Помутнение - Филип Киндред Дик

Обсуждение продолжилось. Кофейник умолк, и все заторопились к нему с кружками наготове.

— Хочешь кофе? — Голос сзади, рука на плече. — Нед? Брюс?.. Как его зовут — Брюс?

— Да.

Он встал и пошел вслед за всеми, ожидая своей очереди. Налив в кофе сливки и положив сахар, вернулся на место, сел на тот же самый стул и стал слушать дальше. Теплый кофе и ароматный пар. Хорошо…

«Активность не обязательно означает жизнь. Квазары активны, а медитирующий монах вовсе не мертв».

Брюс сидел, глядя в пустую фарфоровую кружку. Перевернув ее, он нашел фабричную марку. Сделана в Детройте.

«Движение по круговой орбите — абсолютное проявление неживого».

— Время, — произнес чей-то голос.

Он знал ответ: время идет по кругу.

— Верно, пора заканчивать. Кто-нибудь может кратко сформулировать вывод?

— Закон выживания — надо двигаться по пути наименьшего сопротивления. Следовать, а не направлять.

— Да, ведомые переживают ведущих, — прозвучал другой голос, постарше. — Вспомните Христа. Именно так, а не наоборот.

— Пора обедать — в пять пятьдесят Рик перестанет пускать.

— Поговорим об этом позже, во время Игры.

Скрип стульев… Брюс тоже поднялся, поставил свою кружку на поднос к остальным и присоединился к толпе выходящих. От них пахло одеждой. Приятный запах, только холодный…

Кажется, они хотят сказать, что пассивная жизнь — это хорошо. Но пассивной жизни просто не бывает. Здесь противоречие.

Что такое жизнь, в чем ее смысл?

* * *

Прибыла огромная охапка пожертвованной одежды. Кое-кто уже примерял рубашки.

— Эй, Майк, да ты клевый чувак!

Посреди гостиной стоял плечистый коротышка с кудрявыми волосами и, нахмурив брови, теребил ремень.

— Как им пользоваться? Почему не регулируется? — У него был широкий ремень без пряжки, и он не знал, как застопорить кольца. — Должно быть, подсунули негодный!

Брюс подошел к нему и затянул ремень в кольцах.

— Спасибо, — сказал Майк и, задумчиво выпятив губы, перебрал несколько рубашек. — Когда буду жениться, на свадьбу надену такую.

— Ничего, — кивнул Брюс.

Майк приложил к себе рубашку, отделанную на груди кружевами, и повернулся к двум женщинам, стоявшим у стены.

— Сегодня закачу вечеринку!

Женщины улыбнулись.

— Ну все! Обед! — громко объявил дежурный и подмигнул Брюсу. — Как жизнь, приятель?

— Нормально.

— Что дрожишь, замерз?

— Да, — кивнул он, — отходняк. Мне бы аспиринчику или…

— Никаких таблеток, — отрезал дежурный. — Иди-ка лучше поешь. Как аппетит?

— Лучше… — Он покорно поплелся в столовую. Люди за столиками смотрели на него с улыбкой.

* * *

После ужина Брюс уселся на лестнице между первым и вторым этажами. Сидел на ступеньках, сгорбившись и обхватив себя руками, и смотрел, смотрел… Вниз, на темный ковер под ногами.

— Брюс!

Он не шелохнулся.

— Брюс!

Его потрясли.

Он молчал.

— Брюс, идем в гостиную. Ты должен сейчас находиться у себя в комнате, в постели, но нам надо поговорить.

Майк спустился с ним по лестнице в пустую гостиную и прикрыл дверь. Потом сел в глубокое кресло и указал на стул напротив. Майк выглядел усталым, его маленькие глазки припухли и покраснели.

— Я встал сегодня в пять тридцать. — Стук. Дверь приотворилась. — Не входите, мы разговариваем! Слышите?! — во весь голос закричал он.

Приглушенное бормотание. Дверь закрылась.

— Тебе надо менять рубашку несколько раз в день, — сказал Майк. — Сильно потеешь.

Брюс кивнул.

— Ты из каких краев?

Он промолчал.

— Когда тебе снова будет так плохо, приходи ко мне. Я прошел через это года полтора назад. Знаешь Эдди? Такой высокий, тощий, на всех наезжает. Он меня восемь дней катал на машине, не оставлял одного. — Майк внезапно заорал: — Вы уберетесь отсюда?! Мы разговариваем! Идите смотреть телевизор! — Он перевел взгляд на Брюса и понизил голос: — Вот, приходится… Никогда не оставят в покое.

— Понимаю, — сказал Брюс.

— Брюс, не вздумай покончить с собой.

— Да, сэр, — ответил Брюс, глядя в пол.

— Не называй меня «сэр»!

Он кивнул.

— Ты служил в армии, Брюс? Там все и началось? Ты в армии подсел?

— Нет.

— Ты закидывался или кололся?

Молчание.

— «Сэр»… — усмехнулся Майк. — А я десять лет срок мотал. Однажды восемь парней с нашего этажа в один день перерезали себе глотки. Мы спали ногами в параше, такие маленькие были камеры. Ты никогда не сидел в тюрьме?

— Нет, — ответил Брюс.

— С другой стороны, я видел восьмидесятилетних заключенных, которые радовались жизни и мечтали протянуть подольше. Я сел на иглу еще совсем сосунком. Я кололся и кололся и наконец загремел на десять лет. Я так много кололся — героин с препаратом «С», — что ничего другого никогда не делал. И ничего больше не видел. Теперь я сошел с иглы и очутился здесь. Знаешь, что я заметил? Самое главное, что изменилось? Я начал видеть. И слышать. Например, журчание ручьев, когда нас пускают в лес, — тебе потом покажут наши фермы и все прочее. Я иду по улице, просто по улице, и вижу собак и кошек, даже маленьких. Никогда их раньше не замечал. Я видел только иглу. — Майк посмотрел на часы. — Так что я понимаю, каково тебе, — добавил он.

— Тяжело…

— Всем здесь было тяжело. Многие, конечно, потом опять начинают. Если бы ты сейчас ушел, тоже бы начал, сам знаешь.

Брюс кивнул.

— Здесь каждому есть что вспомнить. Я не говорю, что тебе легче, чем другим. Эдди — другое дело: он бы сказал, что все твои проблемы — лажа. Ничьи проблемы не лажа. Я вижу, как тебе плохо, я сам прошел через это. Теперь мне гораздо лучше. Ты с кем живешь?

— С Джоном.

— Значит, твоя комната на первом этаже?

— Мне нравится.

— Да, там тепло. Ты, должно быть, все время мерзнешь. Я тоже постоянно дрожал и делал в штаны. Но знаешь, тебе не придется переживать это заново, если ты останешься в «Новом пути».

— Надолго?

— На всю жизнь.

Брюс поднял глаза.

— Я, к примеру, выйти отсюда не могу, — сказал Майк. — Сразу сяду на иглу. Слишком много дружков осталось. Опять на улицу — толкать и колоться, — загремлю в тюрягу лет на двадцать. А знаешь, мне тридцать пять, и я женюсь в первый раз. Ты видел Лору, мою невесту?

— Мм…

— Ну, такая хорошенькая, пухленькая?

Брюс кивнул.

— Она боится выходить отсюда. С ней всегда должен кто-то быть. Мы собираемся