Золотая струна для улитки - Лариса Райт

– Очень хорошо.

Они слушают и «танцуют» в той же неподвижной манере шторм, ветер, закат, снег, листопад.

– Получается?

– Получается.

– Ты обещала сыграть, когда у меня начнет получаться.

Андреа расчехляет гитару, и комнату наполняет музыка, которой Андреа живет последнюю неделю.

– Что это?

– Не догадываешься?

– Что-то страшное…

– Землетрясение.

9

Земля трясется под ногами. И хотя асфальт тверд и недвижим, Андреа не покидает ощущение зыбкости почвы. Она стоит у незнакомого подъезда и теребит в руках бумажку с нацарапанным адресом. Зоя продиктовала его по телефону и, описав все свои мытарства («Мне пришлось два дня висеть на проводах и общаться с целой кучей давно забытых людей. То ты их не помнишь, то они тебя»), взяла с подруги клятвенное обещание не откладывать визит и ничего не бояться. Пообещать было, как водится, гораздо легче, чем исполнить.

Андреа томится у подъезда и пытается выудить из хоровода пляшущих мыслей ту, что поможет добраться до нужной квартиры. Она то садится на обледеневшую от бесснежных ноябрьских морозов скамейку, то торопливо вскакивает, вырываясь из обволакивающего плена промерзшего дерева. То приближается к железной двери, разглядывает безликие кнопочки домофона, спрятав руки поглубже в карманы, чтобы не нажать невзначай необходимую комбинацию цифр. То снова отходит на безопасное расстояние, поймав вопросительный и переставший быть дружелюбным взгляд застекольной консьержки. Может, все же лучше уехать? Нет, надо идти. Но что сказать? Как объяснить? Андреа не может подобрать подходящих слов, поэтому и колеблется в нерешительности. Ничто и никто не замечает ее метаний. Ни вышагивающая по карнизу второго этажа ленивая кошка, ни ковыряющий лопаткой грязевую жижу укутанный в теплый комбинезон карапуз, ни его тараторящая в мобильник мамочка, ни автомобилисты, снующие по двору на своих «Кадиллаках», ни мужчина с «дипломатом», потягивающий горячительное под козырьком соседнего подъезда… В какую бы сторону ни направилась бесцельно крутящаяся на пятачке женщина, никто из потенциальных наблюдателей не заметит смены декорации. И только бдительное око дежурной ждет от Андреа решения и не позволяет ей сделать выбор. Неотступно следит за ней, гонит прочь, вычислив чужака, но, мучимое любопытством, и не отпускает, не дает уйти. И когда Андреа в очередном приступе самовнушенной храбрости подскакивает к домофону, из динамика раздается грозное и подозрительное шипение:

– Вы к кому?

– Я в сто семнадцатую.

– А чего же не идете? Они все дома.

– Иду. – Андреа продолжает рассматривать говорящее устройство, не дотрагиваясь до клавиш.

– Вы Лизина подружка, что ли?

Андреа изумленно мотает головой. Значит, его жену зовут Лиза…

– Нет, я…

– А… Вы, наверное, няня. Наниматься пришли.

Андреа растерянно улыбается. Конечно, малышу, наверное, уже больше двух лет. Маме пора на работу.

– Нет.

Консьержка недоуменно вскидывает брови и продолжает допрос. Не позволяя Андреа раскрыть карты, пожилая женщина в очках с толстыми стеклами пытается удовлетворить свой охотничий инстинкт. Пристально рассмотрев стоящую перед дверью молодую девицу и, видимо, сделав какие-то выводы, она обрадованно произносит:

– Так вы же из газеты! И как я сразу не догадалась? Такой человек! Такой талант! О нем давно пора кричать на всех углах. Я его каждый день спрашиваю: когда о вас в газете напишут? Он все молчит, отшучивается, а вот третьего дня подмигнул и говорит: «Скоро». Ну, я права? Вы из газеты? Давно пора. О таких людях обязательно писать надо.

Андреа отходит от динамика и смотрит через стекло на сыплющую гипотезами консьержку. Он, конечно, талант. Талантище. И писать о нем действительно надо. Она подкупающе улыбается дежурной и, подтвердив этим свое «журналистское происхождение», оказывается в холле у лифта.

Восьмой этаж, сто семнадцатая квартира, цифры прыгают. Андреа прислоняется к стенке кабины и, когда лифт открывает двери, с трудом выталкивает себя на лестничную площадку. Мучиться в раздумьях перед кнопкой звонка ей не нужно: дверь распахивается, и возникает женская спина, одетая в теплую куртку.

– Я за хлебом, – кричит женщина в глубь квартиры и оборачивается.

На Андреа смотрит приветливое лицо лет тридцати пяти – сначала вопросительно, потом изучающе, затем подозрительно – и наконец, озаренная догадкой та, которую консьержка назвала Лизой, спрашивает:

– Вы Андреа?

Робкий кивок, который встречает такая неуемная радость, что непрошеной гостье становится неловко. Лиза хватает ее за руку, тащит в квартиру, смеется и кричит, захлебываясь:

– Толя! Толя! Смотри, кто пришел!

Мужчина выходит в коридор. У него на руках маленький мальчик. Андреа с нежностью смотрит на малыша. Пытается вспомнить детские фотографии Дима. Похож…

– Где же ты была, дочка? Почему?

– Но почему? Зачем тебе это? – Зоя недоуменно смотрит на подругу. То, что Андреа спятила от горя, конечно, неудивительно, но чтобы настолько! – Ну, что ты молчишь?

– А что говорить?

Что говорить, если зашедший навестить Андреа через две недели после ужасного суда свекор обнял ее, всплакнул вместе с ней, а потом, горестно вздохнув и пытливо заглянув в глаза, сказал: «А может, оно и к лучшему, дочка? Устроишь свою жизнь, найдешь еще хорошего парня. Какие твои годы? Без ребеночка все-таки легче будет». Андреа молчала в оцепенении: не таких слов она ждала, не такого жестокого понимания ее беды. Свекор гладил ее по голове, его пальцы то и дело путались в жестких кудрях, дергали волосы, но Андреа не чувствовала боли. Мужчина продолжал говорить: «У мамы Дима давно есть другой мужчина, у него недавно умерла жена, и теперь они будут вместе. Ты не спрашиваешь, почему я в Москве, но я скажу. Неделю назад я расписался с одной чудесной девушкой. Она москвичка, чуть старше тебя. Мы знакомы уже пару лет, а через несколько месяцев у нас родится ребенок. Племянник у тебя будет». Андреа еле сдерживает негодование. Ей кажется, что от смерти Дима все только выиграли и только она осталась ни с чем. Родители мужа были для нее единственными в мире, кто мог разделить ее горе. А оказывается, горе у них совсем разное. У нее чудовищное, непроходящее, всепоглощающее, а у них… у них новая жизнь. «Поздравляю», – выдавливает из себя Андреа. Что ж, она не будет мешать безоблачному счастью некогда близких людей.

– Ты выполнишь мою просьбу? – Андреа исподлобья смотрит на Зою. Та вздыхает и обреченно кивает:

– Выполню.

Механизм обмена запущен. У Зои везде найдутся знакомые. Меньше чем через месяц Андреа переезжает на другой конец Москвы, никому не оставив адреса и сменив номер мобильного телефона. Для своих родителей она теперь непрерывно гастролирующая звезда, имя которой известно всем и каждому, для родителей Дима – пропавшая без вести, канувшая в небытие. Зоя, гитара и воспоминания – единственная связь с прошлым. Подруга держит слово, никому ничего не рассказывает, да у нее никто и не спрашивает. Зоя живет в своем мире – от встречи до встречи, от командировки до отпуска, от Стокгольма до Москвы. И только однажды, спустя год после переезда Андреа, не выдерживает и говорит: