Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Александр Солженицын

Но и наивен же был Павел Николаевич, предполагав одной публикацией фамилий пацифистов, едущих через Германию (ещё когда они станут известны!), дискредитировать их и лишить политического влияния. Они проехали – даже салфеткой не утёрлись. Всегда заявлял Милюков, что обвинять политических противников в простой подкупности – неприлично… Но эти люди – Ленин, Троцкий – эта какая-то совсем новая порода, она просто за пределами всяких человеческих правил, не знаешь, что против них и предпринять.

К счастью, Ленин сразу же провалился в Таврическом, в первый же день по приезде: защищал пацифизм с такой бесцеремонностью и бестактностью, что ушёл с совещания освистанным. Даже для самых воспалённых социалистов его речь была глупостью и безумием. Так что Ленин – совсем не опасен, и даже хорошо, что он приехал, вот у всех на виду и сам себя опровергает: ещё одна прививка циммервальдского утопизма.

Но, при всех его крайностях, он подталкивает в социал-демократах стремление к миру поскорей. Вот и ОК меньшевиков – а как не посчитаться с меньшевиками? они самые солидные у нас социалисты – опубликовал путаннейшую резолюцию, по сути повторяя Циммервальд: самая неотложная задача русской революции – борьба за мир без аннексий и контрибуций. Побудить (читай – принудить) Временное правительство официально и безусловно отказаться от всяких завоевательных планов – и даже: выработать такое коллективное заявление ото всех правительств Согласия! А сами они тем временем декларируют „к пролетариату всех воюющих стран” оказывать согласованное давление на свои правительства. И это – серьёзные меньшевики? Милюков убеждал Чхеидзе и Церетели в Контактной комиссии, что это – всё утопия, совершенно неосуществимо: социалисты западных стран свободны от этих бредней и стоят на национальной почве.

Он уверен был в этом! Но и западные социалисты оказались подвержены тому же головокружению. Вот 8 апреля приехали Альбер Тома (теперь он во Франции и министр) и Кашен. (Кстати, встречая их на вокзале, Милюков с Палеологом, Терещенкой и Коноваловым унизительно толкались в толпе, всеми теснимые: толпа встречала с того поезда Чернова и других эсеров.) Тома особенно засверкал глазами от русской революции, тотчас стал поддакивать Совету – и вовсе выбивал почву из-под Милюкова: как же призывать к верности союзникам настойчивей, чем это делает французский министр военного снабжения? На приёме в Мариинском дворце пытался его поправить: „Несмотря на переворот, мы сохраняем главную цель этой войны – уничтожение немецкого империализма. И франко-русский союз связан со звуками марсельезы в России. Благодаря демократизации Россия стала вдвое сильней и вынесет все военные невзгоды.” Но и тут – в своей среде! – бессовестный Керенский дал подножку: „Мы, русская демократия, раз навсегда прекращаем все попытки к империализму и захвату. Наш энтузиазм истекает не из идеи отечества, а из братства народов, и как мы тут влияем на свой буржуазный класс – так и вы там влияйте на свои!” (И ещё одним унижением было, что Милюков же должен был его и с русского переводить…)

Но и Павел Николаевич на своём посту не мог потерять ощущение всей глубины государственной традиции – ну хотя бы от XVIII века, не мог не чувствовать за своей спиной ну хотя бы Остермана, Бестужева-Рюмина, Никиту Панина, Румянцева, Горчакова. После полоумного Манифеста 14 марта (кстати, скандальнейше безотзывного по Европе) – он тоже не мог молчать и не отстаивать разумную точку зрения. Да показалось тогда: народная стихия улегается, перелом к лучшему в гарнизоне, печать имеет смелость укорять рабочих в отлынивании от работы, – и можно же подать голос и министру иностранных дел? И он побеседовал с журналистами: об освобождении славянских народностей от Австрии, о слиянии австрийских украинских земель с Россией, о ликвидации турецкого владычества в Европе и что обладание Константинополем – это важнейшая проблема войны, а нейтрализация проливов вредна для России. Обладание Царьградом всегда считалось исконной национальной задачей России. И что пресловутая формула „без аннексий и контрибуций” есть формула германская, а для союзников неприемлема, Германия – должна возместить убытки от своей агрессии. Но надо же так неудачно: появилось это в газетах в день похорон жертв революции 23 марта (и рядом со зловещим нашим стоходским поражением) – и было истолковано как вызов демократии, игнорирование революции - вообразить было нельзя, как расхлещутся социалисты, буря! – и перекинулась внутрь правительства, и робкий князь Львов не в первый раз отступился от Милюкова, а Керенский публично опроверг, что это было частное мнение Милюкова, а не взгляд правительства, – и это уже не первый раз за мартовские недели его „частное мнение”.

Так что ж получается: ничего нельзя и заявить?

А напуганная свободная пресса – не защищала Милюкова.

А социалисты уже не только бранились, но прямо лезли направлять, советские с ножом к горлу стали требовать: правительство должно публично отказаться от завоевательных целей. Церетели, к счастью теперь заменивший в Контактной комиссии грубияна Нахамкиса, убеждал Милюкова пламенно, горя тёмными глазами: именно, не теряя времени, послать ноту союзникам (уж Павел Николаевич сумеет выразиться дипломатично, верил Церетели) и одновременно обратиться к армии и к населению с торжественным заявлением: во-первых, разорвать с империалистическими стремлениями, во-вторых, обязаться предпринять шаги к достижению всеобщего мира. Он убеждал, что тогда правительство приобретёт огромную нравственную силу, „за вами все пойдут как один человек”, последует небывалый подъём духа в армии, и так проявится творческая сила русской революции.

Церетели подкупал и тоном своим, и манерой, хоть и сам усумнись. Но нет, Милюков твёрдо понимал всё положение – и уже сразу отодвигал „во-вторых” и сильно оспаривал „во-первых”: ничего это обращение не даст и только испортит отношения с союзниками и с могучей вступающей Америкой.

Но – не было тыла за спиной: сами же министры полухором упрекали Павла Николаевича, и надо же было удерживать их от порывистого согласия.

Трагедия состояла в том, что тут возник не какой-то маневренный тупик, случайная острая ситуация, из которой надо только изощрённо, ловко вывернуться, – но это был принципиальный тупик всем понятиям всей жизни Павла Николаевича, шлагбаум, отрицавший всякий смысл его деятельности. То было и трагично, что он знал свою абсолютную правоту – и полную неподготовленность своих оппонентов. На утопическую доктринёрскую точку зрения социалистов, младенческие бредни этого Церетели, солидная дипломатия стать не могла. Революционные беспорядки в Германии? поддержка германской социал-демократии? – абсолютно необоснованные надежды, вы уже имели время убедиться. Австрия – да, очень хочет мира, но без разрешения Германии не посмеет его заключить. Что за фанатическая узость: естественное стремление России обеспечить свою безопасность – заподозрить в „империализме”? (Вообще это хлёсткое употребление слова „империализм” не применимо и к английскому промышленному расцвету. Германский империализм – другое дело, да.)

И на следующий день среди одних министров: из-за чего и свергнуто старое правительство? – за неспособность довести войну до победного конца. И мы теперь повторим его ошибку? – так свергнут и нас. Теперь, когда в войсках энтузиазм от нового строя, вы же видите – столько поддержки от фронтовых депутаций, установилась духовная связь правительства с армией, – и вдруг нам начать пятиться перед чьей-то усталостью? Да не имеем мы права забывать о национальных задачах и интересах России! Нам нужен окончательный и длительный мир – а для этого решительная победа. Мы уже заявляли, что русский народ не стремится к захватам, к покорению других народов, – но не допустить же и собственного уничтожения! Как? – война унесла миллионы русских жизней – и теперь вернуться к status quo? – невероятно! Не захваты, но должно произойти органическое переустройство Европы. Аннексий для себя в Европе? – не хотят и союзники (колонии у Германии они отнимут в Африке), но именно мы, русские, нуждаемся в проливах. Да как бы кто ни смотрел теоретически на возможность изменения целей войны – не сейчас же это поднимать, когда военный успех борьбы ещё не окончательно выяснился. В таких условиях нельзя же на ходу менять задачи, взаимно уговоренные с союзниками. А сепаратный мир?? – страшно подумать, он вычеркнул бы Россию из списка великих держав – и был бы гибелен для завоеваний революции. Нет!! – на такой путь русская демократия не станет! Conditio sine qua поп: вместе с союзниками – к окончательной победе!