Дремучие двери. Том II - Юлия Иванова

— Ненависть, это как? — ошеломлённо спросит Иоанна, — Воевать?

— Это всё бесы мутят. Бесы вражды, национализма, наживы, блуда. Ещё Сергий Преподобный сказал, что наше спасение — в единении, благословил русские войска на брань. Силы тьмы — вот подлинные враги. Ракета летит, к примеру, она выпущена супостатом, чтобы убивать. И если мы не можем уничтожить врага, он далеко, недосягаем, то ракету-то сбить можем! Эти разрушители — ракеты сатаны!

— Значит, сбивать? — Иоанна была потрясена воинственностью батюшки.

— Скажем иначе — обезвреживать. Держать активную оборону.

— Но как, батюшка?

— Молись, Иоанна. Господь укажет.

Бесы. Филиппом, например, овладел бес стяжания. Перепродажа видеотехники, затем компьютеров, и вот он уже зарегистрировал фирму, открыл собственный магазин радиотехники и электроники, потом пошли филиалы, иномарки… Филя мотался по этим точкам и филиалам, ошалев от баксов, вояжей, контактов и контрактов… Пить он, правда, начисто бросил, но Лиза недолго радовалась — появился новый постоянный страх, что его убьют из-за денег, похитят детей — угрозы от всевозможных рэкетиров, и письменные, и телефонные, следовали одна за другой. Пару раз Филиппу пришлось участвовать в разборках, пока к счастью, кулачных, он ходил в тир и спортзал, изучал каратэ и восточные единоборства, а однажды был ранен в ногу. Пару раз пытались поджечь дверь квартиры.

Но Филипп от этих испытаний только борзел, стал разговаривать на «новорусском», завёл «крышу» из братвы и телохранителей бывшей «девятки», накачал мышцы, начал строить виллу в престижном посёлке — с бассейном и двухметровым кирпичным забором, настоящую крепость. Иоанне не верилось, что этот арийского вида, фирменно упакованный «качок» с ледяной сталью в глазах, жвачкой в зубах и пачкой баксов в бумажнике — её сын. Он был похож на отца, и внешне, и фанатичной страстью к «делу». И на бабку, её мать — каким-то всепожирающим внутренним огнём, до поры до времени едва тлеющим где-то в полешках души в ожидании чуда — будто в один прекрасный миг количество баксов обернётся неким качественным свершением — венцом изнурительной самосжигающей игры, в которую он всё больше втягивался.

Сталкивались они теперь обычно в дверях.

— Привет, мать, отлично выглядишь. Извини, спешу. Ты как, в порядке? — торопливый поцелуй, аромат дорогого лосьона, — Погоди, на вот тебе… Появляйся, мать… Ты там молись за меня…

Последние слова доносились уже из лифта. Тревожно замирало сердце. Баксы она обычно возвращала Лизе, она боялась этих шальных денег. Что-то ей в них чудилось нехорошее, от Воланда, но и становиться в позу, не брать, отстраняться — нет, тоже нехорошо. Взяв их, она будто снимала с него часть вины, делила грех, если таковой был. Дурная мать… «Я не воспитывала его, как надо, — сокрушалась Иоанна, — не покрестила вовремя, не водила на исповеди. Моя вина. Господи…» Потом стала отдавать деньги Филиппа в разные благотворительные фонды, беженцам, на строительство храма, хотя и знала, что Господь не примет неправедной жертвы.

«Накажи меня, только не их…» — молилась она в страхе.

Пару раз она отлавливала сына, пыталась поговорить всерьёз. Задавала толстовский вопрос: «Ну представь, что все на свете компьютеры, рестораны, банки, тачки, Канары и Лас-Вегасы — твои. Ну и что?» Он отшучивался: «Луну купим. Марс, «черных дыр» — парочку»…

— Дома не бываешь, ешь наспех, ночуешь в кресле… Ты — свихнувшийся игрок, Филька, ты проматываешь свою жизнь. Чёрное, чёт, зеро… Так и подохнешь среди фишек, мордой в сукно. На что разменял ты свои золотые?

— На твёрдую валюту, мать. Тебе не угодишь. Пил — плохо, вкалываю — плохо. Проиграть жизнь — это даже романтично! Выиграть ведь всё равно невозможно. Во всяком случае лучше, чем влачить. Или, может, опять вкалывать на светлое будущее? Некоторые уже вкалывали однажды, а потом пришли номенклатурные дяди, поставили это их будущее на кон и разыграли на троих. Кусок Кравчуку, Ельцину, Шушкевичу… Ну там Шеварнадзе, Назарбаевым разным по ломтю, чтоб не плакали… Лихо, да? А те чудики в тайге мёрзли. Днепрогэсы строили, кровь проливали… Ну и что, где их выигрыш, куда твой Бог смотрит? Ты ещё о народе обобранном вспомни…

— И вспомню.

— Да народ твой за этих паханов сам и проголосовал, народу надоели ваши проповеди. Он хочет жрать водку, трахаться и пялиться в ящик. Ему ваши патриоты с коммуняками хуже чумы — ещё вернутся и заставят вкалывать, сериалы прикроют, голубых со шлюхами отправят к медведям… Эротические массажистки-комсомолочки, — вон они, целая полоса… Народ ваш, мать, скурвился.

Разговор происходил на семейном ужине в честь пятилетия Катюши. Утром приходили дети, а вечером Лиза велела Иоанне непременно быть, потому что папа /Денис/ в отъезде, а бабуля со всеми в ссоре. Подруги её по бриджу как-то сразу вымерли, в доме теперь горничная — бывшая медсестра, беженка. Ухаживает за детьми и за бабулей, которой и инвалидное кресло специально из-за границы выписали, и необходимые лекарства, — всё самое лучшее. И ящик у нее со спутниковой антенной, и видак — живи не хочу. Но у бабули, как поведала Лиза, поехал чердак. Она проклинает перестройку, «продавшихся Западу Иуд», пенсию свою отсылает Зюганову, пишет статьи в «Правду» и частушки в «Совраску», а недавно приехали какие-то шустрые тётки и торжественно вручили ей новый партбилет. Бабуля у них теперь активистка, печатает на принте призывы и прокламации, вместо бриджисток у неё теперь вечно торчат какие-то пролетарии, гоняют чаи с бутербродами, митингуют, проводят среди горничной революционную агитацию, а Лизу презрительно обзывают «барыней». И детей — «барчуками».

— Какая я им барыня? — чуть не со слезами жаловалась Лиза, — Вы же знаете, мама, мою жизнь…

Ей действительно доставалось — тянула весь дом, терпела филипповы и бабулины закидоны, сводила концы с концами, растила детей и ещё как-то ухитрялась сниматься, озвучивать… А теперь получила приличную роль в театре, и передачу ведёт по телевидению, пусть пятнадцатиминутную, но для начала это очень много, и рейтинг у зрителей неплохой… Ну, да, пусть есть горничная, так без неё пришлось бы вообще ставить на карьере крест… Артём в лицее, хорошо учится. Катюша дома занимается с преподавателями, старательная… Какие ж они барчуки?

ПРЕДДВЕРИЕ

Россия — сфинкс. Ликуя и скорбя, И, обливаясь черной кровью, Она глядит, глядит в тебя, И с ненавистью, и с любовью.

/А. Блок/

«В последнее время русское общество выделило из себя нечто на манер буржуазии, то есть новый культурный слой, состоящий из кабатчиков, процентщиков, железнодорожников, банковских дельцов и прочих казнокрадов и мироедов. В короткий срок эта праздношатающаяся тля успела опутать все наши Палестины: в каждом углу она сосёт, точит, разоряет и, вдобавок, нахальничает… Это — ублюдки крепостного права, выбивающиеся изо всех сил, чтобы восстановить оное в свою пользу, в форме менее разбойнической, но несомненно более воровской… Повторяю: это совсем не тот буржуа, которому удалось неслыханным трудолюбием и пристальным изучением профессии /хотя и не без участия кровопивства/ завоевать себе положение в обществе; это просто праздный, невежественный и притом ленивый забулдыга, которому, благодаря слепой случайности, удалось уйти от каторги и затем слопать нищающие вокруг массы «рохлей», «ротозеев» и «дураков». /Салтыков-Щедрин/

«Юноша бледный со взором горящим» вечными вопросами больше не озабочен.

Кто виноват, ему неинтересно, а что делать, он знает сам. Купить дешевле — продать дороже, так много раз — и станешь миллионером». /В. Войнович. «Василий Чонкин»/

Вихорь злобы и бешенства носится Над тобою, страна безответная, Всё живое, всё доброе косится…

Слышно только, о ночь безрассветная, Среди мрака, тобою разлитого, Как враги, торжествуя, скликаются, Как на труп великана убитого Кровожадные птицы слетаются, Ядовитые гады сползаются!

Дни идут… всё так же воздух душен, Дряхлый мир — на роковом пути Человек до ужаса бездушен, Слабому спасенья не найти!

Где вы, певцы любви, свободы, мира И доблести?.. Век «крови и меча»!

На трон земли ты посадил банкира, Провозгласил героем палача…

О, кто ж теперь напомнит человеку Высокое призвание его?..

/Н. Некрасов/

«Наведи, Господи, страх на них; да знают народы, что человеку они». /Пс. 9:21/

— Горе им, всерьёз полагающим, что в смертельной вселенской схватке добра со злом Господь призвал их из небытия, чтобы угостить обедом.

Им, полагающим, что Спаситель был распят, чтобы они на земле могли несколько десятков лет помусорить, поблудить, покоптить небо и погубить вокруг как можно больше природы, тел и душ человеческих… Что именно это «право» Творец оплатил на кресте Своей Кровью и мукой смертной…