Золотая струна для улитки - Лариса Райт

– Туда тоже можно.

12

– Можно? – Наташа заглядывает в рабочий кабинет Андреа и, получив одобрительный кивок, стремительно подбегает к учительнице и бесцеремонно плюхается к ней на колени. Обнимает Андреа за шею и счастливо шепчет:

– Меня взяли!

– Здорово. Думаю, теперь можно наконец все рассказать бабушке.

– Нет! Ну, пожалуйста, позволь мне дотерпеть до конкурса. Я уже каждый день представляю, как вручаю ей приглашение, она приходит, а там я – на сцене. Пожалуйста…

– Ладно, хулиганка, уговорила.

Андреа с нежностью смотрит на девочку. Их связывает уже гораздо больше, чем просто тайные занятия фламенко. Они давно перестали посвящать все свое время однообразным репетициям в гостиной Андреа. В движениях Наташи наметился явный прогресс, она понимает, что и зачем делает, что собирается сказать изгибами рук, поворотами кистей. Андреа видит, что такой хореограф, как она, девочке больше не нужен, но Наташа не собирается ее отпускать, а Андреа не хочет отпускать Наташу. И, открыв друг для друга фламенко, они начинают постепенно, не торопясь, словно боясь спугнуть распахнувшую над ними крыло птицу счастья, открывать друг другу себя, свою жизнь, свою судьбу, свои мечты, свои горести.

– Он ее убил, – рыдает Наташа, доставая из рюкзака учебник литературы для пятого класса.

– Кто? Кого?

– Герасим Муму.

– Корову? – С этим произведением Тургенева Андреа не знакома, что для испанки простительно.

– Собаку!

Наташа съедает выуженные из морозилки пельмени, решает задачи, выучивает историю и ботанику, смотрит мультфильмы, а Андреа уже в третий раз перечитывает рассказ, расстроивший ребенка. Плачет, перелистывая страницы, ищет ответ на вопрос.

Наташа не выдерживает, входит в комнату, обнимает колени своей наставницы и пытливо спрашивает:

– Почему?

– Чтобы уйти, Наташенька, чтобы перестать быть рабом.

– Но зачем же для этого топить собаку?

– Чтобы решиться.

– Он мог бы уйти с ней.

– Не мог бы.

– Почему ты так уверена?

Андреа думает о Бельском. Она не знает, как объяснить пятикласснице, что люди порой совершают решительные поступки, только когда дошли до крайней степени отчаяния, только пережив трагедию, испив чашу до дна.

– Я уверена, – просто отвечает она.

– Он же любил ее, – продолжает спорить ребенок.

– Любил.

– Почему тогда он не завел себе другую собаку?

На этот вопрос Андреа проще ответить, чем кому-либо другому.

– Ты сама только что сказала. Герасим любил Муму, а не собак вообще. Он убил ее, но не предал.

Наташа зарывается поглубже в уютные колени и сдавленно мычит оттуда, не поднимая головы. Так, что Андреа едва удается разобрать сказанное:

– Моя мама тоже не любила вообще. Она только одного любила.

– Папу?

– Да. Того, который сейчас.

Непонятная, странная фраза, но уточнять Андреа не решается.

– Не замерзла? – Андреа поправляет детскую шапку.

– Не-а. А еще далеко?

– Почти пришли.

Наташа любит танец во всех его проявлениях, кроме балета. Андреа знает: классики девочка почему-то боится. Но зато она восторженно смотрит ирландский ривердэнс, легко отличает чачу от джайва, а сальсу от сарабанды и старается не пропускать ни одного выпуска популярного шоу, где известные фигуристы танцуют со звездами кино, эстрады и телевидения. Андреа нравится баловать ребенка. У нее в сумочке – билеты в Ледовый дворец, открытый год назад на Ходынском поле. Здесь Наташа живьем увидит своих кумиров. Но прежде чем они направятся к катку, Андреа в задумчивости прогуливается по Хорошевке, пытаясь усмирить волнение, сжимая маленькую руку девочки в шерстяной перчатке.

– Вот, – Андреа останавливается перед знакомым зданием.

Наташа выдергивает ладошку, подбегает к двери и читает вслух надпись на табличке: «Общежитие Государственной академии музыки им. Гнесиных».

– Ты здесь жила, когда приехала?

– Да.

– Зайдем?

– Нас, наверное, не пустят.

– Пошли. Я хочу посмотреть, как ты жила.

Никому из охранников не приходит в голову остановить приличного вида женщину с ребенком. Здесь, как и десять лет назад, проходной двор. Из трех лифтов работает только один. Андреа нажимает кнопку, но Наташа, услышав доносящееся с лестницы разнообразие музыкальных звуков, тянет Андреа туда. Все как прежде: репетиционных залов нет, этюды играют на ступеньках и подоконниках, над душем – табличка с расписанием подачи воды, на общей кухне – сломанные плиты, в комнатах шипят примусы и недовольные студенты. Андреа заглядывает в свою бывшую комнату: скучные обои, три одинаковые кровати и стол, за которым теснятся четыре юные девушки.

– Простите, – Андреа закрывает дверь. Возвращения не получается. Они выходят на улицу, направляются во Дворец.

– Как ты жила там? – ужасается Наташа.

– Замечательно. Я была самой счастливой на свете.

– Я тоже была счастливой без газа, тепла и горячей воды.

– Как видишь. Значит, у тебя было что-то другое.

– У меня была мама.

– Садись. Распусти волосы. Смотри на меня. Или лучше в окно. Возьми Эрфана. Нет, отпусти. Я кошек плохо рисую. – Наташа деловито командует, усаживая Андреа в кресло. Поправляет ей прическу, накидывает на плечи принесенную с собой старую шаль, создает образ.

– Это что, домашнее задание?

– Ага. «Портрет матери» называется.

Наташа сосредоточенно чиркает карандашом по бумаге, а Андреа боится шевельнуться, чтобы не сорваться, не схватить рисовальщицу в объятия и не задушить в приступе радости, не утопить в океане любви.

– А почему ты не рисуешь бабушку?

– Она старенькая. – Наивно, непосредственно, жестоко, но умопомрачительно правдиво и просто: позировать портрету матери одиннадцатилетней Наташи должна молодая женщина. Кроме Андреа, ей некого попросить.

– Ну, попроси, пожалуйста! Чего тебе стоит? – Наташа жалобно канючит, упрашивая Андреа пойти вместо нее к преподавателю фламенко, но Андреа непреклонна:

– Нет. И прекрати, пожалуйста, унижаться. Это твоя ошибка. Ты ушла, ничего не объяснив. Хлопнула дверью, обидела человека. Исправлять ошибки человек должен сам.

– А тебе когда-нибудь приходилось идти к человеку, от которого ты сбежала?

– Да. Месяц назад. И поверь, мне было гораздо труднее решиться. Но я сделала и горжусь собой.

– А вдруг она меня не возьмет?

– Возьмет.

– А вдруг не отправит на конкурс?

– Кого, если не тебя? Я каждый день хожу мимо этого стекла. Кроме тебя, отправлять на конкурс некого. Возьми с собой веер и покажи, чему научилась.

– А ты пойдешь со мной?

– Провожу и пойду на работу.