Мишень - Ричард Карл Лаймон

На них смотрели. Пошли они к чертям. Пора убираться отсюда. Он взял ее за руку.

- Послушай, Брауна...

Она отстранилась. Во второй раз за вечер ее попка соприкоснулась со стеной. Тугая попка и мягкая стена. Возле плаката с Уитни Хьюстон[64] послышался глухой удар.

- Я не хочу тебя СЛУШАТЬ! Я не твоя ЖЕНА! Я тебе вообще НИКТО! ТЫ ТРАХАЕШЬ ВСЕ, ЧТО ДВИЖЕТСЯ, ЗАСРАНЕЦ! И ты хочешь, чтобы я тебя СЛУШАЛА?

- Это неправда. Я не трахаю все, что движется. Хотя я и сторонник полиамории.[65]

Это, казалось, смутило ее. Затем она ответила.

- Уебывай ОТСЮДА, Струп! Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ ХОЧУ ТЕБЯ ВИДЕТЬ! Понял?

Она направилась в ванную.

Он обернулся и увидел подтяжки. Остановить ее он не пытался.

* * *

Во время поездки в такси на другой конец города, за которую на этот раз ему пришлось заплатить из собственного кармана, ему показалось, что он увидел Карлу на углу Сентрал-Парк-Уэст и 66-й улицы, но оказалось, что это киноактриса Лори Сингер[66]. Сингер была блондинкой, а Карла - рыжеволосой, так что он удивился, как мог так ошибиться. Ему показалось, что он услышал свое имя, произнесенное по радио диспетчером, но этого не могло быть.

Он предположил, что у него хандра. Велел таксисту высадить его на углу 66-й и Коламбус-авеню, чтобы пройти остаток пути пешком. Было тепло и ветрено. Воздух пойдет ему на пользу.

На углу 66-й улицы и Бродвея двое парней лет двадцати в джинсах и футболках, оба слегка полноватые, обнимались перед банком. Они выглядели счастливыми. Наверное, они были влюблены друг в друга. Любовь - "Чудесная штука"[67]. Мимо прошли трое рослых качков в новеньких свитерах "Гэп"[68]. Как только они миновали подростков, целующихся в нескольких ярдах от них, и как раз в тот момент, когда Струп споткнулся о противоположный бордюр, один из них обернулся.

- Отсоси! - сказал парень.

Подростки перестали обниматься и посмотрели.

- У тебя нечего отсасывать, - сказал Струп, - кроме твоего жалкого подобия хуя. Пошел ты на хер, дрочила! Ты бесполезный кусок говна!

Теперь любовники смотрели на него в упор. Среди них был сумасшедший.

- Продолжайте, ребята, - сказал он.

СУББОТА

"Положи меня, как печать, на сердце твое, как печать на руке твоей; ибо любовь сильна, как смерть; ревность жестока, как могила".

- Песнь Соломона, 8:6

Посреди фильма "ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВОРА-ДОМУШНИКА" в дверь позвонили.

Струп посмотрел в глазок. Какой-то парень с рюкзаком.

- Да?

- Мистер Струп?

- Угу?

- Курьерская служба.

Он открыл дверь. Парень протянул ему конверт, квитанцию и шариковую ручку. Струп поставил свою подпись.

- Хорошего дня, - сказал ему парень.

Хорошо провести день прозвучало как приказ. Ему это не понравилось.

Он закрыл дверь и открыл конверт. Повестка. Его вызывали в суд по исковому требованию на небольшую сумму от Карлы. Ему было велено явиться лично в такой-то день и в такое-то время. Пусть выебут эту бритую потную пизду сучки-нимфоманки, поставив ее головой вниз на лестнице. Она вызывает его задницу в суд.

Он разорвал конверт надвое, потом передумал и снова склеил скотчем. Меньше всего ему нужны были неприятности с фемидой. Он бросил конверт на стол.

Посреди фильма "МОЯ ДЫРКА И Я" зазвонил телефон. Он услышал голос своего босса. Босс звонил в субботу. Это было необычно. Босс велел ему взять трубку. Он так и сделал.

- Макс?

- Струп? Рад, что застал тебя.

Как будто у него была личная жизнь. Как будто он куда-то собирался.

- Ты звонишь в субботу, Макс. Странно.

- Я знаю. Слушай, Струп. Нет другого способа сказать это, кроме как напрямик. Тебя сократили.

- Что?

Только этого ему не хватало.

- Сократили, Струп. Агентству приходится экономить. Тебя и еще троих.

- Кого?

- Это не имеет значения. Мне очень жаль, Струп. Ты всегда хорошо работал. Всегда все присылал вовремя. Я это ценю.

- Тогда почему ты меня увольняешь?

- Я тебя не увольняю. Тебя сократили. Мы возьмем пацанов, которые будут работать за меньшую плату.

- Меньше, чем за десять процентов? Они что, ненормальные?

- Амбиции, Струп. Они хотят работать в престижном агентстве.

- А разве у нас престижное агентство?

- Не надо быть таким злобным, Струп.

- После пятнадцати лет ты меня выгоняешь, и я еще не должен злиться.

- У меня сегодня выходной, Струп. Дай мне отдохнуть.

- Прости, что испортил тебе день, Макс.

- Пришли нам все рукописи. Естественно, мы заплатим за любую выполненную работу.

- Естественно.

Он повесил трубку. Фильм "ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВОРА-ДОМУШНИКА" обошелся ему в двадцать долларов. "МОЯ ДЫРКА И Я" стоил тридцать. "ПИСТОЛЕТ ПОТЕЕТ, КОГДА СТАНОВИТСЯ ЖАРКО" еще двадцать. У него было несколько коротких рассказов, каждый из которых стоил пятнадцать долларов.

Он выбросил их в мусорное ведро.

Зазвонил телефон. Опять Макс.

- Ты ведь не выбросишь рукописи, правда?

Струп повесил трубку.

Он выглянул в окно. Был прекрасный солнечный день.

* * *

Он сделал себе бутерброд с тунцом и включил "Си-Эн-Эн". Он чувствовал себя сбитым с толку, но едва обращал на это внимание. Он то и дело поглядывал на ящик комода.

У республиканцев упал рейтинг.

Парень с "Глоком" из Флориды со слезами на глазах признался, что именно он, а не его одноклассники оплодотворили его двенадцатилетнюю подружку ребенком чудища с Юггота. Он расстрелял школу, чтобы кто-нибудь помешал ему сделать это снова. Струп подумал, что это очень тактично с его стороны.

В Коннектикуте какой-то парень судился с полицейским управлением. Он сдал экзамен на офицера полиции, но ему отказали, потому что он набрал слишком высокий балл. Заместитель начальника полиции Нью-Лондона сказал, что такому умному человеку эта работа, скорее всего, наскучит.

Когда он встал, чтобы отнести тарелку на кухню, и прошел мимо стола с повесткой, ему показалось, что он услышал свое имя, упомянутое в связи с нью-лондонской историей, но этого не могло быть.

Он снова сел. Закурил сигарету и снова начал смотреть "Си-Эн-Эн". Взглянул на ящик комода. У демократов упал рейтинг. Какой-то диабетик в Лос-Анджелесе лег в больницу, чтобы ему удалили изъязвленную ногу, а ему отрезали не ту. Диабетик поменял больницу.

В Пакистане суд приговорил сбежавшую девочку-подростка и ее бойфренда - водителя школьного автобуса к сотне ударов плетью и к побитию камнями до смерти. Ее отец, очевидно, был согласен