Дырка для ордена - Василий Звягинцев

А слева вдруг слепящей гладью распахнулась освещенная утренним солнцем, заснеженная поверхность Финского залива. У самого горизонта слабо дымил ледокол, пробивая во льдах широкую черную дорогу.

Вот бы где купить себе домик, подумала Елена, когда старые ели вновь скрыли недолгое видение, несколько часов езды от Петрограда, а совсем другая жизнь. Размеренная, спокойная. Вроде бы и Россия, но и не Россия тоже, «нераздельная часть государства Российского, управляемая особыми установлениями на основании собственного законодательства».

Вот, может быть, выйди замуж за Вадима, и жила бы где-то здесь, скорее всего — в Гельсингфорсе, на Эспланаде, упирающейся в Южную гавань, где ровной шеренгой прямо у гранитной набережной зимуют серо-голубые эскадренные миноносцы.

Красиво и внушает удивительное чувство покоя и защищенности.

Что-то слишком часто ей стали приходить в голову подобные мысли. Явное свидетельство нарастающей депрессии.

Мать Ляхова, Тамара Николаевна, узнала Елену сразу. Да и сама она почти не изменилась, ну, может быть, чуть-чуть морщинок вокруг глаз прибавилось. Красивая, элегантная женщина, едва перевалившая за пятьдесят. Заохала, заудивлялась неожиданной встрече, пригласила в просторную, залитую солнечным светом гостиную, обставленную светлой финской мебелью. Усадила гостью на полукруглый диванчик в глубоком эркере, приказала горничной приготовить чай. Сказала несколько дежурных комплиментов ее внешности, фигуре и нарядам.

И только после этого со сдерживаемой тревогой спросила:

— У тебя что-нибудь случилось?

С прежних времен она обращалась к ней на «ты» и сейчас не стала менять привычки.

— Нет, что вы, совершенно ничего. Ну, если не считать, что муж у меня застрял из-за войны на другом конце света. А я вернулась одна и пока совершенно не знаю, чем заняться. Съездила вот к родителям в Питер, потом подруги пригласили провести недельку в Финляндии. Поехала. И вдруг захотела увидеть вас. Извините, что без приглашения…

— Что ты, что ты! Совершенно правильно сделала, что без приглашения. Ну, рассказывай, как у тебя жизнь сложилась? Дети есть?

Ответила, что нет, и уловила в глазах несостоявшейся свекрови нечто такое…

Будто она сразу поняла про Елену все. Но ни словами, ни мимикой не подала виду, что догадалась — у сына снова появился шанс.

А может, все не так. Может, Елена, как истинный неврастеник, зациклилась на мысли, что все только на нее смотрят, перешептываются за спиной, показывают пальцем на спущенный чулок или сбившуюся прическу.

Они в обычном женском стиле болтали минут пятнадцать, пили чай с вкуснейшими пирожными, хотя Елена с большим удовольствием выпила бы сейчас для храбрости чего покрепче, и наконец все же спросила о Вадиме.

И по улыбке Тамары Николаевны поняла, что все это время она ждала — ну, когда же?

— С Вадимом все хорошо, я надеюсь. Последнее письмо мы получили от него… сразу после Нового года. Да ты возьми, сама почитай, там ничего секретного. От тебя, — добавила она.

Тоже с намеком?

Елена увидела знакомый почерк и с трудом подавила очередной приступ дрожи в пальцах. Нельзя, нельзя выдавать свои чувства. А может быть, как раз можно и нужно? Может, пригодится в будущем? Встретятся они, а он уже будет знать от матери. И никому не придет в голову задуматься, а чего это она вдруг заявилась пять лет спустя.

Вот именно поэтому…

Вадим, как водится, поздравлял родителей с Новым годом, писал, что у него все нормально. «Солдат спит — служба идет. Солдат идет — и служба идет. Солдат бежит, а служба, вот парадокс, все равно идет».

С легкой иронией описывал некоторые, на его взгляд, примечательные, эпизоды военно-медицинской жизни. Сообщал, что праздники встретил хорошо, в компании друзей, в лучшем ресторане Хайфы. И еще — что буквально на днях выезжает в длительную командировку, за пределы Ближнего Востока. Куда именно — пока сообщить не может, но в места, далекие от любых войн и революций. Так что беспокоиться за него больше не нужно. Когда прибудет на место и устроится — тогда и сообщит.

— Только я все равно тревожусь. Раньше он всегда сообщал, куда его переводят. Хотя, конечно, сейчас, кажется, больше нигде у нас вдоль границ не воюют. Но вот уже месяц прошел, а писем нет. И не звонил ни разу.

— Да что такое месяц, Тамара Николаевна? Мужчины, они такие, за делами обо всем забывают. У меня вот тоже муж в воюющей стране оказался, хотя дипломатов чужая война не касается, а все же…

Она говорила это, а сама думала, что письмо написано, похоже, сразу же после событий, о которых говорилось в тунисском журнале. Но он ничем на них не намекнул, даже, напротив, соврал, что отмечал Новый год в ресторане. И что же, сразу из-за стола в бой? Впрочем, могло и так случиться, ехал после праздничной ночи в свою часть и попал в перестрелку.

И его внезапный отъезд, похоже, как-то с этим связан.

Но все-таки ничего существенного она не узнала. Получается, последний шанс использован. Разве что, прощаясь, попросить Тамару Николаевну сообщить ей, когда Вадим объявится. Под каким предлогом? А без всякого предлога. Вернулась домой, восстанавливаю старые связи. Расстались мы с Вадимом по доброму согласию, без всякой вражды. Отчего бы ни повидаться при случае?

Так она и сказала.

— Ну почему же нет? Позванивай мне, всегда рада тебя слышать, — но, когда Елена действительно собралась уходить, вдруг придержала ее за руку. — А ты не боишься?

— Чего?

— Знаешь, в жизни по-всякому бывает. Вот встретитесь, вечер воспоминаний и так далее. И вдруг на старое потянет?

— Вас это волнует? — с некоторым вызовом ответила Елена.

— Меня — совершенно нет, — спокойно ответила мать. — Вадим — человек взрослый, к тридцати дело идет. О тебе думаю. Жизнь окончательно поломать не боишься?

Елена хотела ответить какой-нибудь подходящей дерзостью, но неожиданно для себя махнула рукой:

— Ах, да что там уже ломать?! — и расплакалась неудержимо.

Тамара Николаевна долго ее успокаивала, заставила проглотить овальную синюю таблетку, и потом только и начался у них настоящий разговор. Но о заметке с фотографией Елена так и не сказала.

Потом же случилось настоящее чудо.

Нет, не возник на пороге Вадим Ляхов собственной персоной, как следовало бы по канонам сентиментального женского романа, а просто вернулся со службы его отец, Петр Аркадьевич, высокий, вальяжный и дородный, совсем не похожий на Вадима, в черном флотском пальто с широкими серебряными погонами.

Не раздеваясь, с порога протянул жене простой желтый конверт.

— От Вадима. Только что в служебной почте нашел.

И только после этого заметил Елену.

— О, у нас гостья! Двойная радость. Сейчас обедать будем. И даже с шампанским.

Тяжело, чуть вразвалку ступая, словно по палубе корабля, он пошел на свою половину квартиры, на ходу расстегивая пуговицы пальто.

Тамара Николаевна жадно пробежала глазами листок, потом прочла еще раз, медленно. Протянула письмо Елене.

Невольно она поступила так же — быстро скользнула глазами наискось, выхватывая суть, перевела дыхание и перечла.

«Здравствуйте, мама и папа, пишу, как обещал. У меня по-прежнему все в порядке. Получил новое назначение. Какое и где — сказать по-прежнему не могу, даже вам. Весьма секретно. Государственная тайна. Но хорошее, почетное и безопасное в той мере, в какой безопасна вообще вся наша жизнь. Но в принципе, кроме несварения желудка и падения на голову кокосового ореха, мне ничего не угрожает. Жалованье двойное, много новых впечатлений. При случае напишу подробнее. Если появится адрес — немедленно сообщу.

P. S. Чуть не забыл. За предыдущие заслуги ваш сын удостоен ордена Святого Георгия, четвертой, естественно, степени. Прочие впереди. Valete![37]

P. P. S. Это письмо должен бросить в ящик мой товарищ проездом через Москву. Если вы его получили, значит, не подвел».

Пока в гостиной накрывался стол для парадного обеда, Петр Аркадьевич принес из кабинета громадный атлас.

— Так, — рассуждал он вслух, — нужно понимать, намек нам дан. Где у нас кокосы растут? По преимуществу в Азии, на побережьях океана. Индия, Цейлон, острова южных морей… Это что же, наши стратеги расширяют жизненное пространство? Базу на Таити строить затеяли? Или просто командировка к союзникам по обмену опытом? Филиппины, Гаваи, Новая Гвинея?

Что ж, повезло парню, хоть мир посмотрит. А «Георгий» — это совсем здорово! Отличился, и именно в боях отличился. А где же сейчас такие бои, что врачам «Георгии» дают? В Израильской войне наши участия вроде не принимали. Да и уехал он уже оттуда. Хотя…

А Елена опять ничего не говорила этим людям, сама не понимая почему.

— А может, не за бои вовсе? — рискнула она вставить слово. — Может быть, он особу императорской крови от смерти спас? Георгиевскими же орденами Великий князь имеет право награждать, не правительство? — блеснула Елена эрудицией.