Дырка для ордена - Василий Звягинцев

На самом деле Ферзена здесь знали, старший половой (метрдотель по-европейски), подбежавший принять заказ, обратился к нему по имени-отчеству.

— Ну что ж, как у нас водится, первую — в память государя императора Николая Александровича, который еще в 1896 году высочайше повелел господам офицерам употреблять спиртное не иначе как к обеду и ужину, — Федор Федорович поднял зеленоватую рюмку на уровень глаз и опрокинул «Смирновскую» в рот не чокаясь.

Не спеша и не отвлекаясь, закусили.

— Итак, барон. На чем я остановился?

— Что зверски скучно вам будет ждать…

— Именно. Только я не себя имел в виду. Я в общем смысле. Знаете, даже актерам в какой-то момент надоедает все репетировать и репетировать, хочется наконец выйти на сцену…

— И сорвать свою долю аплодисментов, — закончил фразу барон.

— Совершенно верно. Соответственно, если люди чересчур долго готовятся действовать в кризисной ситуации, не захочется ли им…

— Подтолкнуть события? Не исключаю. — Федор Федорович прожевал ломтик кулебяки и вытер губы салфеткой. — Давайте еще по одной. В ожидании горячего. Селянка здесь чудо как хороша. А по поводу ваших подозрений что я могу сказать? История и наука политология учат, что при любых общественных преобразованиях необходимо:

Первое. Четко поставленная цель (модернизация страны или общественного устройства для того-то и того-то либо, наоборот, контрреволюция и восстановление прежних порядков). Декларировать цель в определенных обстоятельствах не обязательно.

Второе. Источники, средства и инструменты ее достижения (источники внутренние или внешние, средства — административно-государственные (в т. ч. принудительные) или общественно-психологические, инструменты — госаппарат, партии, армия, спецслужбы или иные).

Третье. Общественные силы, на которые можно опереться (сословия, классы, те или иные слои общества либо лица определенной идейно-психологической ориентации).

Четвертое. Идеология преобразований (форсированное создание постиндустриального общества, социальная справедливость, занятие лидирующих позиций в мире или на континенте, мобилизующие лозунги, в т. ч. и «непрямого действия» — от двух бортов в середину)…

— Четко излагаете, Федор Федорович. Как я понимаю, цель вами определена, источники подразумеваются внутренние, средства… О средствах пока не в курсе. Инструмент — гвардия?

— Торопитесь, полковник, торопитесь. Я совсем противоположное хотел сказать. Что нашей целью на данном этапе как раз и является постоянное наблюдение за обстановкой, чтобы не прозевать, когда у неприятеля все это появится…

— Тогда кто же возможный неприятель?

— А кто угодно. — Ферзен нарисовал ложкой в воздухе почти замкнутый круг. — Хоть правые, хоть левые, хоть «пятая колонна» какого-нибудь внешнего врага, хоть собственное правительство, нам без разницы. Любая сила или силы, пожелавшие организовать в стране хаос или направить ее развитие в нежелательном направлении…

— А что считать нежелательным?

— Все, что будет препятствовать возможности устойчивого экономического прогресса, эффективных, но постепенных реформ и, соответственно, процветанию России.

Ляхов на это ничего не сказал, но улыбнулся весьма двусмысленно.

— Кроме того, вы как-то упускаете из виду, Вадим Петрович, что разговор у нас — чисто умозрительный. Вообразилось вам, что попали вы в окружение настоящих заговорщиков, и никак от этой гипотезы отказаться не хотите, а это ведь просто учебная вводная. «Что делать, если…»

— Хорошо, оставим это пока, барон. Вон, кстати, и половой наш на горизонте обозначился. Расскажите мне лучше о вашем кружке. Если это всего лишь научное общество, изучающее тенденции общественного развития с точки зрения нашей с вами будущей профессии, я в него вступлю с полным удовольствием, но хотелось бы все же знать поподробнее. Если оно у вас, конечно, не построено по системе «пятерок», например.

— Побойтесь бога, Вадим Петрович! Какие там «пятерки»? Это вы где-то там, — барон сделал неопределенный жест рукой, — подобных мыслей набрались. А у нас в стране самые что ни на есть экстремистские партии невозбранно функционируют и депутатов в Госдуму проводят, и никого это не волнует. (Хотя лично я это отнюдь не приветствую.)

Мы же — интеллектуальная элита нации, я бы сказал, нам конспирировать незачем. Все, о чем мы на своих «средах» и «пятницах» рассуждаем, в любой газете и журнале хоть завтра напечатать можно… — Барон сделал простодушно-хитроватое лицо и закончил: — Только — зачем?

— И вправду — зачем? Это вы тонко подметили. Одним словом — я с вами, — сообщил Ляхов, погружая ложку в желтоватую, с пятнами жира и плавающими ломтиками лимона поверхность селянки.

— Кстати, — сказал наконец барон, отодвигая пустую тарелку и утирая со лба обильный пот, — пора бы вам и с другими коллегами познакомиться. А то вы только свою группу знаете да зачем-то со всякой творческой интеллигенцией якшаетесь. А в их компаниях трудно что-нибудь умное услышать. Да вы и сами в этом имели возможность убедиться…

«Знает, все знает, — подумал Ляхов. — „Историк“. Или Салтыков доложил, или у них вообще все под контролем…»

— Так что милости просим к нам. Вот, кстати, послезавтра состоится очередная гусарская вечеринка.

Компания действительно была представительная. И «академики», в том числе и старших курсов, и просто гвардейцы высоких чинов. Сбор состоялся в огромной старинной квартире на Волхонке, занимающей чуть ли не целый этаж, где легко поместилось человек двадцать гостей и хватало места для буфета с холодными закусками, ломберных столов, бильярда, уютных уголков для приватных бесед.

Держались все раскованно и одновременно аристократически сдержанно, совершенно как в английском клубе. Главное, среди этих людей Вадим мгновенно освоился, почувствовал, что здесь можно говорить то, что думаешь, и не бояться, что тебя не так поймут. Не то что в «актерском» доме.

Здесь никому ничего не надо было растолковывать, темы подхватывались на лету, испытывались на прочность и вкус и так же легко и быстро сменялись новыми.

Ляхов заметил, что здесь куда выше ценилась остроумность и парадоксальность постановки вопроса, нежели основательность и глубина.

Да и то, не на теоретическом ведь семинаре разговор идет, а в компании добрых друзей, собравшихся для приятного времяпрепровождения в кругу подобных себе военных эстетов.

Когда в разговоре вдруг мелькнуло это слово, Вадим совершенно к месту сообщил, что еще в давние гимназические времена они с товарищем разработали классификацию человеческих типов, где имелись виды и подвиды: «быдло», «хам» просто, а также «хам, возомнивший о себе» и «хам грядущий», верхние же строки табели занимали «интель», «эстет» и «эстетствующий эстет».

— А что, весьма недурно, господа…

— Я бы даже сказал — зверски тонко…

— Отчего бы не принять на вооружение? Кратко и исчерпывающе…

— А любопытно бы узнать, к какой категории вы тогда относили себя, полковник?

— Скрывать нечего, дело прошлое, — со смехом ответил Ляхов, — мы были ребята, цену себе знающие, но самокритичные. Наша видовая принадлежность была — «эстет-хам».

— Что же, для восемнадцати лет вполне достойный статус…

Вадим подумал, как отвечать, если кто-нибудь спросит, как он оценивает себя в нынешний момент, но здесь собравшиеся люди в этикете понимали побольше его, поэтому тему сочли исчерпанной. Обратились к якобы уже готовому проекту отмены обязательного строевого ценза для «академиков» и повышения окладов денежного содержания чуть ли не вдвое сразу…

Но вот закончился вечер неожиданно.

Хозяин дома, авиационный генерал-майор, хотя и не достигший сорокалетнего рубежа, но явно засидевшийся в звании, пригласил Вадима в свой кабинет.

О таком кабинете Ляхов мечтал с детства. Наверное, ничего в нем не менялось последнюю сотню лет, а то и больше. Только книги на трех языках, по преимуществу военного содержания, постоянно пополнялись в высоких дубовых шкафах, и было их здесь тысяч пять, не меньше.

В креслах уже сидели два полковника и два подполковника, одного из них Вадим встречал и раньше, остальных видел впервые. Но Ферзена среди них не было.

Свежезаваренный кофе и коньяк на столе, молодая горничная в белом передничке, подавшая его и тут же исчезнувшая, мягкий свет настольной лампы, сигары в кожаной шкатулке…

Это могло бы выглядеть дешевым снобизмом, если бы не факт, что эту квартиру приобрел в только что выстроенном доходном доме еще прадед генерала Агеева, тоже генерал, но от кавалерии.

Как сказали Ляхову знающие люди, в каждом поколении Агеевых со времен императора Николая Павловича обязательно был хоть один генерал, а иногда два и три.