Дырка для ордена - Василий Звягинцев

Вам понравится, если независимые новгородцы и соплеменные псковитяне перережут Николаевскую железную дорогу, установят погранпосты и таможню, а в качестве компенсации станут грабить транзитные поезда, а пассажиров топить в придорожных водоемах? Поскольку это же делали наши с вами предки с их предками, и вообще подобный стиль отношений вполне соответствует национальным традициям.

Кто-то в углу зала демонстративно хихикнул, но вообще в собрании воцарилась какая-то нехорошая тишина. Ляхов сообразил, что тема воспринимается здесь слишком уж всерьез. А он-то думал, что имеет место просто интеллигентский треп. Но остановиться на полуслове уже не мог.

— Так вот, вопрос непросвещенного человека. Захотите ли вы, ради чистоты «гуманистической» идеи, жить в таком мире? Я бывал в странах, где подобный идеал достигнут. Там вы без сопровождения взвода оккупантов даже до ближайшей лавки выйти не рискнули бы…

Поэтесса словно впервые увидела Ляхова как объект, достойный внимания. По крайней мере, сыграно это было хорошо.

— Ах да! Я же сразу не поняла, с кем имею дело! Господин полковник. Георгиевский кавалер! Разумеется, в вашем лице мы имеем доблестного защитника интересов Российской империи, как бы она сейчас ни называлась, и адепта военно-полицейской мощи…

Вадим поразился силе ее чувств и непримиримой ненависти, мелькнувшей где-то на втором плане.

— Орденок у вас свеженький, и погоны тоже. За что, интересно, в вашем возрасте это дают? Знаю, знаю… Кровь на них, кровь, кровь и кровь… Но запомните, насилие рождает только насилие, и все это непременно падет на ваши головы…

Ляхов испугался, что сейчас она забьется в истерическом припадке.

И вдруг его визави, все это время наблюдавшая за спором, дискуссией или просто скандалом с позиции холодного любопытства, обернувшись куда-то в угол, двинула тонкой кистью с алмазным перстнем на безымянном пальце.

Тут же заиграла музыка, причем не в записи, а живая. На хорах в торце зала обнаружился оркестрик из саксофона, скрипки, электрооргана и ударника. Классическое танго они исполняли, медленное, сладкое и волнующее глубокие слои подкорки.

— Не хотите меня пригласить? — спросила девушка. Удивляясь, как странно все происходящее, Вадим вскочил с излишней даже быстротой, подал ей руку. Радуясь и тому, что прелестная незнакомка обратила на него внимание и что никчемная дискуссия наконец прекратилась.

Танцевала она чудо как хорошо. Это кроме того, что умела правильно двигаться под музыку. Всем своим поведением, как и положено в классическом танго, она давала понять, что изнывает от любви к партнеру, и Ляхов воспринимал это именно так. На короткие три минуты, пока длился танец, он перечувствовал это все. Сначала — робкий намек, потом развитие отношений и, наконец, бурный финал, одновременно и кульминация любви, и ее трагический конец.

А уж талия у нее была совершенно изумительная, гибкая и сильная, а под тонкой тканью платья легко прощупывался пояс вроде корсета, с застежками справа.

Когда они шли на место, провожаемые аплодисментами зала, девушка незаметно сжала своими пальцами его ладонь.

— Только, прошу вас, не спорьте ни с кем больше…

— Почему?

— В разговорах такого рода самые точные факты не убеждают, а лишь озлобляют оппонента. Иначе все было бы очень просто.

— Вы правы, но характер у меня… Иногда не могу сдерживаться.

— Терпите, полковник, терпите. Терпение всегда окупается, в отличие от ненужной эмоциональности…

«А она очень умна, кроме всего прочего», — подумал Вадим со сладким чувством только-только затевающегося романа. Не будет девушка, не желающая продолжения, так себя вести с совершенно незнакомым человеком.

Когда Вадим вышел в туалет, откуда-то со стороны буфета нарисовался Салтыков. Он был в меру пьян, и на шее у него Ляхов рассмотрел мазок карминной губной помады.

— Выпьем? — Из-за спины Борис жестом фокусника извлек две рюмки. Только чуть позже Ляхов сообразил, что они стояли на подзеркальном столике, скрытом глубокой тенью. А то впору было поверить в сверхъестественное.

— За твой успех, браток! — Салтыков лихо махнул рюмку. А на недоуменный взгляд Вадима ответил также недоуменной репликой.

— Ты что, еще не понял, с кем подружился? — Слово «подружился» он произнес с некоторым нажимом.

— А ведь в натуре нет, — удивился Вадим. — Кстати, ты ее знаешь, как хоть ее зовут?

— А что, понравилась? — продолжал куражиться Салтыков, как уже было сказано, урожденный москвич и граф, знавший в свете всех и вся.

— Нет, ну девочка очень нестандартная… — осторожно ответил Ляхов.

Салтыков вдруг погрустнел, как это бывает у веселых, но выпивших лишку людей.

— Запомни, невинная ты душа, за одну улыбочку этой «девушки» большая часть сильной половины московского света, включая гомиков и импотентов, душу бы черту запродала, а уж как она тебя танцевать позвала… Это, командир, полный…

— Да хватит тебе ваньку валять, скажи, наконец, в чем дело и кто она такая?

Салтыков сделал хитрое, опять же не по-трезвому, а по-пьяному хитрое лицо, погрозил Ляхову пальцем.

— Вот уж нет, ваше высокоблагородие. Сам в седло залез, сам и держись за луку. А голову на скачке разобьешь — тоже по собственной воле…

Очевидно, здесь Вадим столкнулся с одной из тех тайн, которых ему, провинциалу, не знакомому с обычаями старой столицы, понять пока было не дано.

Он вернулся на свое место. Незнакомка, ставшая еще более таинственной после разговора с Салтыковым, продолжала цедить свое шампанское.

Отставила бокал и спросила:

— Вы готовы к серьезным эксцессам, полковник?

— Нет, — искренне ответил Вадим. — Вообще терпеть не могу эксцессов.

— Тогда возьмите себя в руки, перетерпите, и все закончится очень быстро.

— Что?

— Сейчас увидите.

И действительно, не прошло и минуты, как к их столику подскочила совершенно уже невменяемая поэтесса. Или ее кто-то из не желающих самостоятельно светиться людей настроил на агрессию, или она, нюхнув кокаинчику, сама вышла на этот уровень.

— Вы… Вы! Зачем вы сюда пришли? Ни один честный человек не в силах терпеть ваше присутствие. Ландскнехт, опричник. Убивали там, теперь ищете жертву здесь? Идите, доносите на меня, на всех нас! Орденочками хвастаетесь, мундиром, руки с карболкой вымыли… Провокатор! Но мы не боимся! Россия освободится от палачей! Но пасаран!

Это было уже совсем смешно. Лозунг последнего в двадцатом веке коммунистического мятежа, вполне бесславно закончившегося из-за внутренних склок и разногласий лидеров, звучал в богемном салоне совершенно не по делу.

— Заткнись, старая дура, — почти шепотом, так, чтобы, кроме Казаровой и Вадима, ее никто не услышал, сказала девушка, вставая. — Тебя не вешать, тебя в Сухумский обезьянник сдать…

Поэтесса ахнула, прижала руки к груди и вдруг картинно, с подвыванием, зарыдала.

— Вы проводите меня, господин полковник? — совершенно спокойно, будто происходящее ее вообще не касалось, спросила девушка.

Вадим, разумеется, встал, подал даме руку.

Внезапно вновь проявившийся из недр дома Салтыков, шутовски кривя лицо, показал ему поднятый вверх большой палец.

На заснеженной улице девушку ждала машина с шофером. Длинный синий «Хорьх» с рядным двенадцатицилиндровым двигателем и двумя запасными колесами в нишах передних крыльев. В обтянутой тисненой кожей каретке, отделенной от водительского отсека толстым стеклом односторонней проницаемости, пахло изысканно и волнующе.

«Ох и прав Борис, — подумал Ляхов, — непростая штучка». Но после всего случившегося, включая и аудиенцию у Великого князя, мало что могло его удивить. Разве что его новая знакомая сама окажется Великой княжной. Или княгиней.

— Меня зовут Майя. А вас, как я слышала, Вадим? Какой черт занес вас в этот бордель? Они здесь все тяжело контуженные. В основном мечтой о славе. Независимо от цены и повода. Разумеется, ваши погоны и крест уже сами по себе травмирующий фактор. А вы еще покусились на святое — «права униженного и угнетенного человечества». Как Римма еще вам глаза не выцарапала. Впрочем, я бы ей этого не позволила…

Ехали недолго. Когда машина остановилась у парадного подъезда дома на Большой Ордынке, молчавшая всю дорогу девушка требовательно спросила:

— Ну, а до дверей квартиры вы меня тоже проводите, полковник?

Отказаться не было никакой возможности. Желания — тем более.

Дальше — как ожидалось.

Швейцар у резной дубовой двери подъезда, похожий на унтер-офицера спецназа консьерж за высокой конторкой, аналогичного стиля лифтер, рефлекторно щелкнувший каблуками при виде гвардейских полковничьих погон.

Дверь лифта открылась прямо в прихожую квартиры. Девушка, шутливо сделавшая книксен, заставила Ляхова перешагнуть и этот барьер. Не физический, сословный. Его отец, хотя и пребывал в генеральских чинах морского ведомства, таких апартаментов не имел.