Учитель афганского - Дино Динаев

Идти было трудно. Он еле передвигал ноги, неведомая сила тянула его назад. Дэвид понял, что пропал, но продолжал упрямо идти, неестественно наклонившись вперед всем телом.

Любой нормальный человек при таком наклоне давно бы упал, но он то был человек конченный, теперь он знал это.

Не надо было убивать русского. Не надо было слушать Уошберна. Много чего не надо было делать.

Незадолго до начала командировки генерал вызвал его к себе и сказал:

— У правительства есть для тебя предложение, сынок, от которого ты не сможешь отказаться. Да и не захочешь тоже. Впрочем, у тебя есть выбор. Ты можешь отказаться, теоретически, и, в таком случае, я расскажу, чем ты закончишь. Ты будешь ездить в самые длительные и самые опасные командировки в самые отдаленные и вонючие страны. В конце концов, тебя или убьют, или что еще хуже, сделают калекой, рабом инвалидной коляски. Твою жену во время твоих постоянных отлучек будет трахать с чувством, с толком, с расстановкой сосед, а потом вытирать свою жирную задницу полотенцем, о которое ты вытираешь лицо.

Он теперь знает, чего не надо было делать и в этот момент. Не надо было молчать. Надо было разораться, дать "любимчику Найчезу" в глаз, после чего благополучно вылететь из армии или даже сесть в военную тюрьму, но переступать через себя нельзя было ни в коем случае, потому что когда переступаешь через себя, ты становишься другим человеком, а тот, что был раньше, ходил в колледж в светлой рубашке и целовался с девочкой на заднем сидении отцовского автомобиля, он куда-то девается.

"Человек никогда не умирает сразу", — думал Дэвид, мысли текли вяло, и шаги его становились все более вялыми, он словно целиком увязал в густой обволакивающей смоле и брел к своему дому уже больше по инерции, а до знакомого крыльца оставалось уже совсем немного, еще пару шагов и его можно было бы увидеть из-за соседнего дома. С каждым предательством, с любым сознательно совершенным тобой гадким поступком умирает какая-то часть в тебе. Уже потом, когда ты находишь в себе кучу смертельных болячек и думаешь: "Боже, откуда у меня взялась эта напасть? У нас в роду отродясь не было ничего похожего!", оказывается, что первая больная клетка появилась у тебя еще в детстве, когда ты отнял монетку у более слабого.

И ты пожинаешь плоды урожая, который ты, в общем-то, никогда не сажал.

Дэвид понял, что когда генерал прошелся грязными армейскими башмаками по его самолюбию, он проверял его на наличие душевной гнили в организме, а когда понял, что этот парень гнилой насквозь, перешел к самой сути дела:

— Много людей побывало в Проклятой долине, но еще никто оттуда не вернулся. Поэтому ничего страшного не будет, если из всей экспедиции вернешься ты один. Согласись, это все равно большой процент.

И он согласился. Карман приятно грел чек с авансом, вернее, это тогда он думал, что это аванс, а на самом деле чек оказался пособием на смерть.

Он остановился, когда до дома оставалось всего двадцать шагов.

— Дайте мне хотя бы увидеть жену и дочь! Хотя бы увидеть! — взмолился он неведомо к кому.

Дэвид оглянулся и увидел, что вдоль всего пройденного им пути лежит толстый как бревно студнеобразный нарост. Он перегораживал дорогу с уже возникшей пробкой и пульсировал на тротуаре, и наиболее спешащие пешеходы опасливо перепрыгивали через него.

Нарост тысячами тягучих влажных нитей проникал в спину Дэвида, и он чувствовал, как они шевелятся там под кожей, и натягиваются, не давая ступить и шагу. Потом нарост дернулся по всей длине всем своим безобразно разросшимся телом и потащил его обратно. Дэвид не упал, а повис внутри нитей, как муха повисает в паутине. Ноги его волоклись по земле.

Его протащило по всем улицам, по которым он прошел, и, наконец, Дэвид увидел окно, через которое он попал в город. Оно висело в метре над землей, под завязку наполненное грязными пульсирующими щупальцами.

Дэвида подтащило к окну и втянуло вовнутрь.

Поначалу вокруг были только одни извивающиеся ощупывающие его

щупальца, скользкие и податливые, он отпихивался от них, но они обхватили его и потащили по длинному темному коридору.

Коридор был не пуст. Вдоль всех стен стояла нескончаемая шеренга отталкивающего вида существ, напоминающих карликов, пораженных всевозможными видами уродств. Они имели огромные непропорционально разросшиеся головы с длинными нечесаными волосами, руки их были либо сросшимися вместе, либо ладони росли прямо из узких шкафообразных туловищ.

Дэвид остановился, и карлики стали подходить.

"Вот это я называю — платить за долги", — подумал Дэвид и закрыл глаза, но умер он далеко не сразу.

Генри Гот в действии.

После расстрела Алгинского УВД уцелело всего 9 человек. Среди них не оказалось ни Карпина, ни его заместителя. Когда пехотинцы обыскали развалины, то нашли лишь 9 израненных милиционеров из рядового состава.

Генри Гот как настоящий патриот остался на боевом посту и помогал допрашивать арестованных. Один тяжелораненый вскоре умер, так что задержанных осталось всего 8.

Гот вел допросы со всей тщательностью, без скидки на ранения, ив скорее выяснил, что подполковник Карпин отправил домой всех сотрудников моложе 25 лет. Куратор радостно потер руки. Однако времени терять было нельзя, и он засел за бумаги. Вскоре дело было состряпано таким образом, что Олег Шипилин и Светлана Вернигор были представлены если не главными организаторами, то активистами террористов.

Генерал Макбрайт незамедлительно выдал ордер на арест.

Гот не колебался, с какой группой задержания ехать. Хоть Светлану Вернигор он по-своему любил, но поехал к Шипилину. У него была мечта, чтобы дурачок оказал сопротивление при аресте, и тогда его бы без проволочек превратили в дуршлаг.

Дверь он не открыл. Когда ее вынесли и ворвались внутрь, то застали отвратительную картину. В крохотной квартирке, страшненькой и запущенной, в подобного рода убогих жилищах жили разве что афроамериканцы, давно забывшие про работу на благо общества, так вот, в тесной кухне, заставленной полулитровыми банками с окурками, сидел Шипилин. На него были надеты трусы и майка, которые Гот видел разве что в довоенных фильмах с этим…Он забыл фамилию артиста, противный с усиками.

На столе стояла практически пустая бутылка водки, под столом каталась еще одна. Шипилин был мертвецки пьян, что и не мудрено. Из закуски присутствовал лишь черный хлеб и соль.

Русский повернул тяжелую голову на шум, недобро уставился на набившихся в коридор пехотинцев в полной амуниции, в шлемах, бронежилетах, с автоматами с оптическими прицелами. Вид нагнанной живой силы его ничуть не смутил.

— Явились? Я вас давно жду!

Он встал, пошатнувшись. И неожиданно со всей дури влепил капралу, стоявшему первым и явно не ожидавшим такой прыти. Как он его не убил, одному богу известно. Удар был такой силы, что оторвался ремешок на каске, а самого капрала пришлось госпитализировать. Да и кто ожидал, что от мертвецки пьяного человека в одних трусах и майке можно ожидать такой прыти.

Русского били долго. Мешала теснота кухни, тогда его выволокли в подъезд и допинывали уже там. Готу резко захотелось в туалет. Когда он мочился, руки его дрожали, и он писал мимо унитаза.

Потом он осознал, что находится в доме своего врага, и он написал мимо специально. Поливая стены под звуки доносившейся из коридора экзекуции, он неожиданно испытал оргазм.

Он и не думал останавливать избиение, но пехотинцы так устали, что остановились сами. Стены и пол были забрызганы кровью, сам русский напоминал кусок свежего мяса, но когда его тронули, застонал. Его сволокли с третьего этажа за ноги, и голова мячиком скакала по ступеням. Гот очень надеялся, что после этого он точно станет идиотом.

Задержание Светланы Вернигор происходило не столь драматично. Единственно, что когда девушка переодевалась и попросила солдат отвернуться, те ответили категоричным "нет".

— Мы любим русских женщин, — заржал один из пехотинцев афроамериканского происхождения.

Она переоделась под похотливыми взглядами и непрерывными сальными комментариями. Бог пожалел ее, английского она не знала.

Всех арестованных, среди которых были даже библиотекари, плотно набили в тюремный автобус с решетками на окнах и под сопровождением отправили в Загору.

Генри Гот не смог отправиться за ними сразу же. Бюрократическая волокита требовала присутствия его в Алге и подписания необходимых бумаг. Ведь он продолжал проходить как основной свидетель и одновременно пострадавший.

Но как только с формальностями было улажено, он словно гончая устремился в областной центр, а уж там он постарался, чтобы дело Светланы Вернигор и Олега Шипилина попало в его лично производство.

Спиритуарий