснимое колдовство, никогда доселе не испытанное, овладевало ею, когда она читала стихи, изданные где-то далеко-далеко, в другом мире, в другой жизни и в другие времена:Пусть душит жизни сон тяжелый, Пусть зыдыхаюсь в этом сне, — Быть может, юноша веселый В грядущем скажет обо мне.

Разве не о ней, не о ее судьбе писал Александр Блок в этом стихотворении? Или:

Мир стал заманчивей и шире, И вдруг — суда уплыли прочь. Нам было видно: все четыре Закрылись в океан и в ночь.

«Мир стал заманчивей и шире»… Сколько раз и она испытывала подобное чувство, взывая к нему, призывая из туманных загадочных далей!

Хоть подруга и заверила ее, что шкаф не скрывает никаких тайн, Мария все же порой натыкалась на них, испытывая необъяснимое наслаждение, пытаясь их разгадать. Так, напала как-то на тоненькую книжонку, в которой, хоть она и отличалась странной орфографией, узнала стихи Эминеску. Книга была издана еще до войны. На титульном листе красиво закругленным, четким почерком были выведены следующие стихи Бодлера:

Совьют мне траурный покров И сердце, полное тоскою, Приблизят к вечному покою!

А ниже:

«Нина, обожаемая! Только твой образ, только великая надежда снова увидеть тебя заставляют меня не предаться чувствам, которые выражены в этом стихотворении.

Как озаряет душу мне Твой лучезарный, ясный взгляд! Всех звезд и выше, и светлей Любовь моя, любовь моя!

Эти стихи словно оторваны от моего сердца, их написал великий и очень несчастный поэт. Ты слышала об Эминеску? Здесь, я в Яссах, это кумир молодежи, какими были для нас Блок, Надсон, Хлебников. Посылаю тебе с Рэуту одну из его книг. Прочти ее! На этих страницах ты найдешь точно те же чувства, которые я столько раз хотел бы выразить, когда думаю о тебе А думаю о тебе я всегда».

Мария вздрогнула. Не желая того, она проникла в чужую тайну. Прочла строки, посвященные чужому человеку. Пусть даже и доамне Нине. Однако теперь ничего уже не поделаешь. Она посмотрела в сторону Тали. Поначалу хотелось поделиться с ней, однако та была целиком погружена в историю другой любви, любви графини Валевской к Наполеону. Стараясь прогнать чувство стыда и неловкости, она углубилась в чтение столь знакомых стихов:

Болят виски, лишь вспомню о тебе.

И все же молодой муж доамны Нины не вернулся. Несмотря на страстное желание снова увидеть любимую жену. Любовь, которая, как говорят, охраняет любящих, его не спасла. Как и Митю Рэуту, который, как она узнала от Тали, был влюблен в домнишоару Елену Дическу, и они должны были после войны пожениться.

Она бессознательно перелистала несколько страниц книги. На одной из них увидела еще одну надпись. Синие чернила давно поблекли, но слова можно было разобрать. И опять она совершила непозволительное. Хотя, честно говоря, какое значение имело все это сейчас, когда сама доамна Нина забыла о существовании книг? И, похоже, давно уже не приходила утешить скорбь в воспоминаниях. Да и существует ли еще эта скорбь?

И решительно открыла страницу, на которой была надпись. Это уже не был тот ясный, четкий почерк, что на первой странице. На полях, рядом со стихами:

Года проходят, я старею… Но день за днем, за шагом шаг Все больше очарован ею, Не знаю чем, не знаю как… —

Мария с трудом различила строки Надсона:

Не говорите мне: «Он умер». Он живет! Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает.

И восклицание:

«Господи боже, почему, почему именно он? 21 ноября 1916».

Эти слова были написаны всего лишь через три месяца после того, как мать Тали получила через Рэуту книгу. И написаны они были, возможно, в день, когда доамна Нина узнала о гибели мужа.

Вот так, наряду с миром прекрасной поэзии, доселе неизвестной и потому особенно привлекательной, эти небольшие открытия обнажали перед Марией подробности жизни, прожитой, как ей казалось, в немыслимо далекие времена, словно в другой эпохе и на другой планете. Среди пожелтевших страниц старинного издания «Цветов зла» она напала на твердый кусок картона, оказавшийся фотографией молодой женщины. Из-под прически